Алексей Тарабрин - Паханы
— Не угадал. Он получает ровно столько, чтобы не сдохнуть с голоду. — Петрович тоже не стал оперировать конкретными величинами. — Если ему платить меньше, он вымрет, как мамонт.
Этот крик души старого оперработника был выдан чуть не на одном выдохе. Чувствовалось — это боль Петровича, маленького человечка, всю жизнь исполнявшего свое большое дело. Хотя не совсем так. Сколько примеров знает правоохранительная практика, когда воров задерживали, осуждали, но вот похищенное возвратить не удавалось. Именно в этом Петрович и преуспевал. Последнее его дело — когда он раскрутил хищение золота на астрономическую сумму. С его слов, все получилось просто: мол, получивший срок очень переживал за свою долю и то, как распорядятся огромной добычей оставшиеся на воле подельники. Для этого он буквально бомбардировал тех письмами и записками. Но подельники предпринимать что-либо для его освобождения не спешили. Просчитав эту ситуацию, Петрович нашел общий язык с метавшимся осужденным, и тот в конце концов сдал и тайник с золотом, и подельников. Государству было возвращено ценного металла на многие миллионы рублей, а вот Петровичу ничего не перепало. Следователю и операм из уголовного розыска, с которыми работал в плотном контакте, хотя бы благодарность объявили и премии дали. Недоразумение? Нет — правило. Нашедшему клад государство гарантирует почти четверть. Возвратившему похищенное оно показывает фигу. Вот и становится все меньше желающих работать за так, особенно в обществе с рыночными отношениями.
Однокашник Петровича был как раз из категории вымирающих мамонтов. Он нашел слабое место в жесткой обороне казначея. Цирюля взяли на его вилле в поселке Жостово Мытищинского района Московской области. Операция началась 15 декабря 1994 года в 21 час, а закончилась в 23.40. Местность блокировали опергруппа и СОБР. Всего участвовало около полусотни человек. Настойчиво позвонили в ворота. Сожительница вора в законе, открыв, сказала, что дома никого нет. Ей был предъявлен ордер на обыск.
— Распределились на несколько групп… — Петрович рассказывал так, словно был участником этого события. — Домище-то — будь здоров, приступили к осмотру помещений. И в одном из флигелей обнаружили Павла Васильевича, собственной персоной. Он был в теплом кожаном плаще и явно куда-то спешил. Пока с ним общались, сообщили, что найдена обойма с патронами к пистолету ТТ. Это уже был повод для предъявления обвинения в незаконном хранении боеприпасов. Захарову предложили проехать на Шаболовку.
В РУБОПе, в кабинете следователя, он зацепился полой плаща за сейф. Раздался характерный металлический звук. Его обыскали и за подкладкой, в потайном кармане, нашли ТТ. Оружие отправили на экспертизу, которая показала: на рукояти и других частях — отпечатки пальцев Захарова…
В Бутырской тюрьме Цирюль занял мощную оборону. Его людьми наняли ему сразу несколько адвокатов. Защита тут же стала отрабатывать версию, которая оправдывала задержанного: пистолет не его, а водителя. На очной ставке тот подтвердил, что купил пушку у незнакомого человека на рынке. Патроны тоже его. А то, что на всем этом отпечатки пальцев патрона, так это объяснимо. Павел Васильевич — святой человек. Увидев оружие, осмотрел его и сказал, мол, иди в милицию и сдай эту волыну, ни к чему она. Так и хотел сделать, но не успел…
Параллельно выстраивалась другая комбинация по освобождению. На следующий день после ареста на стол следователю лег документ, что Захаров П.В. инвалид второй группы и содержаться под стражей не может. Ему даже государственная пенсия полагается. И болезнь у него такая, что он без посторонней помощи с места не сдвинется. Инвалидное удостоверение было выдано Мытищинским горсобесом 16 декабря 1994 года. Как раз на следующий день после ареста.
А в середине января в Генеральную прокуратуру пришел депутатский запрос. Все было оформлено, как и положено, — на думском бланке с соответствующими подписями и печатями. Представитель фракции «Выбор России» Григорий Томчин интересовался ходом дознания и ходатайствовал за подследственного. Случившееся с «уважаемым человеком» называл полным недоразумением и рекомендовал в этом разобраться, а также найти и наказать тех, кто затеял эту «политическую провокацию».
Когда же Генпрокуратура запросила Госдуму о подтверждении запроса, оттуда пришел ответ, что все это чистой воды фальсификация. Прошел бы номер — все встало на круги своя. Нет — и от сделанного шага можно откреститься. А чья подпись под документом и чье имя марается — честное или нет — опять дела нет. Цель оправдывает средства.
— Только не помогли Цирюлю никакие ухищрения. — Петрович погасил очередную сигарету. — Он все же отправился в мир иной на свидание к своему старому другу Васе Очко. И знаешь что? Не дает мне покоя одна мысль. Есть мнение, что скоропостижно скончавшегося в январе 1997 года Цирюля просто убрали.
— Происки спецслужб?
— Нет.
— Но он скончался в тюрьме, в Бутырском замке.
— Да, на той территории, где у воров в законе достаточно сильное влияние.
— Ну, совсем заинтриговал. Кто это сделал?
— А вот об этом сам подумай. Подброшу лишь одну мысль. Опять вспомнить надо Васю Очко.
— Ну?
— Кто хотел за его смерть отомстить?
— Япончик?!
— Этого я тебе не говорил. Но познакомиться с этой неординарной фигурой российского криминалитета стоит обязательно. Кстати, его наставником был известный вор в законе Монгол…
КРЫШЕСТРОИТЕЛЬ № 1,
или Папа российского рэкета
О Монголе в кумовском архиве была лишь коротенькая справочка — пожелтевший стандартный лист с выходными данными начала 80-х.
В справке было написано, что осужденный Карьков Геннадий Александрович (так звали Монгола в миру), 1930 года рождения, прибыл в это отдаленное от благ цивилизации место этапом из Москвы. Режим содержания — строгий. Срок — 15 лет. За бандитизм и разбойные нападения. По тем временам это было не просто редкостью, — исключением из существовавшей уголовной практики.
Рапортуя очередному съезду КПСС, правоохранители каждый раз старались изо всех сил. На рубеже 80-х они доложили на самый верх: мол, с преступностью в обществе развитого социализма почти покончено, да иначе и быть не могло, ведь явление это — пережиток капитализма. Только поспешили правоохранители с этими победными реляциями.
Но вернемся к справке. В ней значилось, что эта судимость у Карькова не единственная. Первая ходка на зону приходилась на 60-е — три года за кражу в городе Боровске Калужской области, так сказать, по месту рождения и жительства.
— И это все? — Я вопросительно уставился на Петровича.
Мы сидели в его рабочем кабинете. Бывший лагерный кум, а потом оперативник по особо важным делам в одном из управлений по борьбе с организованной преступностью МВД, устроился в настоящем неплохо — помощником начальника службы безопасности далеко не последнего столичного банка.
Петрович восседал за большим офисным столом и размеренно покачивался в мягком кресле. Перед ним лежала красная папка. Из нее он извлекал различные бумаги. Длинноногая секретарша принесла пепельницу и организовала нам кофе.
— Этот Монгол оказался крепким орешком — чуть было бунт в зоне не устроил… — Петрович продолжил свой рассказ.
Так я узнал, что Монгол был из правильных воров старой школы, сумевших быстро подстроиться под новые условия. Он одним из первых обратил внимание на появившуюся прослойку подпольных миллионеров, теневых дельцов.
Тут, наверное, следует напомнить, что на закате социализма советский народ оказался не таким единым и монолитным, как утверждалось отечественными идеологами. Да и общенародная собственность таковой была только на словах. На деле же сытнее, богаче жил тот, кто мог отщипнуть от общего каравая побольше. Достигалось это различного рода приписками, сокрытиями, подтасовками в документах бухгалтерской отчетности.
Например, самым громким было «Хлопковое дело» — по нему проходили члены правительства одной из республик Средней Азии. Суть масштабной по тем временам аферы заключалась в том, что с юга в центр вместо первоклассного хлопка-сырца гнали воздух или бракованное сырье. Но расчет осуществлялся реальными дензнаками, которые оседали в карманах заинтересованных людей.
«Хлопоковое дело» — это растащиловка в масштабе всего государства. Но тот же самый процесс шел и на всех этажах социалистического дома. Ходовое сырье, продукция госпредприятий продавались за наличные деньги для личного обогащения чиновников, а по документам они проводилась как брак и списывалась.
Процветала спекуляция, самое страшное преступление социализма. Что сие значило? Купил по одной цене, по более низкой, а продал по более высокой. Разницу положил себе в карман в качестве навара, то есть получил прибыль, ничего не производя, не корячась над созданием материальных благ.
