Елена Юрская - Чисто семейное убийство
Людочка подпрыгнула на месте и завертелась вокруг своей оси. Надежда обладала даром предвидения. Правда, кроме Людочки в дискотеке никто не поучаствовал. Бабушка тихо сглатывала слезы, Дима счел за лучшее немного посторониться и закрыть своим телом подступы к двери.
— А Дина сама ему рассказала. Не так ли? — Надя ехидно улыбалась. На месте Людочки Тошкин вцепился бы ей в личико. Не для поцелуя, разумеется. — Он ведь тоже занял ему деньги? И муж твой занял? Вы берегли, то есть сторожили Федино появление? И как? Добились своего? Так что ты все-таки любишь больше — мужа или деньги?
— Все, — сказала Люда и села на стул. — Все. — Она закрыла лицо руками. — Так и было. Но разве это запрещено? Разве я не бедная? Разве мне нельзя жить в хорошей квартире? — Она с мольбой посмотрела на бабушку. Та неприлично быстро отвернулась. — Я знала, что он меня обманет. Я знала! — запричитала вдруг Людочка. — Ребята, Вова Супчик нас опять обскакал. Я неверная жена. Гена — убийца. Он Ален Делон.
— А я? — обиделась Надя.
— Я тебя умоляю! — Люда вытерла слезы. — Что ты? Седьмая вода на киселе.
— Восьмая, — гордо поправила Надя.
— Тем более. Так громче, музыка, играй победу, — объявила Люда. — Мне когда прийти? Я вчера гуляла. Но меня, может, кто и видел. Если только захочет подтвердить… Мы победили, и враг бежит, бежит, бежит!
— Рано, — сказал Тошкин в ответ своим мыслям.
— Во сколько? — уточнила Люда.
— А? Что?
Дмитрий Савельевич не собирался сдаваться. Если у Вовы жадность отняла последний разум, то кто-то должен его остановить. Только, пожалуй, это была не жадность. Любовь. Ради Кати. Он очень хотел быть хорошим, богатым и знаменитым. Для образа победителя ему не хватало размаха. Ради Кати…
— Я буду во второй половине дня, а трубить победу все-таки рано. И бежать рано.
— Ты работаешь по субботам? — удивилась Аглаида Карповна.
— В нашем городе частные предприниматели и сторожа любого масштаба работают каждый день, — заявила Надя. — У убийц не бывает выходных, да, Димочка.
Ночь они провели бездарно. Научившись от бабушки разным глупостям, Надя предложила сыграть в дурака на раздевание. Когда Тошкин остался совсем голым, она переменила ставку, и удача от нее отвернулась. Дима выяснил, что, несмотря на отсутствие разного рода неоспоримых достоинств, его жена является классным имитатором. Во всяком случае, ее утренний петушиный крик некоторые соседи приняли за настоящий. В девять часов он нарядился: светлые брюки, серый тонкий свитерок — и даже сделал неуклюжую попытку уложить волосы.
— Ты меня любишь? — спросил Тошкин, думая, что этим можно усыпить бдительность жены.
— Все понятно, Дима. Ты идешь на задание. Будь осторожен. СПИД не дремлет.
Надя накрылась одеялом с головой и на прощанье выставила пятку. Через полчаса чуть примятый в автобусе Тошкин уже звонил в дверь Прядко.
— Это Тошкин, старший следователь городской прокуратуры.
Дима внезапно охрип и очень разволновался. Похождения семейства Кривенцовых плюс оголтелая весна подействовали на него крайне отрицательно. Но отступать было уже поздно.
— Володя дома? — Дима зашел в комнату и, оценив богатую скромность обстановки, сел в простое, но удобное кресло. — Спит?
— Он на работе. У него выпуск листовок, неожиданный заказ от футбольного клуба.
— Да-да. — Дима осторожно кивнул.
Он был наслышан о печальной гибели руководителя футбольной команды, гордости городского спорта и основателя самой крупной и уже постаревшей бандитской группировки. Король умер за границей. Борьба за власть закончилась. Футбольный клуб спешил представить общественности своего нового лидера, который пока еще был жив. Впрочем, каждый зарабатывает как умеет. Володе частая смена руководства всех органов и систем была на руку. То есть на кошелек.
— У меня к тебе дело. Пока в неофициальном порядке.
Голос Тошкина снова дрогнул. Катя категорически не хотела меняться и вызывала у Димы странную реакцию — почти материнский инстинкт.
— Ну, выкладывай.
Катя красиво заложила ногу за ногу и презрительно сощурила глаза.
— Посмотри — вот числа, вот время. Припомни, что в эти дни делал твой муж, был ли дома, ходили в гости, кто-то был у вас? Не торопись.
— Я за ним не слежу. У нас совсем другие отношения, — заявила Катя. — Высокие.
Дима улыбнулся и тут же забрал свою улыбку назад. Она не шутила. Отношения действительно были высокими.
— А если я его арестую? Кстати, ты носишь чулки? И сама где ты была в эти дни? И что хотела от тебя наша общая бабушка?
— Не тарахти, — одернула его Катя. — Голова болит. Дима, ментовка тебя испортила.
— Я не мент. В полном смысле этого слова. Ясно? Так что там у нас получается?
— Бабушка проверяла наши жилищные условия, — тихо сказала Катя и опустила глаза.
У Тошкина сжалось сердце. Несмотря на то, что она была чуть груба, врать Катя так и не научилась.
— И как?
— Отвратительно. В плане шансов. У нас — никаких. А у вас?
— А у нас она не могла найти фотографию Федора! — выдал Дима. — Чуть не забыл — ты-то получила письмо родственника?
— Понятно, — вздохнула Катя и потянулась к сигарете. — Рылись в моих вещах! Неофициальный обыск? Так это ты бабку заслал? Надо же — разведчица. Да, эта фотография была моя, да, она пропала. Да, я получила письмо с жалкой копией этого снимка. Что дальше?
— Лучше спроси — что позади?
Дима почти успокоился, а Катя, наоборот, нервничала, все больше боялась и плохо, непризывно пахла. Супружеская измена даже в самом платоническом смысле этого слова была отложена до лучших времен. Надя могла спать спокойно — часов до трех.
— И что? Где позади? Что ты имеешь в виду?
— А ведь для тебя Вова пошел на все, — угрюмо сказал Тошкин, кляня себя, белые брюки и естественные весенние призывы. Тоже мне герой-любовник. Пришел — увидел — нашкодил.
— Нет. — Катя повертела головой. — Нет. Этого не может быть. Я не верю.
Вот так бывает в жизни. Идешь любить, а получаешь средство для оживления памяти. Тошкин сосредоточился и проследил за Катиными руками. Ясное дело, он спросил о своем, она подумала о своем. Но зачем так нервно ломать сигареты?
— Нет, пошел, — упрямо настаивал на своем Тошкин, потому что не знал, насколько можно расширить площадку для удара.
— Это враки. Да, он был там. Он был у квартиры. Мне… рассказывали. Я сама его видела! На лавочке. Но он ничего такого не сделал. Я не собиралась его покидать, мне все-все было ясно. Ему незачем, просто незачем. Я сама все поняла, правда, слишком поздно. Но сделанного не воротишь. Дима, не надо…
Тошкин устало выдохнул. Он совсем ничего не понимал, но знал, что птичку спугнуть нельзя. А вот как дожать? А главное — до чего?!
Глава 18
Все мужья собираются на измену одинаково. Они прописывают на лице дурацкую улыбку, натягивают лучшие, по их мнению, шаровары, обливаются одеколоном и на прощанье нежно, как в последний раз, целуют своих жен. Мой Дима пошел по этому пути в самые дебри: «Ты меня любишь?» Вот что значит отсутствие опыта. Он бы еще табличку на грудь привесил: адрес измены такой-то. И главное, никаких изысков. Общий, местами затасканный сценарий, который в детстве использовался для бегства от материнского ока, а теперь немного модифицированный — для перелета в чужое гнездо. А романтика где? И дрожь в коленях? Дима зажрался. Если ему скучно со мной, то весело ему может быть только среди женщин племени амазонок. Неужели опять развод? Мужья-недельки легким движением руки превращаются, превращаются, превращаются наконец в мужей «две недельки». Окинув грустным мысленным взором пространство, заполненное мужчинами, я поняла, что почва для героизма еще есть, но на чужих континентах она как-то черноземнее. А впрочем… Да, мне не семнадцать лет. И зеркало в модном пять лет назад итальянском трюмо не уставало подтверждать сей прискорбный факт. Да, глаза уже обременены морщинками, губы — едва заметным притяжением вниз, брови не выщипаны, ногти не накрашены, носить нечего. Бедность это, а не возраст. Вот что. Я грациозно пробежалась по спальне, чтобы почувствовать наполненность собственного тела. Прыжок в длину обнаружил два лишних килограмма, попытка сесть на шпагат была приостановлена из-за жалости к соседям снизу. Что еще? А ничего. Мне не семнадцать лет. Без ложной скромности — в два раза больше, но тот, кто скажет мне об этом, глядя прямо в глаза, и дня не проживет. Я — гордость, ум, честь и совесть нашего провинциального города. Я — на третьем месте после милицейско-бандитской группировки Ахмета и балетной труппы, что недавно довела до слез Америку. Я — звезда, в конце концов. И не потерплю этих жутких белых штанишек, которые мой муж нацепил для того, чтобы достойно провести допрос. Может, написать на него анонимку? В лучших традициях моих советских подруг? Как же я опустилась, если довела супруга до открытой попытки измены? Я, никогда не простившая мужчине даже чиха в сторону чужой женщины, спокойно отпустила дорогого Тошкина в свободное плавание по хищницам города. Завтра во всех газетах, во всех рубриках «Светская хроника» будет информация о моем моральном падении. Ну а что другое там может быть написано, если куратор СМИ спит с женой куратора службы безопасности, а сам депутат Сливятин весьма недвусмысленно запретил рассказывать в прессе о количестве комнат для прислуги в загородных дачах наших законников? Только я! Только одна сплошная я — царица, халява и дура набитая. Неужели опять развод?
