Валерия Вербинина - Ангелов в Голливуде не бывает
– Ты ни в чем не можешь меня упрекнуть. Я хорошо к тебе относился.
– Давай без этих мелодраматических фраз, – поморщилась я. – Ты решил выкинуть меня из своей жизни. Так?
– Ну, почему же… Мы ведь были когда-то просто друзьями. Я надеюсь, мы будем друзьями снова.
– Плохо ты знаешь женщин, – отозвалась я. – Твоя жена сделает все, чтобы ты и думать обо мне забыл.
– Тебе просто не нравится Рэйчел, – пробормотал Джонни.
Еще не хватало, чтобы она мне нравилась. Увела моего мужика и торжествует. Небось уже расписывает с маменькой, кого она пригласит на свадьбу.
– Знаешь, – сказала я, – мне кажется, что я заслужила прощальный подарок.
– Этот дом?
– Нет, дом меня не интересует. Я хочу переподписать контракт на новых условиях. Три фильма в год, и не больше. Снимаюсь только в случае, если сценарий мне нравится. Если заведу ребенка, контракт продляется на год – вместо того, в который я не смогу работать.
– Хорошо, я поговорю с отцом, – сказал Джонни. – Это все?
– Все, – сказала я. – Желаю счастья. На свадьбу можешь не приглашать – я все равно не приду.
Я поднялась к себе и с порога увидела Рэя. Он сидел в кресле, положив свою щегольскую шляпу на колено и перекатывая зубочистку от одного угла рта к другому. Напротив него сидела миссис Миллер, сложив руки на коленях, и с ненавистью смотрела на него.
– Как ты сюда вошел? – только и могла выговорить я.
Рэй вынул изо рта зубочистку.
– У меня есть универсальный аргумент, – сказал он небрежно, отворачивая борт пиджака и показывая пистолет под ним.
– Мисс Лайт, – дрожащим голосом спросила миссис Миллер, – может быть, вызвать полицию?
– Не стоит. Мы с Рэем старые друзья. Идите, миссис Миллер, и ни о чем не беспокойтесь.
Когда она удалилась, я обернулась к Рэю.
– Какого черта! – вспылила я. – Что ты себе позволяешь?
– В городе стихийное бедствие, твой телефон не отвечал, я что, должен был сидеть на месте? Потом радио сообщило, что ты каталась в Лонг-Бич, и я решил проверить, все ли с тобой в порядке. – Он умолк и всмотрелся в мое лицо. – Что такое, ты расстроилась? Не надо было туда ездить.
– Джонни женится, – сказала я.
– На дочке ювелира. Я в курсе. – Рэй выдержал паузу. – Она сейчас в больнице, а в больницах много чего случается. Могут не тот укол сделать, например.
Я похолодела.
– Ты о чем?
– Ни о чем. Просто так. – Он смотрел мне прямо в лицо немигающим взглядом, от которого мне сделалось не по себе. – Одно твое слово, и эта сучка исчезнет. Подумай над этим.
– Нет. – Я мотнула головой. – Нет, Рэй. Не надо!
– Что так? Я же не дурак, все понимаю. У тебя карьера. Сын главного продюсера – то, что надо. Она будет тебе вредить, ты же знаешь, что будет. Я могу избавить тебя от нее. Навсегда.
– Не трогай ее, – сказала я. – Слышишь меня? Не смей!
Рэй надел шляпу и поднялся с места.
– Ладно, – сказал он. – Если передумаешь, ты всегда знаешь, где меня найти. Не провожай меня, я сам найду дорогу.
Он подошел к двери, обернулся и холодно улыбнулся.
– А насчет укола я бы все же подумал, – многозначительно уронил он перед тем, как скрыться.
46
Я заключила новый контракт, но Шенберг не так-то легко шел на уступки. Например, вместо моего условия «максимум три фильма в год» получилось «минимум три фильма», но взамен я выторговала себе право выдвигать на рассмотрение тот материал, который мне понравится.
Джонни женился на Рэйчел, но в день, когда состоялась их свадьба, ставшая – после, само собой, землетрясения – главным голливудским событием года, я уже находилась на съемках у режиссера, о котором говорили, что работа с ним – это изощренная форма самоубийства. Ничего подобного я не заметила: да, он был требователен, но не более того. Его требовательность даже пришлась мне по душе, потому что отвлекала меня от тяжелых мыслей. Жена Габриэля так и не поправилась, и он увез ее во Францию. Мы обещали переписываться и обмениваться телеграммами, но я не была уверена, что наши чувства выдержат долгую разлуку. Я мало что могла ему предложить. Вся его жизнь была связана с Францией, страной, где он выучился летать, где он поставил множество рекордов и стал знаменитым. А я не могла бросить Голливуд, потому что приложила слишком много усилий для того, чтобы стать здесь кем-то.
Сейчас я вновь жалею о том, что мне приходится писать от первого лица, потому что я должна упомянуть события, которые меня не затронули, но имели большое значение. Когда Рэй находился в тюремной больнице, он встретил заключенного, который рассказал ему, отчего погиб Карло Серано. Вовсе не Джино де Марко, как думали многие, а Анджело Торре выдал полиции местонахождение склада, после чего распустил слух, что именно Джино все подстроил. При первом же удобном случае Рэй рассказал все Тони, который был взбешен. Получалось, что и он, и Винс работали на человека, который погубил их отца.
– Я его убью, – сказал Тони. – Как он, должно быть, смеялся над нами!
– Во-первых, – сказал Рэй, – нам надо выйти из тюрьмы. Во-вторых, как следует все проверить. В-третьих…
– Убить Анджело, – нетерпеливо вмешался Тони.
– Нет. Сидеть в засаде и ждать удобного момента. Ты убьешь Анджело, его люди убьют тебя, какой в этом прок? Занять его место, чтобы все признали тебя его преемником – другое дело.
– Мы еще долго не выйдем отсюда, – мрачно сказал Тони.
– А ты надави на Монику, пусть она потребует от брата, чтобы он нас вытащил. Она же ходит к тебе на свидания. И еще: не говори ничего ни Винсу, ни Полу. Мы им скажем, но потом.
– Если я когда-нибудь займу место Анджело, – сказал Тони, – ты будешь моей правой рукой.
Выйдя из тюрьмы, Тони и Рэй стали наращивать свое влияние. Тони делал вид, что собирается жениться на Монике, и благодаря этому стал ближайшим к Анджело человеком. Рэй занимался, скажем так, силовыми структурами. Винс и Пол Верде играли вспомогательные роли. У Винса теперь был легальный строительный бизнес, и через его фирму отмывали деньги. Пол заведовал борделями, к которым питал слабость. Но в гангстерском мире прочное положение – недопустимая роскошь. Итальянцев стала теснить еврейская мафия. Осознавая опасность, Джино де Марко предложил Анджело объединиться, чтобы противостоять общему врагу. Его предложение сначала отвергли, но затем, так как положение ухудшилось, волей-неволей вернулись к нему. Анджело по-прежнему был против. Тони выступил в роли этакого мудреца, который признает необходимость идти на компромисс перед лицом обстоятельств. Анджело вспылил и обвинил его в предательстве. За Тони тотчас же вступились члены банды, которых он перетянул на свою сторону. Кривой понял, что дело плохо, и заперся на своей вилле, превращенной в крепость. Ночью люди Рэя прорыли подкоп, пробрались на виллу и задушили Анджело подушкой, пока он спал. Банды Анджело и де Марко объединились под формальным руководством последнего, но Тони выговорил себе право управлять своими людьми. Памятуя о судьбе Анджело и чтобы обезопасить себя от нежелательных последствий, Джино предложил ему жениться на своей дочери, Флоре.
– Если я не женюсь, – поделился Тони с Винсом, – это будет выглядеть так, как будто я собираюсь подсидеть старика, а если женюсь… Вдруг я пожалею? Вдруг она мне не понравится?
– Да ладно, привыкнешь, – пожал плечами Винс. – Я же привык!
У них с Лучией было уже трое детей, а с тех пор, как она села на диету и ухитрилась значительно похудеть, их отношения вообще напоминали второй медовый месяц.
Тони все-таки женился на Флоре, но в церковь явилась Моника, вся в черном, и стала осыпать его проклятьями за то, что он убил ее брата. Не думаю, что его сильно смутила ее выходка; ему скорее не понравилось, что все это произошло в присутствии Розы.
Я мало общалась в то время с ее сыновьями. Теперь я снималась в трех-четырех фильмах в год, а в промежутках между съемками уезжала в Нью-Йорк и на роскошном лайнере – «Нормандии», например – уплывала во Францию. Для прессы я выдумала предлог – любовь к французским модам, духам и украшениям, и я боюсь даже подумать, сколько денег я на них потратила, чтобы оправдать свою легенду. На самом деле я продолжала встречаться с Габриэлем. Болезнь Франсуазы прогрессировала с редкими просветлениями, принимая странные формы. Она могла часами наряжаться и краситься, а потом кромсать платья ножницами; она писала на обоях подобия стихов, перемежая их ругательствами; теперь она не выносила, когда к ней прикасались, и начинала дико кричать, если до нее дотрагивался незнакомый человек. Габриэль жил в отдельном доме в пригороде Парижа, а ее с сиделкой и медбратом поселил в доме напротив. Иногда она его не узнавала и называла Стэнли (так звали Гиффорда, в чьей постели она находилась, когда началось землетрясение). Франсуаза измучила Габриэля. Он по-прежнему много летал, но теперь почти не ставил рекордов, а в 1935-м произошло несчастье – самолет, который он пилотировал, задымился в полете. Габриэль еле-еле дотянул до земли, но когда его вытаскивали из кабины искореженного самолета, никто не мог понять, жив он или мертв. Он отделался многочисленными переломами, и Шарль Бернар сказал мне, что ему лучше больше не летать.
