Анна и Сергей Литвиновы - Золотая дева
…Молодость, красота и свобода. Что еще надо в жизни? Мамаша, правда, про ум вещает, но кто б квакал! Сама-то свою жизнь построила курам на смех. Сначала папаню, алкаша и дебошира, терпела. Что ни творил, сносила покорно, словно овца. Только голову руками прикрывает да умоляет: «Пожалуйста, не надо!» И дочку все наставляла: «Не зли его, Леночка!»
Хотя Ленка уже лет в семь поняла: алкаши – те трусливые. Слабого и убить могут, а сильных – боятся. Ей-то самой с отцом, бугаем, драться бесполезно, но однажды, когда он бушевать начал, она в милицию побежала – отделение у них в соседнем доме располагалось. Ну, менты и пожалели заплаканную девчушку с фингалом под глазом, приехали разбираться. И папашка мигом скис. Только что грозил, орел орлом, мебель крушил, а у ментов – чуть не в ногах валялся. А мать, ослица, потом еще и ругалась на дочку, что сор из избы выносит.
В общем, у самой ума ноль. Когда сгинул наконец папаня – нет бы свободе порадоваться! – мигом нового мужика в дом привела. А тот, хоть и непьющий, еще хлеще оказался. Иеговист или еще какой-то там хрен. Посты, молитвы, одеваться мать заставлял в одну черноту, волосы под платок прятать. А уж развлечься, с подружками винца выпить – и думать не смей, даже телевизор в комиссионку сдал.
Отчим Ленку тоже построить пытался – чтоб глаза долу, вечерами дома сидела и слушалась его беспрекословно. Но того обломать оказалось куда легче, чем родного папашу, к тому же она и постарше стала, и поумней. Даже ментов вызывать не пришлось: просто пожаловалась мамане, что иеговист к ней в комнату заявился, когда спала. И ручонки свои шаловливые под рубашку ночную запускал.
Правдоподобно вышло, мать муженька своего вообще чуть не выгнала. Кричала, что он предатель и извращенец. Потом, правда, помирились – продолжали вместе молиться да пустую пшенку по три раза на дню поедать. Но Ленку иеговист теперь за километр обходил и расцветал просто, когда она из дома исчезала.
А исчезала девочка часто: чего в родной духоте сидеть? Квартирка у них маленькая, все окна на восток, никаких, естественно, кондиционеров, и пекло почти всегда жуткое. Жили-то в Сочи.
Город свой Ленка любила – всегда, с самого детства. В других и не бывала, правда, но по телику видела: в той же Москве из деревьев одни чахлые липы с березками, и дожди вечные, холод, и купаться все ездят один месяц в году на какие-то чахлые прудики. А у них – кипарисы! Эвкалипты! Пальмы! Солнце почти всегда. Море. И нарядно как: на Курортном бульваре кругом кафешки, кинотеатры, парки… А вкусностей сколько: и кукурузу молодую продают, и чурчхелу, и сахарную вату, и соки из апельсинов прямо при тебе давят, стаканчик – всего десять копеек.
Нужно совсем глупенькой быть, чтоб жить в таком городе и в свободное время дома торчать, вышивать, там, или с книжечкой.
Впрочем, в школе тоже было довольно скучно, но ее Ленка как-то терпела. А отдушиной у нее была секция плавания, которую девочка по-настоящему обожала.
В спорт она попала случайно. Других-то ребят мамы за ручку привели, да еще и дрожали, пока просмотр шел: возьмут? Не возьмут? А Лена, когда возле дома бассейн отгрохали, сама туда заглянула. Любопытно же: снаружи как дворец смотрится, весь мрамором и плиткой отделан. А внутри, интересно, как? Боялась, правда, что вахтер не пустит, но тот только спросил: «Ты на просмотр?»
Ленка кивнула. Ну, дедуля ей и объяснил, где отбор в секцию проходит. Пока, по приказу тренера, нагибались да приседали – получалось у нее не ловчее остальных. А когда на дорожку пустили (купальник Ленка у какой-то девочки выпросила, у той запасной оказался), она сразу вперед вырвалась. Хоть и по-собачьи плавала (правильно-то кто научит?), зато быстро. Потому что в море купалась безо всякого надзора с девяти лет и заканчивала сезон только в конце октября, когда шторма начинались.
Вот и взяли ее. И даже очень быстро в перспективные записали. За технику, правда, всегда ругали, зато Ленке, в отличие от остальных, домашних девчонок, спортивной злости было не занимать. Тренер даже специально ее перед соревнованиями накручивал. Улыбнется презрительно, скажет: «Да ты последней придешь, слабачка!» – и у нее в кровь сразу гнев выделялся. А по-научному – адреналин.
Чтобы совсем в большой спорт и в сборную страны попасть, об этом речи, конечно, не шло – слишком поздно она начала тренироваться. Но за город, а потом и за край – выступала. И даже за границу несколько раз ездила, в Болгарию и в Чехословакию. Жизни чужеземной особо не повидала – только и возили, что из гостиницы в бассейн да обратно. Но даже из окна автобуса было видно: жизнь заграничная еще и поярче, чем у них в Сочи. На каждом углу кафешка, и дискотек полно, и в магазинах всякой красоты завались.
А у Ленки к красивой одежде всегда слабость была. По контрасту, наверно, с маменькой, которая с годами совсем на своей секте помешалась. Единственное черное платье могла весь год носить. И дочке если и покупала что, так самое убогое.
Вот Лена и начала потихоньку, лет с шестнадцати, о себе самостоятельно заботиться. Благо внешностью Всевышний ее не обделил, и фигурка что надо, и подать себя умела. Совсем уж вниз, чтоб в проститутки, не рисковала: мигом поставят на учет и из секции выгонят. Но поклонников себе выбирала, чтоб обязательно с какими-никакими деньгами и щедрый.
А таких в их городе – выше крыши, особенно в летний сезон. Только в бар загляни… И на симпатичных восемнадцатилетних девчонок (Ленка всегда врала, что уже совершеннолетняя) мигом стойку делают.
Немного рискованно, правда: можно и на бандита нарваться. И на мента переодетого, кто нравственность юных горожанок блюдет. А иногда, девчонки болтали, и вовсе сумасшедшие попадались, по-научному – маньяки. Но только интуиция у нее была с детства развита. И людей Ленка чувствовала. Потому всегда выбирала себе удачно: чтоб мажорчик какой-нибудь. Или инженеришка, что тринадцатую зарплату заначил и от жены в Сочи выбрался, чтоб красиво сбережения прокутить. Старые перцы тоже иногда ничего попадались. Многого им не надо, а денежкой сыплют щедро.
Бывали, конечно, и проблемы: один раз под облаву попала. В другой раз – замели, когда двадцать долларов пыталась продать, подарок очередного кавалера. Что поделаешь: за все платить приходится, и за красивую жизнь тоже. Выкрутилась – и слава богу.
Иногда только задумывалась: и как это другие девчонки влюбляться умудряются? Ночами не спят, мечтают, стишки любовные пишут? У нее ничего подобного ни разу и близко не случалось. Одни мужики нравились меньше, другие больше, но чтоб голову потерять – этого она вообще не понимала. Хотя в нее саму влюблялись. Многие. И самым настырным Макарка Кривцов оказался.
…С Макаркой они познакомились необычно – на диком пляже. Лена туда часто ходила поздней осенью, когда курортники разъезжались: чтоб безо всяких спортивных результатов поплавать вволю, да еще и купальником себя не обременять. Славное местечко – от города два шага, но народу никого. Потому что дно гадкое, на берегу – сплошной мусор да острые валуны. Но вода чистая.
Она рассекала морскую гладь своим красивым кролем, улыбалась вялому осеннему солнышку, когда вдруг увидела: совсем далеко, от берега метрах в пятистах, что-то черное колышется. По виду дельфин дохлый, а может, даже и утопленник. Ленке любопытно стало – она и поплыла. И минут через десять услышала: посторонний предмет еще и какие-то звуки издает, вроде как скулит или плачет. Ну, ей совсем интересно показалось. Прибавила ходу и очень скоро увидела: мужик. Худенький такой, хилый, физиономия бледная. Держится за матрас надувной – тот сдулся наполовину, только подушка осталась. И бормочет потерянно: «Черт… черт…»
Увидел Ленку – остолбенел. Заткнулся.
А она подплыла совсем уж близко, кричит:
– Эй, мужик, ты чего?
Ну, тот и выложил прерывающимся голосом, что его течением унесло. Матрас сдулся. А плавает он не так чтобы очень… И спасателей, как назло, не видно.
– Какие тебе на диком пляже спасатели? – хмыкнула девушка.
Подхватила матрас и велела несчастному вцепиться, коли силы еще остались, в плавсредство.
– И ногами подгребай, а то не дотащу.
Запыхалась, раскраснелась, сердце колотилась как бешеное, но приволокла-таки несостоявшегося утопленника к берегу. А мужичонка, хотя только что умирал, едва увидел, как она, обнаженная, из воды выходит, мигом воспрянул. Чуть глазами не съел и загорелую попку, и стройные ноги. Но руки распускать не решился, только телефончик потребовал. Чтоб, как сказал, отблагодарить.
Телефона своего Ленка никому не давала (все равно ее дома почти не бывает, да и не нужно, чтоб очередной поклонник на мамашу с отчимом нарвался), но встретиться с ним согласилась. С удовольствием сходила в ресторан, съела шашлык, выпила немного красненького, послушала, как хилый Макарка себя, драгоценного, нахваливает.
Большой шишкой ее дохляк оказался, если не врал. Говорил, что из самой Москвы и работает, ни много ни мало, в ЦК ВЛКСМ.
