Полина Дашкова - Место под солнцем
Но у Валеры Лунька была кассета, на которой видно, как две голенькие красотки ублажают в сауне борца за высокую нравственность, доброго семьянина, верного мужа, любящего отца, нежного деда двух прелестных внучек-близняшек.
Смешная порнушка была снята скрытой камерой, и не где-нибудь, а в загородном доме вора в законе Коржа, одного из отцов современного российского криминалитета.
Самому Коржу три года назад профессиональный киллер прострелил череп. Прах пахана покоился под роскошной мраморной плитой на Ваганькове. Но память о легендарном воре жила, причем не только в сердцах благодарных учеников, но также в «активе» оперативников ФСБ и МВД. Несколько крупных уголовных дел, связанных с его именем, оставались нераскрытыми, и закрывать их пока никто не собирался. Там много всего было: коррупция на самом высоком уровне, хищения государственного имущества в миллиардных масштабах, шантаж, вымогательство, заказные убийства. Иногда в средствах массовой информации звучали новые имена и факты, летели крепкие чиновничьи головы.
Валера Луньков начинал свою карьеру под теплым крылом Коржа. Советник президента Егор Баринов достался Луньку в наследство. А на кассету с девочками Валера наткнулся сам, почти случайно. Это был как бы довесок к «карманному» политику, приятный сюрприз от погибшего авторитета.
И вот недавно, меньше месяца назад, сидя в уютной мужской компании, попивая водочку, расслабленно болтая о всякой ерунде, Лунек поспорил с Глебом Калашниковым: до какого возраста мужик остается мужиком, от чего это зависит, кто из общих знакомых сохранил молодую мощь после пятидесяти, а кто уже к сорока импотент. Речь случайно зашла о Баринове.
Глеб любил спорить, сам входил в азарт и умел здорово заводить собеседника. Он ржал, как конь, но Лунек отлично видел: это имя до сих пор не дает Калашникову покоя. Когда-то давно, в незапамятные времена, у жены Глеба был бурный роман с Егором Бариновым. Тогда она еще не была женой Калашникова, и все-таки Глеб всякий раз нервничал и заводился не только при встречах с советником президента, но даже когда о нем заходил разговор. Глеб, как большинство ходоков, был ревнив до истерики. Он с пеной у рта стал орать, что Баринов только с виду такой бравый, а на самом деле ничего ему, бывшему иному ленинцу, от жизни не надо. Все эти комсомольские ходоки советской закалки ярко горят, да быстро сгорают.
– Так ты прямо про всех все знаешь! – щурился Валера.
Его забавляла взвинченность Глеба.
– Я вижу! Насквозь вижу! На глазок могу определить, кто мужик, а кто уже среднего рода, – орал Глеб. – И не ошибусь никогда.
– На глазок, говоришь? – смеялся в ответ Валера. – И никогда не ошибешься? На что спорим?
– На десять щелбанов! – заявил Глеб. И Валере по пьяни, в азарте спора очень захотелось влепить эти десять щелбанов в глупую, самоуверенную башку Глеба. Для науки. Валера не любил, когда человек зарывается и думает, будто все про всех знает.
– Значит, Баринов, по-твоему, среднего рода? – уточнил он. – Ему ведь всего пятьдесят три, не забывай.
– Да хоть тридцать три! Он давно не мужик! И никогда им не был! – продолжал надрывать горло Глеб.
– Не мужик, говоришь? И мы спорим на десять щелбанов? Ну, смотри, Глебка, больно бить буду!
– У твоего Баринова ничего мужского, кроме воспаления простаты, не осталось. – Глеб растер в прах сигарету в мраморной пепельнице, тут же закурил следующую. – Я не ошибаюсь в таких вещах, так что больно бить в лоб я тебя буду, Лунек, а не ты меня.
По пьяни, по дури, в азарте спора Валера прокрутил Глебу ту самую кассету. Тогда он не придал этому никакого значения. И только позже, протрезвев, стал ругать себя за мальчишескую глупость.
Он вспомнил, как внезапно вытянулось у Глеба лицо, как он побледнел и пробормотал себе под нос еле слышно: «С-сука!»
– Ты про кого? – спросил Лунек.
– Да так, – нервно сглотнув, передернув плечами, ответил Глеб, – про твоего Баринова. Из-за него, старого пердуна, я проспорил. Слушай, а когда это снимали?
– Недавно, – приврал Валера для пущей убедительности, – около года назад.
На самом деле пленке было не меньше четырех лет.
– А что за девочки? – равнодушно, как-то даже вяло спросил Глеб.
– Какая разница? Они все на одно лицо, эти девочки.
– Он их меняет или постоянно пользуется, не знаешь?
– Ты чего? Девки понравились? – удивился Валера. – Своих мало?
– Да ладно тебе, – Глеб махнул рукой, – не издевайся. Я просто так спрашиваю. Опыт перенимаю.
– А, ну-ну, – потрепал его Лунек по плечу, – перенимай. На старости лет пригодится. Только ты учти, это дорогое удовольствие. Одна из девок вроде была его постоянной подружкой и тянула из него ежемесячно кусков пять «зелеными». Насчет второй не знаю. Я в отличие от тебя такой опыт перенимать не собираюсь. Мне не в кайф, когда за деньги, да еще втроем.
– Какая же из них постоянная? – спросил Глеб со сдавленным смешком. – Что-то не тянут они на пять кусков в месяц, ни одна, ни другая.
– Ну, это дело вкуса. Кому что нравится.
– Так какая больше нравится Баринову? В сауне снимали скрытой камерой, качество изображения было неважным. Лицо самого Баринова несколько раз взяли крупным планом, чтобы в случае чего не оставалось сомнений. А девочки вышли расплывчато. Камера на них не фиксировалась. Видно, что голенькие, одна здоровая, мясистая, другая худенькая, совсем соплячка. Обе дело свое знают и не халтурят.
– Ну что ты привязался? Ну хрен знает, которая из двух девок ему больше нравится.
Глеб помолчал, напряженно вглядываясь в экран, а потом выпалил:
– Классная порнушка. Смешная. Дашь переписать?
Насчет «переписать» Калашников, разумеется, шутил. Но Валера, хоть и был пьян, все равно отметил про себя, что шутка совсем неудачная. Он выключил видик и принялся отсчитывать щелбаны на крепком лбу Калашникова.
Да, потом, на трезвую голову, Лунек пожалел, что показал кассету. Баринов о ней не знал. Компромата на советника президента хватало. Кое-какие свои карты Лунек ему раскрыл сразу, на некоторые намекал иногда, а эту, козырную, держал про запас, на черный день. Лунек знал по опыту: слишком сильно давить на человека нельзя. Пружина лопнет, карманный политик сломается, начнет метаться, беситься, делать глупости.
Валера спросил себя: мог ли Глеб Калашников сдуру, по старой злобе, все в том же пьяном мальчишеском азарте протрепаться Баринову про кассету?
Совсем недавно слетел с треском со своего ответственного поста министр юстиции России. По телевизору показали его голую задницу. Он так же, как Егор Баринов, любил развлекаться с девочками в сауне. И тоже не подозревал, что его снимают. Скандал с министром наверняка произвел на советника президента сильное впечатление. А если к тому же он узнал, что и его голая задница заснята и легкомысленный казинщик Глеб Калашников лично видел пленку, да еще треплется об этом?
Нет, вряд ли Баринов решился бы заказать Глеба только из-за трепа о кассете. А из-за самой кассеты? Калашников никогда не был идиотом. Не стал бы он просто так, по пьяни, из-за старой беспочвенной ревности выдавать Баринову информацию о главном, убийственном копромате. А если он решил осторожно, за спиной Лунька шантажнуть советника президента? Вытрясти что-то для себя? Пожалуй, на это у него могло хватить ума. Для убедительности мог и приврать, что кассета вовсе не у Лунька, а у него, у Глеба, в тайничке.
«Классная порнушка. Смешная. Дашь переписать?» – Валера отчетливо вспомнил эту фразу и подумал: а ведь мог Глеб сделать для себя копию. В тот вечер он уснул на диване в гостиной, храпел, как боров. Его так и оставили там до утра, рядом с телевизором и видиком. Кассет у Лунька – десять полок. Чистых полно, никто их не считает. Бери любую, перегоняй, что хочешь, вся необходимая аппаратура под рук А «смешную порнушку» с голой задницей господина Баринова никто не догадался сразу вытащить и убрать в сейф. Лунек увлекся щелбанами, да и вообще здорово перебрал. Так и осталась она на ночь в магнитофоне. Спрятали только утром, когда протрезвели.
Дежурившая ночью медсестра геронтологического отделения Института психиатрии имени Ганнушкина Корнеева Валентина Федоровна никак не могла справиться с одной больной. Старушка эта поступила сегодня утром, состояние ее нельзя было назвать тяжелым. Она не ходила под себя, не истерила, не ползала на четвереньках. Крепенькая бабушка, ухоженная, речь вполне связная.
В три часа ночи больная Гуськова вышла в коридор, подошла к столику дежурной, тронула ее за плечо и прошептала:
– Мою внучку арестовали, ее подозревают в убийстве. Мне надо поговорить со следователем.
– Утром завотделением придет, решит этот вопрос, – сказала сестра, – а сейчас пора спать. Поздно уже.
– Я не могу спать. Позвоните 02, скажите, чтобы соединили с Петровкой, по подозрению в убийстве. Скажите обязательно, что я ветеран труда, работник народного образования. Мне надо поговорить со следователем. Я знаю важную вещь. Моя внучка не виновата. Я вспомнила. А здесь я не могу оставаться. Я хочу домой.
