Гиллиан Флинн - Темные тайны
Через добрых три часа пути я пересекла границу штата Оклахома и уже через десять минут начала ощущать невероятно сладкий и одновременно тошнотворный запах. Оттого что он лез в глаза, они начали слезиться. Я поежилась: мысли о дьяволе его, похоже, и вызвали. Где-то впереди у горизонта небо приобрело синюшный оттенок, и мне показалось, что я его еще и увидела. Но это был завод по производству бумаги.
Радио пришлось выключить, потому что из динамиков несся противный треск и помехи или рекламные объявления для автомобилистов, а потом снова треск и помехи.
Сразу за придорожным щитом с изображением ковбоя и надписью: «Добро пожаловать в Лиджервуд в штате Оклахома, приятель!» — я свернула с шоссе на дорогу, ведущую в город, оказавшимся дырой, куда когда-то заманивали туристов, — когда-то город хвастливо заявлял о себе как о типичном поселении времен освоения Дикого Запада: дома на центральной улице были сплошь застеклены шероховатым непрозрачным стеклом, здесь было полно мелких лавок и заведений, стилизованных под салуны в духе тех времен. Одно заведение, называвшее себя традиционной фотомастерской, предлагало запечатлеться в соответствующем гардеробчике на фотоснимках светло-коричневых тонов под старину. В витрине висела увеличенная фотография размером с небольшую афишу: отец семейства с лассо в руках и в шляпе явно для него великоватой, приняв грозный вид, пытается его сохранить; на крохотной девочке ситцевое платьице и чепец, но ребенок слишком мал, чтобы оценить шутку; ее мать, одетая как шлюха, стыдливо улыбается и прикрывает руками не в меру укороченную спереди юбку. Рядом с фото объявление: «Продается». Такие же объявления и дальше — на дверях бывшей кафешки, зала игровых автоматов и в стеклянной витрине заведения с довольно странным названием «Прихлебатели Уайетта Эрпа». Кругом все, казалось, покрыто толстым слоем пыли. Грязью была забита даже пластиковая петля нефункционирующего водного аттракциона поодаль.
Мужской приют Берта Нолана находился всего в трех кварталах от скучного центра. Это было низкое квадратное строение с крохотным садиком, поросшим сорняком-лисохвостом. В детстве мне очень нравилась эта трава, потому что ее название было доступно моему буквальному восприятию — длинный тонкий стебель увенчивает пушистая метелка, похожая на лисий хвост, только зеленого цвета. У нас на ферме он рос везде, иногда целыми лугами. Мы с Мишель и Дебби срывали пушистые хвосты и щекотали друг друга под мышками. От мамы мы знали ненаучные — и всегда говорящие — названия всех местных трав: «ухо ягненка» мягкое, как ухо настоящего ягненка, «петушиный гребень» действительно напоминает красный гребешок петуха. Я вышла из машины, провела рукой по верхушкам лисохвостов. Может быть, когда-нибудь я разобью сад с сорняками. «Мельница-трава» на ветру действительно расправляет верхнюю часть, как лопасти мельницы; «тесьма королевы Анны» похожа на белые оборки. Пожалуй, мне больше подойдет «ведьмина трава» с ее шипами, напоминающими когти дьявола.
В приют Берта Нолана вела металлическая дверь, выкрашенная в темно-серый цвет, как на подводной лодке. Сразу вспомнились двери в тюрьме, где сидит Бен. Я позвонила. На другой стороне дороги моей персоной заинтересовались двое подростков, они нарезали на велосипедах большие ленивые круги. Я снова позвонила и даже побарабанила по двери, но металл поглотил звук. А не спросить ли мальчишек, подумала я, есть ли там внутри кто живой, исключительно чтобы нарушить молчание? Круги приближались, в глазах седоков застыл вопрос: «Что вы здесь, дамочка, делаете?» В это время дверь открылась — на пороге возник похожий на эльфа человечек в ослепительно-белых кроссовках, отглаженных джинсах и ковбойской рубахе. Изо рта у него торчала зубочистка, и он языком передвигал ее то вправо, то влево. Человечек листал журнал для любителей кошек и даже на меня не взглянул.
— На ночь открываемся только в… — Он оторвался от журнала и осекся. — Ой, душа моя, простите. У нас заведение для мужчин, и, чтобы сюда попасть, вы должны быть лицом мужского пола старше восемнадцати лет.
— Я ищу отца, — начала я в свойственной мне манере растягивая гласные. — Его зовут Раннер Дэй. Вы здесь директор?
— Ха! Я и директор, и бухгалтер, и священник, и убираю здесь тоже я, — сказал он, распахивая дверь. — Берт Нолан собственной персоной — бывший алкоголик, бывший игрок, бывший лодырь и бездельник. Это мой дом. Проходи, дружок, и напомни-ка мне, как тебя зовут.
Комната за дверью оказалась заставлена раскладушками, а от пола разило хлоркой. Кроха Берт повел меня через ряды спальных мест в кабинет, вполне соответствовавший по размерам своему хозяину (как, впрочем, и мне); здесь стоял крошечный письменный стол, металлический шкафчик для хранения документов да два раскладных стула, на которые мы и сели. Чересчур яркий свет невыгодно подчеркивал его угреватую кожу.
— Не сочти меня за ненормального, — сказал он, помахав журналом перед моим носом. — Я, видишь ли, завел кошку, а раньше котов никогда не держал. Но что-то она пока мне не очень нравится. Вместо того чтобы, как ей положено, поддерживать моральное состояние, она на постелях справляет малую нужду.
— А у меня кот, — проявила я инициативу, удивившись вдруг нахлынувшей на меня нежности к Баку. — Вообще-то если кошки или коты гадят за пределами своего туалета, значит, скорее всего, они чем-то недовольны.
— Правда?
— Да, но в остальном с ними не очень много хлопот.
— Хм, — произнес Берт Нолан, — значит, папу ищешь? Да-да, вспоминаю наш разговор. Дэй его фамилия? Он, как и большинство здешних постояльцев, учитывая, что они вытворяли дома, был бы счастлив, если бы знал, что его разыскивают. Обычно их волнуют деньги. Или их отсутствие. Безденежье, запои — вряд ли такая жизнь для порядочных людей. Раннер, значит?
— Он прислал письмо и указал этот адрес.
— Хочешь забрать его домой и ухаживать за ним? — Черные глаза Берта заблестели, словно он сам себе рассказал анекдот.
— Пожалуй, нет. Я просто хотела его проведать.
— Понятно. Этот вопрос — проверка на вшивость. Люди, которые говорят, что разыскивают кого-то из моих ребят, чтобы о них заботиться, никогда этого не делают. — Нолан понюхал пальцы. — Я бросил курить, но иногда проклятые пальцы пахнут табаком.
— Он сейчас здесь?
— Нет, его снова где-то носит. Мне тут пьяницы не нужны, а у него уже третий запой.
— Он сказал, куда отправился?
— Дорогуша, я не справочное бюро, чтобы раздавать адреса. Никогда этого не делаю, и, как оказалось, это наилучший способ отвечать на любой запрос. Но ты производишь впечатление милой девушки, поэтому вот что я тебе скажу…
— Бе-е-е-р-р-рт! — истошно завопили на улице.
— Не обращай внимания, душа моя, это один из моих ребят хочет пораньше попасть внутрь. Еще одно полезное правило: никогда никого не впускать слишком рано. И слишком поздно тоже.
Он посмотрел на меня вопросительно, похоже потеряв нить разговора.
— Вы обещали мне что-то сказать, — подсказала я.
— Сказать что?
— Что поможете мне отыскать отца.
— Ах да! Можешь оставить для него письмо — я передам.
— Но я уже это делала, поэтому-то я здесь. Мне действительно очень-очень нужно его найти.
Я поймала себя на том, что приняла позу Раннера: как он, уперлась ладонями в край стола, готовая в любую секунду взвиться, если разозлюсь.
Нолан взял в руки гипсовую фигурку лысеющего старика, в отчаянии воздевшего руки к небесам. Я не могла разобрать слов на подставке, но, кажется, эта вещица помогала ему сохранять душевное равновесие. Он глубоко вдохнул и выдохнул.
— Вот что я скажу тебе, милая: хоть он и не здесь, но я точно знаю, что из Лиджервуда не уехал. Один из моих вчера вечером видел его на улице возле бара «У Куни». Он где-то сидит и не высовывается, где-то неподалеку. Только, детка, приготовься к разочарованию.
— Какому разочарованию?
— Ты еще спрашиваешь!
Нолан встал и повернулся ко мне спиной, чтобы проводить меня к выходу. Я тут же схватила фигурку, но заставила себя вернуть ее на стол и вместо нее прихватила пакетик чипсов и карандаш. (Между прочим, достижение.) Эти трофеи, пока я ехала к бару «У Куни», покоились на сиденье рядом.
«Куни» не поддался искушению эксплуатировать тему Дикого Запада, предпочитая горделиво довольствоваться запущенностью настоящего. Когда я открыла дверь, ко мне повернулись три морщинистых лица. Одно из них принадлежало бармену Я попросила пива, но он раздраженно потребовал с меня водительское удостоверение, которое сначала рассматривал на свет, потом прижал к животу и хмыкнул, очевидно, потому что не сумел доказать, что оно фальшивое. Я отхлебнула глоток и присела у стойки, давая им возможность привыкнуть к своему присутствию, а через минуту заговорила. При имени Раннера они оживились.
