Преступления Алисы - Гильермо Мартинес

мою книгу, и мы по этому поводу выпили. И потом, хотя и смутно, припоминала, что Хинч хотел поцеловать меня, а я отбивалась. Последнее, что всплывало в памяти, – Хинч на полу, его испуганное лицо, обращенное ко мне, он просит меня, умоляет, чтобы я никому не рассказывала. Конечно, я размышляла, не он ли меня сбил. Ведь Хинч знал, что я пойду в кино и буду возвращаться одна. Ему оставалось только проследовать за мной до Кидлингтона и подождать, пока я сверну в какую-нибудь безлюдную улицу. Но в то же время мне в это не верилось, казалось, что это чересчур, поскольку мне самой не приходило в голову кому бы то ни было рассказать о неприятной сцене, которая между нами произошла. Мне было немного стыдно, я укоряла себя за то, что была так наивна и согласилась выпить с ним. Но, не веря до конца в виновность Хинча, я все-таки не исключала подобной возможности. Вскоре я узнала, что Артур Селдом тоже заподозрил, что меня хотели убить, и поэтому у моей палаты дежурил полицейский. Тогда я выразила желание побеседовать с Селдомом перед тем, как явится инспектор Питерсен. И еще раз встретиться с Г. Вдруг удастся что-то припомнить? Я скоро поняла, что Артур думает, будто на меня напали из-за документа, найденного в Гилдфорде. Я тогда спросила, говорил ли он с кем-нибудь об этой находке, и он ответил – нет. Даже не упомянул о ней в имейлах, разосланных членам Братства. В общем, все они оказывались вне подозрений, ведь о документе, во всяком случае я тогда так думала, знали только мы трое: Артур, его аспирант и я. Итак, оставался Хинч, хотя в тот момент обвинение против него выглядело достаточно шатким. Но, поскольку подозрения возникли, я решила привести в действие маленький план. Я показала фотографию, которую Хинч мне послал, правда, не упоминая его имени. Позволив себе небольшую ложь, сказала, что снимок пришел в неподписанном конверте. Также ни словом не обмолвилась о том, что обнаружила относительно этой фотографии. Ведь она указывала на Хинча, опираясь на нее, я могла со временем все вспомнить. Я сделала первый ход, все можно было отыграть обратно, поскольку оставалась надежда, что водителя, сбившего меня, найдут и мои подозрения насчет Хинча рассеются. Весь следующий день я с нетерпением ждала новостей. Даже вообразить не могла, что самая ужасная новость меня ожидает в стенах больницы: врачи, делавшие мне операцию, объявили, что я больше никогда не смогу ходить, на всю жизнь останусь прикованной к инвалидному креслу. Детей у меня тоже не будет. Хотя в глубине души я могла нечто подобное предполагать, поскольку после наезда не чувствовала ног, в эти дни напряженного ожидания меня осаждали мысли о чуде, о втором чуде, и я втайне молилась о том, чтобы оно произошло. Что-то перевернулось, глубоко изменилось во мне, когда я услышала новость. Теперь я бесстрастно пишу об этом. Я собираюсь, как и обещала Артуру, рассказать всю правду. Я плакала, конечно, в душе просто выла от отчаяния, однако ощущала, как изнутри, из самых глубин прежде всего поднимается ненависть, жгучая ненависть, какой я раньше никогда не испытывала ни к чему и ни к кому на свете. Вот теперь я страстно желала, чтобы какая-то улика указала на Хинча и я убедилась бы окончательно и бесповоротно, что меня искалечил он. Просто затем, чтобы с чистой совестью убить его. И на следующий день появилась не одна, а целых две улики. Экспертиза Лейтона Ховарда доказала, что водитель сбившей меня машины даже не пытался затормозить. А главное, я узнала от Г., что Хинч проявлял ко мне интерес, выпытывал, вспомнила ли я, придя в сознание, о том, что случилось накануне. Теперь я могу сознаться, что выслушала эти подтверждения с тайной радостью, сочла ответом на мои недостойные молитвы. Тогда я освободилась от какого бы то ни было чувства вины в первую очередь потому, что сознавала: указать на Хинча полиции было бы бесполезно. Обвинив его, я сама бы предоставила ему и алиби, и шанс оправдаться. Все можно было повернуть по-другому: признайся я, что фотографию мне прислал Хинч, тот просто скажет, что хотел узнать мое мнение о ней как профессионала. И то, что произошло между нами, передал бы по-своему. Если Хинч действовал осторожно, то и на автомобиле вряд ли сохранились уличающие его следы. Я проживу весь свой век в инвалидном кресле, а он останется абсолютно безнаказанным, опубликует дневники Кэрролла и вдобавок поживится на них. С сестрой Росаурой мы перечитывали древние библейские тексты, к которым часто прибегала мать, и ко мне возвращалось снова и снова, как рефрен молитвы, как настойчивый шепот в ночи, заглавие одного детектива, повторявшее фразу из Екклезиаста: «Зверь должен умереть». Да, я думала только об этом: зверь должен умереть. Но я не знала истинного мотива Хинча, и это меня беспокоило. Что заставило его совершить наезд? Трудно поверить, что всего лишь попытка поцеловать меня и страх, что я кому-то расскажу об этом. Тут что-то другое. Что? И я опять стала припоминать все, что случилось в те дни, начиная с момента, когда я обнаружила конверт в почтовом ящике. Помнится, что-то в выражении лица девочки показалось мне странным, неуместным, и это меня заставило найти подлинную фотографию в книге Генри Хааса. Я порылась в сумочке, вытащила снимок и вгляделась в него. И наконец поняла, в чем кроется зловещая правда: несмотря на то что и камера, и реактивы были те же, какие использовал Кэрролл, лицо девочки предстало передо мной неожиданно свежим, живым, современным. И в памяти внезапно высветилась сцена борьбы с Хинчем в его кабинете, фотографии, которые рассыпались по полу, когда я вытащила ящик из письменного стола. Все обретало смысл. Не было никакого коллекционера, собиравшего викторианские фотографии. Сам Хинч заказывал эти снимки. Снимки обнаженных девочек наших дней, выполненные той же камерой Оттевилла, какую использовал Кэрролл. Вот что я увидела у него в кабинете, сама о том не подозревая. Вот что стало истинным мотивом. Когда я это поняла, мной овладела странная безмятежность: теперь я могла убить Хинча без малейших угрызений совести. Разумеется, не так просто было сделать это из той тюрьмы, в какую превратилась моя больничная койка. Но тут мне немного повезло. Я узнала от Г. о том, как фантастически истолковал Артур фотографию Хинча, причем и инспектор Питерсен серьезно воспринял данное толкование: якобы кто-то затеял крестовый поход против педофилов и собирается истребить всех членов Братства. Не будь я до