Андрей Воронин - Отражение удара
Она сразу же отправилась в поликлинику, чтобы забрать больничный и хотя бы чисто символически отблагодарить веселого доктора Шевцова, который его выписал. Она знала, к кому обратиться: Шевцов в свое время основательно на нее заглядывался и, разговаривая по телефону, дал понять, что ничего не забыл. Строго говоря, забывать ему было особенно нечего: так, парочка невинных поцелуев на вечеринках по случаю дня медицинского работника, когда оба были слегка навеселе, да неизменные шлепки по разным интересным местам, которые веселый доктор вечно раздавал направо и налево с таким щенячьим дружелюбием, что за все время никто из сотрудников не шлепнул в ответ по физиономии.
Увидев свою, как он выражался, "старинную любовь", доктор зажмурился и даже прикрыл глаза рукой, делая вид, что ослеплен.
- Я ослеплен! - воскликнул он на тот случай, если вдруг его пантомима осталась непонятой. - Я лишился дара речи!
- Что-то незаметно, - сказала на это Алла Петровна и, подойдя, прицельно чмокнула доктора в наметившуюся среди русых кудрей аккуратную круглую проплешину, оставив четкий отпечаток накрашенных губ.
Доктор, не вставая, немедленно обхватил левой рукой за бедра, притянул к себе и похлопал ладонью пониже спины, заставив вздрогнуть от боли: их с Сергеем Дмитриевичем вчерашний эксперимент, конечно, доставил ей огромное наслаждение, но вот следы ремня откликались на каждое прикосновение. Вздрогнула она почти незаметно - ей вовсе не хотелось, чтобы веселый доктор Шевцов подумал, будто ей противен.
Поэтому она рассмеялась и мягко высвободилась, напоследок стерев с докторской плеши помаду.
- Надо же, - сказал доктор, потирая лысину, - сразу углядела. А я думал, незаметно. Да-а, стареем, лысеем... Только тебя время не берет. Еще красивее стала, честное слово.
- Это еще не предел, - сказала Алла Петровна, усаживаясь на стул, который только что освободила полураздетая анемичная девица, выглядевшая так, словно ее, еще в детстве припорошило пылью, и с тех пор она так и ходила припорошенная. - Вот стукнет сорок пять.
- Баба ягодка опять? Да ты, по-моему, и в шестьдесят будешь ягодка хоть куда. Вы одевайтесь, одевайтесь, - обернулся Шевцов к девице, которая не спеша копошилась в углу возле кушетки, вся превратившись в слух.
- В шестьдесят я стану уже изрядно подпорченной ягодкой. Да я и не доживу, - легко сказала Алла Петровна. - А насчет своих кудрей не расстраивайся. Тебе идет, честное слово. Мне нравятся лысые мужики, у них лица такие, знаешь.., значительные, что ли. Более заметные. Ничто не отвлекает.
- Да, - подхватил доктор. - Сократовский лоб.
До самого затылка.
- Ну, тебе до этого еще очень далеко... - Алла Петровна оглянулась на припорошенную девицу, которая как раз в этот момент закончила одеваться, неслышно шепнула "до свидания" и тихо выскользнула из кабинета. - Слушай, у тебя там очередь, так что...
- Да, конечно. - Шевцов вынул из стола оформленный по всем правилам листок временной нетрудоспособности и протянул Алле Петровне. - Владей.
Молоденькая сестричка, сидевшая напротив доктора, старательно делала вид, что ее здесь нет, усердно копаясь в стопке медицинских карточек. Сестричка была незнакомая, но явно неглупая и очень миловидная - доктор Шевцов был добрым приятелем заведующего поликлиникой и во все времена имел возможность выбора.
- Умница ты моя. - Алла Петровна спрятала больничный в сумочку и взамен положила на стол конверт. - Будь добр, не кричи. Времена сейчас...
Доктор остановил ее небрежным жестом и щелчком заставил конверт заскользить по стеклу, лежавшему на столе, обратно к Алле Петровне.
- Слыхала анекдот про поручика Ржевского? Заночевал это он у одной девицы, утром одевается и собирается уходить. Она его спрашивает: "Поручик, а деньги?"
А он говорит: "С баб-с не берем-с."
- Так уж и не берем-с? - с улыбкой спросила Алла Петровна, снова подвигая к нему конверт.
- Это смотря с каких. С тебя не возьму, даже не мечтай. Убери и больше не заикайся про деньги. Знаю я твои доходы. Что ты в нем нашла, в этом своем Шинкареве?
- Просто он мой. А что мое - то самое лучшее.
Доктор поскреб лысину.
- А это, пожалуй, удобная позиция, - сказал он, - Во всяком случае, очень здоровая.
- А главное, сильно экономит нервные клетки, - подтвердила Алла Петровна. - Так не возьмешь?
- Не обижай меня, Петровна. Твой Шинкарев, конечно, самый лучший, но это же не значит, что я совсем дерьмо.
- Ну, зачем ты так. Как знаешь. Спасибо тебе огромное. Дай я тебя поцелую, а ты можешь за это еще раз похлопать меня по заднице. Тебе хочется, я же вижу.
- Еще как! - с энтузиазмом воскликнул Шевцов, подставляя щеку для поцелуя, и похлопал ее - вполне; впрочем, платонически.
Распрощавшись с веселым доктором, Алла Петровна спустилась на первый этаж, по дороге здороваясь со знакомыми врачами и медсестрами и то и дело поневоле вступая в разговоры: здесь ее помнили и любили, и никто из этих людей не был виноват в ее проблемах, так что обижать их не стоило. Отношение к тому, чем она занималась теперь, было разным: одни выражали вежливое недоумение по поводу того, что такой квалифицированный медработник, как Алла Шинкарева, тратит свою жизнь на смешивание коктейлей, зато другие горячо хвалили за то, что нашла в себе силы вырваться из этого гиблого болота. Она так же вежливо возражала одним, указывая на то, что даже очень квалифицированный работник должен чем-то питаться, и остужала пыл других, говоря, что хорошо там, где нас нет.
Так или иначе, ей потребовался почти час на то, чтобы спуститься с третьего этажа поликлиники на первый, где в неприметном тупичке северного, крыла размещался аптечный киоск. Киоск был, по обыкновению, заперт, но Алла Петровна постучала в обитую оцинкованной жестью дверь, и ее впустили.
Здесь работала старинная и, пожалуй, самая лучшая подруга Аллы Петровны Ольга Синицына. Они сдружились еще в медучилище, где в одно и то же время учились на разных отделениях, и с тех пор поддерживали тесный дружеский контакт, ухитряясь при этом не надоедать одна другой и нигде не перебегать друг другу дорогу.
Здесь Алла Петровна провела полчаса, напившись чаю и вдоволь наговорившись. Визит этот имел еще одну цель: Алла Петровна действительно была высококвалифицированным медицинским работникам и без консультации с врачом знала, какие медикаменты могут помочь захворавшему супругу. Синицына без звука выдала все, что нужно, зная, что подруга не подведет, и отпуск подлежащих строгому учету медикаментов "налево" навсегда останется их общей тайной.
Денег она, разумеется, не взяла, и вопросов задавать не стала, чему Алла Петровна была несказанно рада: объяснить, что творится с мужем, было бы трудновато даже лучшей подруге.
О том, что происходило с Сергеем Дмитриевичем, она почти не думала. Алла Петровна была цельной натурой и не мучилась сомнениями. Она обдумала все давным-давно, приняла решение и теперь неукоснительно следовала избранным курсом. Если этот курс приведет к гибели - что ж, они погибнут вместе, как и положено супругам, и думать тут больше не о чем. Нужно целенаправленно и энергично действовать, и все понемногу утрясется.
То, что она становится соучастницей преступления, ее не волновало: муж и жена - одна сатана. Эту поговорку явно придумал человек, очень близкий ей по духу. Алла Петровна всегда воспринимала семью как ячейку - не ячейку общества, как им долбили в школе и медучилище, а как стрелковую ячейку, в которой два человека держат бесконечную круговую оборону. Может быть, именно поэтому ее семья была крепка, и знакомые, которые когда-то с пеной у рта учили ее жить, убеждая в том, что ни один мужик не стоит того, чтобы из-за него гробить жизнь, отказывая себе в удовольствиях, постепенно заткнулись, а потом и начали завидовать - многие из них сменили к этому времени по несколько семей, кое-кто вообще остался на бобах, а в тех семьях, которые каким-то чудом все еще держались вместе, далеко не все было гладко.
Ради сохранения семьи она была готова на все, и ее семья держалась на плаву, как легкое, хорошо просмоленное, добротное суденышко, пробкой скакавшее по гребням страшных житейских волн, которые один за другим топили менее крепкие корабли. Вот только детей у нее не было - сперма Сергея Дмитриевича оказалась малоподвижной, почти мертвой, а заводить детей от кого-то другого ей и в голову не приходило.
Она не держала на мужа зла - все это давно отболело, этот вопрос тоже был обдуман, и по нему было принято окончательное и бесповоротное решение. Она не собиралась расставаться с мужем ни при каких обстоятельствах. Если ему нужна разрядка - пусть.
Пусть будут ремни, пощечины, ссадины, пусть выплеснет хотя бы часть накопившейся в нем агрессии на нее - она была согласна, тем более, что это оказалось неожиданно приятно.
Она поспешно отогнала эти мысли - заводиться сейчас не стоило, потому что впереди был еще один визит.
