Станислав Родионов - Долгое дело
...От человека, который не ищет смысла жизни, всего можно ждать...
Она перестала жевать свою резинку – смотрела на него. Удивилась неожиданному вопросу? Задумалась о смысле жизни? Да нет, она смотрит мимо, вдоль своего носа, за окно, на улицу.
– Опять видите какой-нибудь пожар? – усмехнулся он кисловато, потому что этот пожар был еще не разгадан ни им, ни Петельниковым.
– Я смотрю на цистерну.
На той стороне проспекта, на углу, торговали совхозным молоком.
– Ну и какой видите процент жирности? – опять усмехнулся он, уже повеселей.
– Хотите, я его сквашу?
– Взглядом?
– Разумеется.
– Хочу, – окончательно повеселел Рябинин: если молоко скиснет, то он поверит не только в телепатию, но и в бога с чертом.
Калязина как-то подобралась. Высокий лоб и крупный нос побелели. Губы сжались так, что почти исчезли, вдавившись одна в другую. Глаза, как ему показалось, затуманились, посветлели... Тоже побелели?
– Хватит изображать – чуть не крикнул он.
– Молоко скисло, – вздохнула она, выходя из своего белого состояния.
– Ага, теперь из крана льется кефир.
– Вместо иронии сходили бы за ним с бидончиком для экспертизы...
– Жду вас завтра в десять. До свидания.
Она ушла, обидевшись.
Рябинин взялся за работу. Он писал, говорил с людьми, допрашивал, звонил по телефону, читал бумаги – и все при неотвязном желании сделать то, чего здравый человек делать не будет, но ему лучше сделать. Что? Подумать, куда у нее делась жевательная резинка. Не проглотила же. Может быть, она ела ириску? Он вытащил из портфеля дневник, сделал запись и улыбнулся злобнейшей улыбкой, которую адресовал себе...
В обеденный перерыв он улыбнулся злобнейшей улыбкой, адресованной себе, надел плащ, запер кабинет и вышел из прокуратуры. Цистерна желтела на той стороне. Он медленно пересек проспект и подошел к ней.
Молоко еще было, хотя торговать начинали с семи утра и к полудню оно уже кончалось. Зря он не послушался Калязиной и не взял бидончик. Продавщица глянула на его пустые руки:
– Налить?
– Пожалуйста...
Он взял бумажный стакан и отпил треть. Молоко густое, осеннее. Холодное, осеннее. И свежее, как нынешняя осень...
– Вкусно, – выдохнул он.
– Из совхоза "Бугры".
– А что так долго торгуете?
– Да, припозднились. Отпустила утром литров пятьдесят... Нормальное молоко. Так возьми и скисни в чистую простоквашу. Пришлось ехать за новым.
– Когда скисло?
– Часов в десять.
И з д н е в н и к а с л е д о в а т е л я. Прокурор сказал, что я борец... Комплимент или шутка? Тогда против чего же борюсь?..
Идеологической борьбой я считаю не только борьбу против империализма. Борьба с Калязиной – какая? Разве мы с ней что-нибудь делим? А борьба с мещанином разве за шмутки? А борьба с обывателем, с карьеристом, с подлецом, с дураком – какая? Это же борьба идеологическая. Когда я вижу тетю, замотанную в чернобурку, распаренную, но не от чернобурки, а от рулона ковра три на четыре, который она счастливо тащит на своем чернобуровом плече; когда я этой тете иронично улыбаюсь, зло и намекающе, неужели и в этом случае я веду идеологическую борьбу?
Д о б р о в о л ь н а я и с п о в е д ь. Оказывается, Рябинина занимает смысл жизни. Я ему отвечу...
Ну, о будущем говорить не стоит. Уверена, что любой из нас не возражал бы, чтобы после нашей смерти не было бы ни будущего, ни поколений. И это естественно: я умер – и мир должен умереть. Теперь о существе.
Возьмем работу, которая хороша когда от нее получаешь удовольствие. Еда для чего? Для удовольствия – не для калорий же. Любовь? Для удовольствия: когда мы обнимаемся, то меньше всего думаем о продлении рода человеческого. Спорт, зрелища, гостехождения, туризм, спиртные напитки... Все для удовольствия. Так о чем же тут думать? Человек живет для наслаждений. И больше ни для чего.
Людей можно делить по разным признакам, но, кроме всего прочего, они делятся еще и по тому, кто, как и чем наслаждается. Человек выпил стакан "Плодоягодного" и понюхал кусок магазинного студня – это один уровень. Человек просмаковал рюмочку шестнадцатирублевого коньяка и съел ломтик ананаса – это другой уровень.
Я хочу сказать, что смысл жизни заключается в умении жить со смыслом. А уметь жить со смыслом – это уметь красиво наслаждаться.
С л е д о в а т е л ю Р я б и н и н у. Хочу сообщить вам два факта, которые могут пригодиться в вашей работе. Факт первый: огурец погибает не оттого, что сорван, а от нервного потрясения, когда к нему тянется рука человека. Факт второй: в Аргентине один садовник научил кактус четырем правилам арифметики. Если что узнаю еще, то сообщу.
Уважаемая гражданка Федотикова! Благодарю вас за удивительные факты, о которых я узнал впервые.
Осень горела за окном желтизной листьев и последним теплом горящего и негорячего солнца. Осень приглушила и городской шум, смазав летнюю звонкость голосов и трамваев. Осень, осень...
Она вроде бы расправилась не только с солнцем и деревьями, но и с ним, с Петельниковым, лишив его привычной работы, – теперь он искал не преступников, а духов. Лазал по загородному пепелищу, пытаясь докопаться до калязинского ясновидения. Разглядывал бычков на мясокомбинате... А сейчас вот пришел с молокозавода, где смущал администрацию глупейшими вопросами о причинах скисания молока. Оно киснет от плохо вымытой цистерны, от микробов, от пыли, от крошек хлеба и еще от десятка причин. Спросить же, киснет ли молоко от взгляда, он не решился. Впрочем, от кислого взгляда...
В дверь кабинета стукнули. Нет, задели локтем. Скорее всего Леденцов. Но дверь открылась.
– Вы? – Инспектор метнулся к двери.
Лида смущенно оглядывала кабинет:
– Боже, как у вас казенно...
– Так ведь и работа казенная.
– Голые стены.
– Нельзя украшать. Вызванный должен смотреть на меня, а не на стены.
– А вот художник Коро говорил: "Если бы мне было позволено, я все стены тюрем покрыл бы живописью".
– Лида, что-нибудь случилось?
– Я зашла просто так...
– Ага, на милицейский синий огонек.
Она залилась краской, которая вроде бы перекинулась и на косу, старомодно лежавшую на груди, на белой кофточке... В каком она классе? В восьмом, в девятом?
– Если бы вы прошлись по камерам, то половина преступников завязала бы только от одного вашего вида, – неожиданно сказал инспектор то, чего не собирался говорить.
– В ваших камерах я бы умерла со страху.
Он посадил ее в гостевое кресло, сразу пожалев, – она провалилась в него вся, словно ушла из кабинета.
– Как ваша Калязина?
– Излучает биоинформацию.
– А вы ее принимаете?
– Я нормальный человек.
– Вадим, вы другой человек, поэтому Калязину и не слышите.
– А есть люди, которые слышат?
– Разумеется.
– Лида, мозг у всех един.
– Да? Он у всех разный, как ваши пальцевые отпечатки.
Инспектору казалось... Инспектору хотелось, чтобы в его кабинете, где Лида была впервые, она вела бы себя чуть иначе, чем в своем доме. Он не определял это "чуть". Ну, может быть, смелее, свободнее, побольше кокетства... Зачем? Он не вдумывался, – для мыслей тоже есть запретные зоны, опутанные колючей проволокой и высоковольтными проводами.
– Вернее, мозг у всех работает по-разному, – добавила она.
– Согласен. Отсюда у всех разные способности.
– Поэтому у всех разные души.
– Допустим, – согласился инспектор, догадываясь, что она ведет его к какой-то мысли, ради которой и пришла.
– Нужно искать свою, родственную душу.
Петельников безмятежно улыбнулся, все поняв. Лида вспыхнула, задетая пренебрежительностью этой улыбки.
– Вы решили жениться, да?
– Уже сделал предложение.
– Зачем?
– Чтобы жена меня собирала.
– Куда?
– На войну и в баню мужчину должна собирать жена.
– Я же серьезно...
– Чем плоха Светлана?
– Она не для вас.
– Девушка с улыбкой Джоконды не для меня?
– Я терпеть не могу улыбку Джоконды.
– Лида, этой улыбкой восхищается весь мир.
– Я тоже восхищаюсь гениальному изображению противнейшей улыбки.
– Ну а что же плохого в Светлане, кроме джокондовской улыбки?
– Она добрая девочка, но не для вас.
– Почему же?
– Это не ваша родственная душа, не ваша половинка.
– Лида, я вам про женитьбу, а вы мне про мифы, про легенды...
– Да? Если хотите знать, родственная душа – это не легенда, а биологическая потребность.
– Насколько я знаю, секс – биологическая потребность.
Лида опять покраснела и вцепилась рукой в косу, начав ее нервно и быстро расплетать. Все-таки в каком она классе?
– Любовь тоже биологическая потребность. Ведь не каждые муж и жена совместимы, хотя тому помеха не ваш дурацкий секс. Не могут жить вместе...
