Наталья Солнцева - Часы королевского астролога
Игорь Владимирович с брезгливой гримасой уставился на Таврина – молодость, отличная физическая форма и мужественные черты лица начальника службы безопасности невольно составляли контраст заплывшей жиром фигуре и одутловатой физиономии коммерсанта. Нарушение обмена веществ зашло так далеко, что никакие процедуры, заграничные курорты и чудодейственные диеты уже не помогали Феоктистову сбросить вес. При всем том он умудрялся волочиться за хорошенькими женщинами и покупал их любовь, не жалея денег. А их Феоктистов успел заработать столько, что хватило бы на три жизни. К сожалению, в его распоряжении была только одна, что ужасно удручало Игоря Владимировича.
– Чем порадуешь, любезный? – раздраженно проскрипел он. – Как твой подопечный?
Охранник смотрел вдаль, делая вид, что не прислушивается. Возможно, ему и правда было наплевать на разговор между боссом и Тавриным, но они сразу условились не называть имен. Береженого Бог бережет.
– Вы, как всегда, оказались правы, Игорь Владимирович, – понизил голос начальник службы безопасности. – У него есть любовница.
– Кто такая?
– Пока неизвестно. Выясняю, Игорь Владимирович.
– Поторопись, Гриша. Не люблю ждать. Стервец, а? Что его не устраивает, по-твоему?
– Трудно сказать, Игорь Владимирович.
Господин Феоктистов был очень богат и очень сластолюбив. Несмотря на проблемы со здоровьем, он умудрялся менять женщин одну за другой. Его первая жена умерла несколько лет назад, со второй он развелся и дал волю своему либидо. Хотя обе супруги не мешали его похождениям, свобода от брачных уз дала новый толчок увлечениям Игоря Владимировича. Он выслеживал понравившихся ему женщин, охотился за ними, как голодный лис за дикими уточками. И уж если они попадали к нему в пасть, то шансов вырваться не было никаких – деньги и подарки, которыми он их осыпал, творили чудеса. Стройные блондинки, пышногрудые брюнетки, рыженькие и русые, тонкие и в меру упитанные дамы сами шли к нему в руки, загипнотизированные толщиной его кошелька и обходительными манерами. При всей своей несоблазнительной внешности он умел угодить женщинам и превосходно знал их слабые места.
Насыщаясь, Феоктистов отпускал их с миром и порой награждал приличным приданым – если партнерша приходилась по вкусу, она могла рассчитывать на его щедрость. Расставшись с очередной подругой, он больше никогда не вспоминал о ней, словно та раз и навсегда исчезала не только из его постели, но и вообще из жизни.
В последний год кое-что изменилось. Не то наступило затишье в душе Феоктистова, не то он выдохся, – возраст, как ни крути, почки, сердечко, давление, избыточный вес опять же… Словом, банкир угомонился, перестал стрелять глазами за каждой юбкой и облизываться при виде кругленькой попки и длинных ножек. И вот новый всплеск.
«Рано в расход списали босса, – думал Таврин, стоя за его спиной и переминаясь с ноги на ногу. Он был щеголем, и вместо теплой обуви носил модную, что иногда доставляло неудобства. – Феоктистов еще в силе. Ишь, как его разбирает!»
– Прекрасная беседка, – вдруг сказал тот, поворачиваясь к начальнику охраны. – Но в негодном состоянии. Капитальный ремонт нужен, реставрация. Колонны облупились, свод потрескался…
«Тебе бы тоже не помешала реставрация», – ответил про себя Таврин.
Никто не спрашивал его мнения, поэтому он сдержанно улыбнулся и слегка наклонил голову. Ожидаю, мол, дальнейших указаний.
– Видишь постамент? – Феоктистов указал пальцем на середину беседки. – Здесь раньше статуя Амура стояла. Из мрамора. А теперь – пустой пенек. Безобразие…
Таврин научился читать мысли босса, тем более что у Феоктистова они текли в одном направлении. Не зря он заговорил об Амуре.
– Ну, как она – хороша?
– Хороша, Игорь Владимирович.
Таврин знал толк в женщинах. Он был женат, но изредка позволял себе связи на стороне.
– Ты гляди у меня! – погрозил пальцем толстяк. – И думать не смей! В порошок сотру… Видишь болота в низовье? Туда если труп бросить, нипочем не найдут.
Таврин напрягся. Молодой охранник вздрогнул, по его накачанному телу побежали мурашки. Он старательно разглядывал кору на ближайшей березе, жалея, что не отошел подальше.
– Она опасная женщина, Игорь Владимирович, – прошептал Таврин, наклоняясь к боссу. – Может быть, не стоит…
– Ты кто такой, чтобы меня учить? Твое дело – мои приказы выполнять! Стоит, не стоит… Что вы понимаете, сопляки? Все в жизни чего-то да стоит, только мало кто истинную цену знает. А еще меньше способных заплатить…
Камышин
Матвей натопил баню. В парной висел горячий травяной туман. Здесь все было деревянное, душистое: стены, пол, полоток, настилы, бочка с водой, бадейка, ковш для обливания – и он в очередной раз порадовался, как хорошо тут все устроил.
– Ну, все, иди… – выпроваживала его Астра. – Я сама буду мыться.
– Не угоришь?
– Постараюсь.
– А веничком кто по тебе пройдется?
Взгляд Матвея остановился на сумке, которую она захватила с собой в предбанник, и его брови поползли вверх.
– Ты что, взяла с собой зеркало?
– Да, взяла. Для гадания. Оказывается, гадать надо ночью, в бане, нагишом. Мне Катя рассказала.
Катя – двоюродная сестра Астры по линии матери – недавно приезжала из Богучан в Москву: погостить, повидаться с родственниками. Матвея ей представили как будущего зятя Ельцовых.
– Мужчинам можно присутствовать? – на всякий случай спросил он, уже предвидя отрицательный ответ.
– Ни в коем разе! Давай выходи отсюда. Мне нужно приготовиться.
– Девушки хотят суженого в зеркале увидеть. А тебе зачем гадать? Я твой суженый!
– С чего ты взял? Мы просто играем… в жениха и невесту.
Она бывала невыносима. Матвей старался не выказывать разочарования.
– Ты уйдешь или нет?
Он нехотя удалился. Оставшись одна, Астра отчего-то погрустнела, вздохнула. Что ей хочется узнать с помощью гадания?
Сняв с себя всю одежду, она достала зеркало и установила его на деревянной столешнице. Зажгла две свечи по бокам, села напротив… Золотистая венецианская амальгама слепила, отражая язычки пламени. У Астры перед глазами поплыли радужные круги… Может быть, от горячего влажного воздуха ей стало нехорошо. «Не надо было отпускать Матвея… – запоздало пожалела она. – Грохнусь в обморок ненароком и точно угорю».
Старинная бронзовая рама в завитушках делала зеркало похожим на картину в багете – только вместо изображения клубился какой-то туман.
– Это пар… – прошептала Астра.
Ее бросило в жар, а в раме действительно появилась картина – смутная, размытая. Дама в напудренном парике, в пышном платье с кружевами и оборками, улыбаясь, слушала любезности Арлекина. На ней была темная маска, Арлекин свою держал в руке. Он склонился к даме и говорил ей на ушко что-то приятное или смешное… Чуть в отдалении под сенью деревьев кружились в танце пары, в ночном небе рассыпался огнями фейерверк…
– Я знал, что тебе станет дурно с непривычки, – проговорил Арлекин и брызнул ей в лицо холодной водой. – Вижу, что зря послушался и ушел. Тебе совсем плохо.
Конечно, никакой дамы и Арлекина в помине не было. Астра сидела на лавке в чем мама родила, а в зеркале отражались две свечи. Матвей деликатно набросил на нее полотенце и протянул кружку с квасом.
– Пей… полегчает.
– Я видела красавицу и Арлекина.
– Вспомнился Новый год? У меня тоже еще свежи в памяти Алина-Коломбина и Степа-Арлекин[5]. Колоритная парочка.
– Это не то… – вяло возразила Астра.
Матвей имел в виду супругов Бутылкиных, с которыми они познакомились на недавней вечеринке в доме Борецкого. Бутылкины нарядились в костюмы итальянской комедии масок, но вели себя как русские муж и жена: он стрелял глазами по молоденьким девушкам, она ревновала и одергивала его.
– Степан и Алина поехали в Венецию. На карнавал.
– Не пропадать же костюмам? – съязвил Матвей. – Небось кучу денег угрохали!
– Дама и Арлекин… – пробормотала Астра. – Есть такая картина? Или я что-то путаю?
После дела о «загадках Сфинкса» у нее пробудился интерес к живописи – она бродила по музеям, покупала иллюстрированные альбомы.
– Искусство – особый мир, – говорила она. – Раньше я его почти не замечала. Он существует параллельно с нашим.
Матвей, который разбирался в искусстве на уровне интеллектуального минимума, необходимого для того, чтобы слыть образованным человеком, с удивлением обнаружил – картины и скульптуры перестали навевать на него скуку, наоборот, он как будто возвращался к забытому увлечению.
Однажды, любуясь вместе с Астрой пейзажами Шишкина в Третьяковке, он вдруг заявил:
– Петру I нравились картины фламандской школы – приморские места и гавани с парусными судами. Именно он завел в России обычай собирать картины и украшать дворцы и парки статуями. Подражая царю, так начали поступать и вельможи.
