Рыцарь справедливости - Алексей Макеев
– Не я, не я. Не бейте, я ни в чем не виноват! – как щенок заскулил парень и закрыл лицо от ударов.
– Да мы на тебя сейчас навешаем глухарей, понял? Тут как раз депутатов траванули и посадить некого. Вот ты и сядешь, в тюрьме таких, как ты, любят, молоденьких и слабых, как баба. Пожалеешь, что на свет родился. Давай. Уводи этого молчуна, а зеленого научим разговаривать, запоешь у меня как соловей, во всем признаешься. Как депутатов травил… Какие у нас там еще висят нераскрытые дела? – Крячко, а именно он был одним из оперативников, взял большой ладонью за тонкое горло мальчишку, надавил, так что тот захрипел и задергался словно кукла на стуле.
– Собак дохлых на него навешаем, меня кореш попросил найти терпилу, вот этот гном удачно подвернулся! – захохотал второй мужчина, Лев Гуров, и буркнул в сторону открывшего глаза Губина: – Ты пошел отсюда, давай хромай, пока и тебе по шее не надавали. Здесь сейчас серьезный разговор будет, мешать будешь, убогий.
Гуров наклонился поближе к лицу девушки и свирепо прорычал:
– Ты у нас по всем статьям пойдешь, подпишешь признание.
Парнишка на стуле тонко скулил, задержанный низкорослый мужчина привстал и шатнулся, пытаясь сделать шаг, но от боли в ноге скривился и снова опустился на стул.
В кабинет заглянул рослый сотрудник в полицейской форме, с дубинкой на боку:
– Мужики, у вас тут коротышка задержанный из бомжей, я его узнал, он машину мою раздолбил.
– Да вот он, – Гуров приподнял за шкирку дрожащего всего в крови бедолагу. – Заходи, Петрович, он как раз признаться во всем собирается.
– Вот это я удачно зашел. – Дежурный сержант плотно закрыл дверь и вытянул дубинку из чехла, я сейчас его размотаю, как мою машину. Сломал зеркала, я тебе руки, уродец мелкий, сломаю.
– Да ты подожди, – остановил его Крячко. – Пускай он чистосердечное подпишет признание по всем висякам и он твой, покуражишься.
– Сейчас всех наших позову, кому он машины раскурочил, за все ответит, – сержант с размаху стукнул дубинкой по столу в предвкушении расплаты.
Гуров ударил подозреваемого так, что тот рухнул на пол, уронив стул, и закричал тонким голосом:
– Не надо, прошу не бейте больше. Я подпишу, все подпишу!
По полу растекалась лужа крови, Крячко сморщился и оглянулся на шатающегося Губина:
– Ты подожди, не гаси так быстро, еще окочурится раньше времени. Давай этого инвалида выкинем и потом продолжим.
Гуров уже шагнул к задержанному, но тут мужчина прохрипел сдавленным низким голосом:
– Отпустите мальчишку. Он не виноват, я все расскажу.
– Что ты расскажешь, убогий, – скривился Стас и кивнул на дверь. – Давай на выход, пока живой, гуляй, иди на все четыре стороны, какой из тебя преступник.
От его фразы Губин только сжал кулаки и твердо повторил:
– Я все сделал, это я. Депутатов отравил, собак отравил, и машины тоже моя работа. Отпустите мальчишку, и я все расскажу.
Лев одним движением поднял Лену с пола и вывел в коридор, по его сигналу дежурный сержант тоже поторопился к выходу. Оперативник вернулся, подвинул стул маленькому человечку, достал лист бумаги и ручку:
– Говори, я записываю.
– Я, Губин Валерий Викторович. – Голос у тщедушного мужчины звучал глухо, он никак не мог найти удобное положение для больной ноги, то и дело вздрагивал от пронзающей боли, но в глаза опера смотрел без страха, даже с вызовом. – Чистосердечно признаюсь, что с февраля по апрель этого года ежедневно портил автомобили неотесанных хамов с помощью ножа и моей медицинской трости, чтобы они научились соблюдать закон. Кроме того, я отравил с помощью крысиного яда в мясе невоспитанных собак моих грубых соседей, чтобы они соблюдали закон и держали своих собак на поводках. Этим же ядом я отравил хлеб для депутатов Законодательного собрания, чтобы они попали в больницу и на своей толстой шкуре узнали, каково быть больным и получать помощь по тем законам, что они придумали. И это я нашел бедных бродяг на улице, нарек их лесным братством и научил бороться за свой дом, наказывая незваных гостей. Общество отвернулось от меня, было ко мне несправедливым, и я сделал то, что считал нужным для установления справедливости в этом мире! Я не считаю себя преступником, я борец за правду! И признаюсь не для того, чтобы вы закрыли свои нераскрытые дела и даже не для того, чтобы не пострадал этот невинный мальчик. Я расскажу без утайки всему миру о своей неравной борьбе, люди должны знать, что справедливость необходимо насаждать вот таким жестоким образом, ведь по-другому эти невоспитанные, грубые людишки не понимают, как надо жить по совести!
Лев торопился и записывал каждое слово, брал новый лист и снова писал. Задавал вопросы, уточнял и снова фиксировал рассказ Гурова. В коридор выскочил взбудораженный Крячко и нос к носу столкнулся с уже умывшейся Еленой. Она уже сняла и бомжовский наряд, переоделась в обычную одежду – белую рубашку и форменную юбку.
– О, Ленок, ты отлично сыграла роль! Мы тебе ничего не задели, не напугали? Не обижайся, ну что там крики и ругательства, надо было для дела, сама понимаешь.
– Все нормально, – отмахнулась девушка. – Ну как, заговорил?
– Не остановить! Все сдает, как травил, как машины ломал и дачников гонял, говорит, что все для мировой справедливости. И где банку с ядом припрятал, сказал, я побежал ребят отправлять за уликой.
Крячко поторопился по лестнице вниз, чтобы отправить наряд за зарытой в земле недалеко от лесного убежища банкой с ядом, а девушка тихонько открыла дверь и скользнула в кабинет. Губин не обратил на нее никакого внимания и продолжал говорить:
– Куски мяса разбрасывал с трех до четырех ночи по прогулочным тропам для собак, в это время никто их не выгуливает. Хорошо воспитанная собака, которую дрессируют, а не заводят из баловства, никогда не схватит без разрешения хозяина ничего, так что подыхали шавки только у безответственных, неотесанных владельцев.
– Извините, – девушка
