Михаил Черненок - Ставка на проигрыш
— Глупо, конечно, все получилось, но, честное слово даю, между мною и Анатолием ничего… такого не было…
— Меня «такое» и не интересует, — сказал Антон. — Мне другое важно знать. В тот вечер Степнадзе находился в Новосибирске или нет?
— Конечно, был в Новосибирске!
С каждым ответом Антон все больше и больше склонялся к тому, что Нина без зазрения совести компрометирует мужа, однако не мог понять: для чего это делается? Прикидывая различные версии, Бирюков поинтересовался мнением Нины о каждом из причастных к происшествию. О Сипенятине и Люсе Пряжкиной Нина «понятия не имела», Овчинникова назвала «трепачом, нахалом», Алика Зарванцева определила как «ни рыба ни мясо», а когда очередь дошла до Деменского, игриво улыбнулась:
— Юра — лопух. Не может с вертихвосткой разобраться.
— С кем?
— С Саней Холодовой. Есть такая фифочка в Челябинске, бывшая любовница Реваза.
— Бывшая?.. — насторожился Антон.
— Естественно. — Лицо Нины брезгливо передернулось. — Можно подумать, Реваз стал бы заниматься такими делами при мне.
— До вас, выходит, занимался?
— Не на общественных же началах Холодова ему посылки с книгами слала.
— Реваз Давидович — книголюб?
Нина усмехнулась:
— Старик ничего не читает.
— Зачем в таком случае ему книги?
— Знакомым отсылает, связи налаживает. Он же без связей жить не может.
Ушла Нина из кабинета так демонстративно, как обычно уходят от следователя чрезмерно гордые люди, оскорбленные незаслуженным подозрением.
Глава XXII
Допрос Степнадзе и непредвиденная беседа с его супругой отняли у Бирюкова в общей сложности больше трех часов. Яркое августовское солнце на голубом небе поднималось уже к зениту. Среди тополей под окнами уголовного розыска, задиристо чирикая, наслаждались жизнью воробьи-первогодки. Глядя на неугомонно порхающие серые комочки, Антон задумался. Сложное и противоречивое ощущение осталось у него от беседы с супругой Реваза Давидовича. Казалось, на протяжении всего разговора в Нине бушевали два чувства: кровная обида на мужа за нанесенные побои и тревожное опасение потерять его, а вместе с ним и обеспеченную жизнь. Размышляя, Антон неожиданно поймал себя на том, что мысли переключились к Алику Зарванцеву. Из всех причастных лиц сейчас, пожалуй, один Альберт Евгеньевич мог в какой-то мере высветить туманные отношения Нины с Ревазом Давидовичем и хотя бы попытаться объяснить Нинину противоречивость. Сняв телефонную трубку, Антон набрал квартирный номер Зарванцева — телефон оказался занятым. Бирюков, не откладывая в долгий ящик, тут же отправился по знакомому адресу.
После первого звонка за дверью послышалось тявканье собачонки. Вскоре раздались шаги, и Зарванцев открыл дверь. На этот раз одет он был в поношенный длинный халат, перетянутый в талии широким поясом с замызганными кистями. Увидев Бирюкова, Альберт Евгеньевич нисколько не удивился, словно ждал этой встречи.
— Пра-а-ашу… — нараспев проговорил он, пропуская Антона в квартиру.
Все здесь было по-прежнему. На старых местах стояла скромная мебель, а на стенах все так же улыбались и плакали обнаженные красавицы, резвились в волнах грудастые русалки и отчаянно кололи заморских чудищ мускулистые гладиаторы. Как и в прошлый раз, усадив Антона в старое кресло, Зарванцев присел на диван, однако вместо белозубой обаятельной улыбки теперь на его смуглом крупноносом лице была озабоченность.
— Мне только что звонила жена дяди, — вдруг сказал он. — Жаловалась, что дядя избил ее, и она заявила об этом в уголовный розыск. Видимо, Нина у вас на приеме была?
Такого оборота дела Бирюков не предполагал, но ответил совершенно спокойно, не задумываясь:
— У меня.
— Что между ними произошло?
Антон улыбнулся:
— Как раз этот вопрос, Альберт Евгеньевич, и привел меня к вам. Действительно, что могло произойти между Ниной и Ревазом Давидовичем?
Зарванцев, потупясь, нахмурился. Потеребив кисти пояса, словно смущаясь, поднял глаза:
— Видимо, извелся от ревности дядя. Представьте себе, Нина на тридцать лет моложе его! Как тут быть спокойным?..
— Вероятно, у Реваза Давидовича есть основания для беспокойства?
— Отнюдь! — Зарванцев поморщился. — Нина вполне порядочная женщина.
— Уверены?
Альберт Евгеньевич будто продемонстрировал в улыбке свои ярко-белые, красивые зубы:
— Щепетильный вопрос задали, товарищ Бирюков. Женщины — натуры сложные, иной раз такой номер выбросят, что руками разведешь.
— Вы, кажется, давно с Ниной знакомы?
— Порядком.
— Говорят, хотели жениться на ней?..
На смуглом лице Альберта Евгеньевича с калейдоскопической быстротой промелькнула широкая гамма чувств, начиная с мимолетного испуга и кончая откровенным недоумением.
— Кто вам такое наговорил?
— Какое это имеет значение…
— Любопытно знать, кто из моих знакомых фантазирующий сплетник. — Зарванцев невесело усмехнулся. — Не скрою, какое-то время мы с Ниной общались, однако далеко наши отношения не зашли. Нина позировала мне как художнику. Натурщица она эффектная, но с нею, знаете, скучно. И я ничуть не удивился, когда Нина выбрала в мужья моего дядю. Обеспеченная жизнь — предел ее мечтаний.
— А какие отношения у Нины с Овчинниковым?
— С Овчинниковым?.. — переспросил Зарванцев и, как показалось Антону, облегченно вздохнул. — Иногда, по-моему, они встречаются, но Нина никогда не сменит своего обеспеченного мужа на нищего пустозвона.
— Чем же вызваны их встречи?
— Не знаю, товарищ Бирюков. — Альберт Евгеньевич затянул потуже пояс халата и, словно извиняясь за свою неосведомленность, виновато добавил: — Я всего лишь один раз видел, как Анатолий встретил Нину у оперного театра и уехал с ней на такси.
— Это было два вечера назад? — не выказывая повышенного интереса, спокойно спросил Антон.
— Правильно, товарищ Бирюков.
— Расскажите об этом подробнее.
Зарванцев, как будто собираясь с мыслями, какое-то время помешкал. Затем, теребя загоревшими длинными пальцами кисти пояса, стал рассказывать уже известное Антону от Овчинникова, как неожиданно заявилась к нему Люся Пряжкина с билетами на восьмичасовой сеанс в «Аврору», как Овчинников, взяв у нее два билета, еще недолго попозировал и отправился в кино, сказав, что захватит с собою Фросю Звонкову…
— С той поры Пряжкину не видели? — воспользовавшись паузой, спросил Антон.
— Нет, Люся как в воду канула.
— Вам она тоже предлагала билет?
— Предлагала. Но я отказался. «Есению» смотрел, и, кроме того, у меня на этот вечер были иные планы… Я собирался в оперный театр.
Антону стоило немалых трудов, чтобы сдержать удивление, однако и на этот раз у него хватило выдержки. Он, пожалуй, лишь чуточку ироничней, чем следовало, спросил:
— С Ниной Владимировной решили вечер провести?
То ли от этой ироничности, то ли еще от чего Альберт Евгеньевич усмехнулся:
— Не совсем так, товарищ Бирюков. Представьте себе, утром в тот день мне позвонила Нина и попросила достать ей билет на московскую оперу. У нас ведь второй месяц москвичи гастролируют. Такая просьба показалась странной — Нина раньше не интересовалась оперой, и я из чистого любопытства, покупая через знакомого администратора билет, тоже решил сходить на «Князя Игоря»…
— Билет у вас сохранился? — внезапно спросил Антон.
— Не помню…
Зарванцев открыл щелястый платяной шкаф, поискал в карманах белого пиджака и обрадованно воскликнул:
— Вот он!
На корешке с аккуратно оторванным «контролем» типографские цифры указывали ряд 30, место 21, а отштампованная на обороте дата совпадала с датой билета Нины. Увидев, что Антон положил билет к себе в карман, Зарванцев испугался:
— Простите, зачем это?..
— На случай, если придется доказывать ваше алиби.
На лице Зарванцева появилось умоляющее выражение.
— Товарищ Бирюков, прошу этот факт не рекламировать, хотя бы потому, что я откровенен с вами до конца.
— Не волнуйтесь. Уголовный розыск не рекламбюро, — успокоил Антон и сразу спросил: — В театре виделись с Ниной?
— Нет, я старался даже на глаза ей не попадать.
— Нина была одна?
— Одна, но после спектакля, как уже говорил, ее встретил Анатолий Овчинников.
— Больше о них ничего не знаете?
— Нет, товарищ Бирюков.
Разговаривая с Зарванцевым, Антон чувствовал, как от длительного напряжения у него назойливо начинает ломить в висках. Тупая боль создавала тягостное чувство неудовлетворенности, казалось, что в разговоре упущено что-то очень важное. С упорной настойчивостью Антон мысленно искал это «упущение», а Зарванцев между тем, словно умышленно отвлекая его, принялся рассуждать:
