Эдвард Эронс - Женщина с Мальты (сборник)
— Отдохни, Гарри. Поговорим об этом позже.
— Девушка…
— Оставь ее мне. Все будет хорошо.
Фрич опять тяжело задышал.
— Она издевается над нами. — Замолчал и пожал плечами, как бы сдаваясь: — Ладно, Сэм. Как скажешь. Ты занес надо мной дубинку. Какое время мне даешь?
— Поговорим об этом позже, — повторил Дарелл.
— Если она найдет Дункана или узнает, где он объявился…
— То обязательно скажет мне, — закончил Дарелл. — Ничего не утаит.
10
В десять утра Джонни Дункан позвонил Карлотте, своей жене. Четыре минуты спустя об этом уже знал Дарелл, а через десять минут сидел в снятой комнате, окна которой выходили на подъездную аллею позади дома Кортесов, и слушал запись прерывистого голоса.
Выяснили, что Дункан звонил из телефона-автомата забегаловки в Маунт Вернон, штат Нью-Йорк, в нескольких минутах ходьбы от железнодорожной станции.
Джонни долго думал, прежде чем решился. Знал, что несколько рискует, но на что-то надеялся. Скорее всго не ощущал себя пока загнанным зверем и не был полностью уверен, что номер прослушивается полицией. Потому и отважился.
Минувшие сутки прошли под знаком неодолимого смутного страха. Не хотелось глубоко вникать в суть дела. А если бы поразмыслил как следует, то из всех посылок вывел бы неутешительное, но единственно правильное умозаключение — Хустино, завладев грузом, дейтствительно намеревался убить его в горах, и далее, по цепочке, — если убийство планировалось заранее, то было одобрено Карлоттой. А именно в это он не желал поверить. Отвергал подобную мысль полностью и безоговорочно.
И все же случилось нечто, требующее объяснений. Может ведь быть несчастный случай. Или ошибка. Хустино все перепутал. Вот такую версию он принимал, а другую гнал от себя, потому что, если та, другая — правда, то нужно лечь и помереть или позвать полицейских и сдаться.
Прежде чем поплестись к телефону, Дункан выпил три чашки кофе. Час пик прошел, но на станции еще толклись пассажиры, что помогало остаться незаметным, не очень привлекать внимание, как и теперь, сидя за дальним столиком и не мозоля глаза любопытным.
В заведение входили и выходили люди, и никто не посмотрел на него дважды.
— Еще кофе? — спросила официантка.
Дункан вздрогнул.
— Нет… Спасибо.
Неожиданный вопрос официантки насторожил. Не следует ни с кем общаться, а то еще запомнят. Он положил на стол несколько монет, изобразил на лице улыбку и встал. Телефонные будки располагались в глубине зала. Одну занимала толстуха в норковом манто, которая тараторила громко и без умолку. Дункан проскользнул в другую и закрыл за собой дверь.
Била нервная дрожь.
Сначала попал не по тому номеру. К счастью, нашлась еще мелочишка, не нужно обращаться к кому-то за разменом. Трясущейся рукой набрал снова. Женщина в соседней будке повесила трубку и вышла. Напряжение чуть спало. Он вслушивался в делекие гудки. Ну же!..
Наконец услышал ее голос, низковатый для женщины, с нотками беспокойства.
— Карлотта? Карлотта, это ты?
Она быстро выдохнула:
— Джонни?
— Я, — ответил он и торопливо добавил: — Со мной все в порядке. Ты волновалась?
— Дорогой… где ты?
— Недалеко. Ты одна?
— Джонни, вчера вечером к нам приходили… Твой друг, Сэм Дарелл.
— Дарелл?
— Да, он был здесь.
— Участвует в операции.
— Похоже на то.
Вот чего никак не ожидал. Только не Сэм. Вновь стало страшно. Захотелось все бросить и убежать.
— Джонни! — голос Карлотты казался глухим и неестественным.
— Ради всего святого, что с тобой случилось?
— Разве Хустино не сказал тебе?
— Сказал, что ты скрылся. — Она заговорила чуть спокойнее. — Джонни, следи за своими словами, понятно? Я волнуюсь. Хустино считает, что за домом следят. Помнишь того человека, О'Брайна, в прошлом месяце? Того молодого дьявола? Его здесь видели. Хустино уверен, что он не один, хотя наверняка сказать нельзя…
Дункан перевел дух. Пора задать мучительный вопрос, а язык не поворачивается, слова застревают в горле. Но нужно. Необходимо! И он спросил:
— Карлотта, почему Хустино пытался меня убить?
— Ты… ты должно быть ошибаешься. Где ты, Джонни?
— Нет, не ошибаюсь, — упорствовал он. — Хустино стрелял в меня, но промазал. Поэтому я и убежал.
— Уверяю тебя, ты не должен так думтаь. О, ерунда какая-то! Я люблю тебя, Джонни. Неужели ты думаешь, я позволила бы ему… Если он так поступил, то по собственной инициативе. Ты ведь знаешь Хустино — он бешеный. Возможно, что-то пришло ему в голову…
— Он подчиняется твоим приказам, Карлотта.
— Джонни, ты устал и нервничаешь, — она пыталась его успокоить. — Я знаю, тебе порядком досталось. Мы не можем разговаривать таким образом. Слишком опасно. Где ты?
— Согласен, телефон не очень подходящее средство общения. Я приду сам. Необходимо с тобой поговорить. Скажи, когда я тебя увижу?
— Джонни, как ты мог подумать, будто я имею отношение к этому страшному недоразумению?
— Не хотелось бы так думать, — проговорил он, — но мне нужно объяснение.
— Скажи мне, где ты. Я приеду, дорогой…
Что-то мешало назвать свое местонахождение. Как будто предостерегал какой-то первородный инстинкт. Он боялся ее. Только сейчас окончательно это понял. И звонить не следовало. А все же он любил ее. Звук ее голоса грел, лишал воли, свидетельствовал об участии.
— Карлотта, я много думал над тем, что произошло — это безумно опасно, у нас ничего не получится. Я хочу пойти в полицию. Если в этом участвует Дарелл, он поймет и поможет.
— Джонни, не смей этого делать! Ты что же хочешь всех нас погубить?!
— Вот почему мне и нужно увидеть тебя, любовь моя. Поставить точки над «и».
— Я приеду. Скажи куда.
Он помедлил и сказал:
— Маунт Вернон. Напротив железнодорожного вокзала.
Все. Пути назад нет.
— Жди меня, — промолвила она. — Я осторожно. Нельзя допустить слежки, понимаешь? Жди меня.
— Да, Карлотта. — Его охватило чувство абсолютной незащищенности. Ничего не говори Хустино. Приезжай одна!
— Конечно. Только так.
Она положила трубку и повернула голову, чтобы встретиться с язвительным взглядом Хустино.
— Ну, ты все слышал.
— Дерьмо! Я был прав. Он предаст нас. И ты сглупила, разговаривая так долго. Полиция наверняка подслушивает.
— Вряд ли она зашла так далеко, — бросила Карлотта. — Да я ничего особенного не сказала.
— Полиция рассчитывает, что ты сообщишь о его звонке. И ты это сделаешь.
— А как это обставить, Хустино?
— Скажешь, что звонил в жутком состоянии, почти в истерике, и говорил о вещах, тебе абсолютно не понятных — дескать, совершил нечто ужасное и никогда не вернусь. Выскажи предположенип, что он мучается угрызениями совести и может покончить с собой.
Карлотта изобразила подобие улыбки:
— Хорошо. Очень хорошо.
— Значит, ты хочешь, чтобы я поехал за ним?
— И немедленно! — сказала она.
Хустино разразился отрывистым лающим смехом.
— Прекрасно, дорогая, что мы понимаем друг друга. Но ты знаешь, во что это тебе выльется.
— О, да.
— Как я захочу?
— А разве бывает по-иному? — улыбнулась она.
— Попробуем что-нибудь новенькое, — подчернуто произнес он.
Казалось, в Хустино взыграло желание и он готов овладеть ею прямо сейчас.
— Заметано?
— Да.
Карлотте было известно это «новенькое». В отсутствие Дункана Хустино приходил к ней и заставлял предаваться такому разврату, о котором она лишь читала или ненароком от кого-нибудь слышала. Методично приучал к боли и жестокости, называя извращения проявлением страсти. Такова была часть платы за его послушание. А вот когда он сыграет свою незаменимую роль и изгнанники снова обретут власть на родине, уж она с ним расквитается!..
11
Дарелл заканчивал прослушивание телефонного разговора. Возле окна снятой комнаты с полевым биноклем в руках стоял Берни Келз, парень невысокого роста, темнокожий, с умными карими глазами и густой копной черных волос. Бинокль давал не очень четкое изображение тонувшего в тени интерьера кабинета Генерала, зато безошибочно различались находившиеся в нем Карлотта Кортес и Хустино.
— Хороша бабенка, — причмокнул языком Барни.
Дарелл вслушивался в нерешительный голос Дункана, свидетельствовавший о переполнявших его страхах, зафиксированных техникой на магнитной ленте. Развеялись последний сомнения: Дункан — предатель. Но вместе с тем он ведь старый друг. Разве скинешь со счетов годы знакомтсва, проведенные вместе и тесно объединявшие их. Долгие ничем не омраченные беседы на философские и прочие темы в Йельском университете. В разные периоды жизни обычно находится человек, с которым ты идешь в ногу, и никто не может его заменить, ибо он неотъемлемая частичка самого себя.
