Анонимный автор - Молчание Апостола
Эли вцепилась в запястье МакГрегора с такой силой, что на лице его появилась гримаса боли.
– Ты хочешь сказать?..
– Вообще-то, – проговорил Артур, высвобождая руку, – фамилию он назвал сам, рассказывая о докторе-палаче из Дахау и его семейке.
– Боже… – почти шепотом произнесла Эли и дрожащей рукой вытащила из пачки «Голуаз» сигарету. Артур, привстав, приоткрыл фрамугу окна. Эли курила, не вставая с кресла. – Боже… – повторила она. – У Лонгдейла была манера в разговорах с людьми иронизировать и даже кривляться. Самоутверждался. Так вот в телефонных беседах с заказчиком-израильтянином он называл собеседника то der Vorgänger, то lieber Vorgänger, то…
– Нам-то это что дает? «Предтеча, предшественник», либо же «дорогой предтеча»?
– Ты поспешил меня перебить, дорогой баронет, – с досадой проговорила Эли. – Иногда он называл его «Доктор Фастер».
– Черт возьми! – воскликнул Артур. – Так Лонгдейл практически называл его по фамилии!
– Теперь, когда у нас сложились многие кусочки пазла, я догадалась и сама. Ведь английское «фастер» – «быстрее» – переводится на немецкий как «рашер». – Она закрыла глаза рукой. – Арти, так все это время мы дружески общались ни с кем иным, как с Отто Рашером!!!
– Который, похоже, рано или поздно доберется до нас, чтобы совершить ритуал, который они с Лонгдейлом так тщательно – и не без твоей помощи – разрабатывали.
– И фраза «„Зеркало“ активировать только по завершении ритуала!» означает… – задумчиво сказала Эли.
– Что по завершении ритуала нам следует Отто Рашера сдать, то есть, навести на него людей, занимающихся поиском нацистских преступников. Моссад или Интерпол, либо же и тех, и других. Но остаются два вопроса. Ведь шифрованную записку Лонгдейл писал для меня явно на случай своей смерти. Иначе она лишена смысла. Так вот, вопросы: почему он опасался Рашера, если они затевали что-то вместе? И еще более серьезный вопрос: почему ритуал, о котором ты ничего не знаешь, обязательно должен быть завершен, даже после смерти самого Лонгдейла? Значит, для него успех ритуала был крайне важен, даже и в том случае, если сам он упокоится в могиле?
– Арти, когда мы впервые читали записку, ты спросил меня, знаю ли я что-нибудь о ритуале.
– Ну да, ну да. Ты ответила отрицательно.
– Я солгала, дорогой. Прости. Кое-что я все-таки знаю.
Теперь, не вставая с кресла, закурил и МакГрегор, не мигая смотревший на спутницу.
– Это действительно всего лишь «кое-что», – продолжала Эли, – то есть, немного. Но суть ритуала мне известна. Это, скажем так, ритуал гарантированного зачатия.
– Это лишь умножает число загадок, – отреагировал Артур, выпустив облако дыма прямо в купе. – Зачатия кем? Кто в этом ритуале он, и кто она? И кого предполагается зачать? Хотя понятно, что вряд ли розовенького херувима ради создания крепкой и надежной семьи…
– Кто будет осеменителем? – Задумчиво произнесла Эли. – Думаю, вряд ли Отто. Ему уже хорошо за восемьдесят. Староват. Маловероятно, что его сперматозоиды способны к оплодотворению.
– Как знать, как знать, – отозвался МакГрегор. – Возможно, ритуал для того и разработан, чтобы…
* * *– Наполи! Наполи! Наполи!
Проводник шел вдоль вагона, стуча в двери всех купе. Делал он это, судя по всему, лишь из чувства долга – те, кто ехал до Неаполя, начали с сумками и чемоданами выстраиваться в коридоре еще за полчаса до прибытия в южную столицу Италии.
– Арти, – потягиваясь, поинтересовалась Эли (ей с полчаса удалось вздремнуть), – ты смотрел расписание: сколько поезд стоит в Неаполе?
– Какая разница? Хоть сутки, нам-то что. Поднимайся, родная. Мы сходим здесь.
– Здесь? В Неаполе? Почему здесь?
– Потому что в Риме нас наверняка встречали бы почтенные монахи ордена Иисуса. Они же знают, куда мы – теоретически – направляемся. Да и рисковать еще несколькими часами пути после ночной истории с прелатом из ордена Пия мне как-то не улыбается.
– Но в Рим мы все равно поедем?
– Конечно. Нам туда и надо. Но выходим пока здесь.
– Окей, – зевнула Эли и, достав из сумочки зеркальце, принялась наносить хоть какой-то макияж на заспанное лицо.
Пару минут спустя они вышли из купе и пристроились в хвост очереди, которая постоянно превращалась в толпу – каждый стремился выйти пораньше и лез с багажом в руках, пытаясь обойти стоявших впереди.
– Италия не меняется! – хохотнул МакГрегор.
– А с чего бы ей меняться? – отозвалась Эли. – Хочешь порядка, езжай в Швейцарию.
– Не поеду. Там скучно, – ответил ей Артур. – А Неаполь – это как Париж у Хемингуэя.
– В смысле? – удивилась Эли.
– Вы так и не проснулись, виконтесса. «Праздник, который всегда с тобой» читать не приходилось?
Наконец вышли на перрон и они. Проводник, стоявший у вагона и знавший, что эти двое едут до Рима, предупредил:
– Синьора, синьоре, стоим пятнадцать минут.
– По чашечке эспрессо успеем проглотить, – улыбнулся ему Артур.
– О, конечно, синьоре. Но в пол-шестого откроется бар в нашем поезде.
– До пол-шестого мы не дотянем. Грацие.
Они двинулись к эскалатору, который вывез их из подземелья, где находились платформы, на белый свет. Эли наметанным парижским глазом тут же выловила уличное кафе с зонтиками и направилась к нему. Пройдя несколько шагов, она заметила, что Артура нет рядом. Она резко остановилась и обернулась, облегченно вздохнув, когда увидела МакГрегора в десятке шагов от себя у газетного киоска. Он поймал ее взгляд и кивнул, когда она указала ему рукой на полосатые зонтики кафе.
Несмотря на очень раннее утро – четыре часа с четверью – большинство столиков уже были заняты. Эли устроилась в пластиковом кресле за столиком у самой дороги, и когда подбежал официант, уверенно произнесла:
– Эспрессо. Дуэ, – для убедительности показав два пальца.
Несколько секунд спустя в кресло рядом с ней опустился баронет МакГрегор, сразу же разложивший на столике только что купленную газету: неаполитанское издание «Il Mattino».
– Интересуетесь новостями Неаполя, виконт? – поинтересовалась Эли.
– Очень. Дайте-ка лучше авторучку, виконтесса, – пробормотал Артур, тщательно изучавший отдел объявлений.
– Окей, ты, похоже, не расположен шутить, – сделав глоток крепчайшего кофе, сказала Эли. – Серьезно, что ищем?
– B&B[80]. Желательно в центре, чтобы можно было быстрее добраться до вокзала в день отбытия.
– А просто гостиница нам уже не по карману?
– B&B потому, что в гостинице нужно выкладывать хоть какие-то документы, чего нам делать, как ты понимаешь, нельзя. О, черт… – ругнулся Артур, вертя в руках телефонную карточку.
– Что не в порядке?
– Я просил карту для местных и международных звонков. А эта – только для звонков по Италии.
– А ты собирался звонить и за границу?
– Конечно, Эли! Нам же нужно как-то связаться с Джеймсом. Что там, в Лондоне?
Глава 29
Вся группа кардинала Кшыжовского собралась в его номере – в гостиной, вокруг довольно большого стола. Все были в черных сутанах, под которыми скрывались того же цвета трико – выходить на дело в длиннополой сутане было бы нелепо.
Кардинал вертел в руках большой желтый конверт из «манильской» бумаги, адресованный «Артуру, 9-му баронету МакГрегору». Конверт до этого лежал на самом верху стопки бумаг в атташе-кейсе, который они вынули из сейфа в кабинете профессора Коэна, сняв с его шеи ключи. Тогда к кейсу была прилеплена желтая бумажка с той же надписью.
Кшыжовский уже долго ломал голову над тем, почему профессор решил отправить ксерокопии взрывоопасных документов (в том, что они были взрывоопасны, кардинал убедился – впрочем, таким же было всё содержимое кейса) именно МакГрегору. Никак не мог он решить и другую задачу: что означала страница, первая строчка которой была написана на вполне нормальном английском языке: «Дорогой сэр Артур! Это небольшое послание для вашей очаровательной спутницы». Всё хорошо, но дальше шла какая-то чертовщина – сплошные закорючки, черточки, скобки и стрелки. Кардинал догадывался, что это какая-то стенографическая запись; он был знаком с английской и итальянской стенографией, но это было вообще ни на что не похоже. И почему, если всё содержимое конверта предполагалось передать Артуру МакГрегору, еще и какое-то дополнительное письмецо для его подруги?
Кшыжовский нарушил царившую за столом тишину, словами:
– Какие-то соображения по поводу этого? – Он постучал пальцем по желтому конверту. – Почему для МакГрегора?
Брат Дидимус, кашлянув, проговорил с подчеркнутой вежливостью, в которой, однако, ощущалась нотка язвительности:
