Безмолвие - Джон Харт
На этот раз Джек как будто настроился исключительно на Джонни. Когда тот начинал говорить, Джек принимался рассматривать деревья. Когда разговор заходил о Пустоши, он, извинившись, покидал компанию. И по-настоящему оживился только однажды, когда Кэтрин поинтересовалась, как сын провел время в тюрьме.
— Ужасно, да?
Джонни взял ее за руку.
— Как прогулка по парку.
— Чушь. — Джек тут же прикрылся салфеткой, но слово вылетело, и его услышали все.
— Извини, что? — повернулась к нему Кэтрин.
— Ничего. Извините.
Джек вышел из-за стола во второй раз, и Джонни, словно ощутив бремя еще одного молчания, пожал плечами.
— Расстроен из-за меня. Извините.
Кэтрин обеспокоенно посмотрела вслед Джеку.
— Вы поссорились?
— Ну, это слишком сильное слово.
— Что ж, ты здесь. — Она коснулась его руки. Закатный свет сада добавлял ей красоты. — Для меня это самое главное.
— За что и выпьем. — Джонни поднял стакан, но градус настроения уже упал. Разговор перешел на Уильяма Бойда и того беднягу в больнице, как выразилась Кэтрин.
— Сочувствую его семье. Они, должно быть, до смерти обеспокоены.
Последовавшие за этим секунды захватили внимание Джонни: Клайд мягко коснулся ее шеи костяшками пальцев и наклонился ближе, как будто лишь тепло могло спасти потерянную ею улыбку. Любовь… То была любовь в чистейшем ее виде, и Джонни понимал эту силу.
— Мне нужно домой.
— Думала, ты останешься на ночь.
Джонни поднялся и поцеловал ее в щеку. У нее — своя любовь. У него — своя.
— Передадите Джеку мое «пока»?
— Конечно.
— Спасибо за обед.
Джонни кивнул сидящему рядом с матерью Ханту, вышел через садовую калитку и свернул в переулок, где оставил свой грузовичок. Несколько секунд постоял, наблюдая за стайкой дымчатых иглохвостов, заложивших крутой вираж и вихрем пронесшихся над крышами и верхушками деревьев. Все было таким знакомым: упругое биение крыл, пронзительный щебет. В любой момент они могли нырнуть в одну из поднимавшихся на фоне неба старых печных труб, и Джонни пытался угадать, в которую именно. В Пустоши он знал каждое дуплистое дерево, но в городе его одолевали сомнения.
Вот так он стоял и ждал, и когда свет прояснился, стайка снова развернулась, спикировала и исчезла.
Третья труба слева.
Старое викторианское здание.
Повернув ключ зажигания, Джонни опустил стекла на обоих окнах и поехал домой. Маршрут хорошо знакомый, и рулевое колесо крутилось под рукой, словно руководствуясь собственными соображениями. Исторический квартал. Здание суда. Старая улица, застроенная кирпичными домами и ведущая к железнодорожным путям. Поначалу Джонни пребывал в состоянии довольства собой и миром, но мысли о Джеке с его вспышками раздражения нагнали темных туч. Радости не было ни в растворяющемся в сумерках городе, ни в первой яркой звезде.
Джек хотел получить ответы.
Джонни хотел, чтобы все осталось без перемен.
Значило ли это, что у него не было своих вопросов? Да нет, черт возьми. Вопросы у Джонни были. Сотни. Рискнет ли он жизнью ради того лишь, чтобы найти ответы? Из всех вопросов этот был простейший, а ответ на него — еще проще.
Ни в коем случае.
Ни за что на свете.
Он понимал, что это значит, но не придавал значения. То, чем он владел, было безупречным, идеальным и чистым. Снова и снова Джонни возвращался к этим словам.
Чистота. Совершенство. Безупречность. Они означали одно и то же, с языка скатывались вот этой троицей.
Его жизнь была магией.
Магия — это прекрасно.
Город у него за спиной погрузился в темноту, и Джонни постучал пальцами по рулю. Джек слишком поддается беспокойству. Такая уж у него натура.
Перемен быть не должно.
Джонни повертел эту мысль так и этак. Чем дальше от города, тем меньше оставалось от злости и раздражения. Он миновал заброшенную ферму и заросший травой проселок.
Вдали уже темнела Пустошь.
Джонни чувствовал ее.
Проехав еще три мили, он увидел далеко позади свет фар. Две яркие точки быстро приближались и в какой-то момент вспыхнули, будто взорвались. Джонни заслонил ладонью глаза.
— Какого черта?
Преследующий его автомобиль висел в десяти футах от заднего бампера грузовика. Фары били в упор. Джонни заметил блеск хрома. Что-то большое. Он бросил взгляд на спидометр — 62 мили в час. Выжать из себя больше старичок не мог. Джонни махнул рукой, но преследователь обгонять не собирался. Сначала он отстал, потом резко рванул вперед — двадцать футов, пять…
Джонни прибавил до 68, потом до 70.
Колесо соскочило с дороги, и руль дернулся в руках, словно взбрыкнувшая лошадка. До следующего поворота оставалось полмили — последний участок с твердым покрытием до съезда на проселок, который вел уже к самому его дому. Джонни вел машину строго по прямой, не сводя глаз с дороги в ожидании поворота и чувствуя, что грузовичок начинает не выдерживать взятой скорости. От прокладок поднимался дымок. На прямом отрезке Джонни добавил газу, но огни не отставали. Пять футов… меньше… Злость, чистая и холодная, заполняла его, вытесняя все остальное. Нога сдвинулась на педаль тормоза, но толчок случился раньше. Получив удар сзади, грузовик прыгнул вперед, и его повело влево. Джонни попытался удержать машину, взвизгнули покрышки, но за первым тараном последовал второй, а третий уже не понадобился. Дернувшись вправо, потом влево, грузовик накренился и покатился в кювет. Джонни врезался головой сначала в приборную панель, потом в заднее стекло. Все громыхало, трещало и кувыркалось. Мелькнул свет, гравий, черные деревья… Наконец грузовик остановился. Он лежал на боку с вдавленной крышей и разбитым стеклом. В наступившей внезапно тишине слышалось только негромкое «тик-тик-тик». На панели мигнул и погас единственный огонек.
— У-у-у… Господи…
Джонни потрогал лицо и посмотрел на пальцы. Заметив кровь, ощупал голову. Нашел кровоточащую рану, скользкий потек на правой щеке.
— Где?..
Он поднял голову, поискал глазами обидчика и обнаружил застывший на дороге массивный черный внедорожник. Мотор работал на холостом ходу, включенные на дальний свет фары вырезали над пустым полем два одинаковых паза. Некоторое время Джонни только наблюдал, стараясь держать голову прямо. Не получилось.
Почему?
Внедорожник оставался на месте, пока Джонни не расстегнул ремень безопасности и вывалился из кабины через открытую дверь. Плохо слушалась нога, кружилась голова. Захрустело под колесами стекло. Джонни ухватился за руль и дверцу, подтянулся. Внедорожник подъехал к самому краю и остановился в десяти футах от опрокинувшегося грузовика. «Пьяные идиоты, — подумал Джонни, — будут теперь извиняться».
