Ника Шахова - Смерть умеет улыбаться
Из своего персонального дела я узнала, что я дважды разведена. Не правда ваша. Я разведена по жизни. А дальше... так, это пропускаем... это тоже мелочи... А вот это стоит внимания. Цитирую: "ее слабое место - мужчины". Считаю, они мне польстили. К сожалению, у меня давно нет слабых мест. С тех самых пор, как я развелась в последний раз. К обратной стороне картонки была приклеена фотография, где я в фиолетовом брючном костюме со съехавшей набекрень шляпой и перекошенной физиономией. А! Так то была не молния, а вспышка фотоаппарата. Н-да, серьезные ребята попались, въедливые.
Их бы дотошность да в мирных целях.
Не случилось...
Однажды, проходя мимо гостиной, я услышала голос подруги и остановилась, прислушиваясь.
- Туз червей - это родной дом. Десятка - интерес. Если она лежит так, то означает ваш интерес... А если вот так... то интерес к вам. Но обозначение карт - не главное. Важна их сочетаемость и взаимное влияние.
Однако и это, вы уж меня простите, для профанов. Настоящий профессионал работает исключительно с интуитивными потоками...
Я заглянула в комнату. Тетушка с Наткой склонились над разложенными на ломберном столике картами. В углу, на стуле, ерзал Николаша. Поддельный Людовик выл и стенал под ним совсем не по-королевски, но женщины углубились в карточные перипетии, что, безусловно, важнее страданий Людовика, тем более поддельного.
- Ну наконец-то проснулась, - увидев меня, сказала Натка, закутанная с ног до головы в кусок мятой материи и увенчанная пестрым тюрбаном, вышитым бисером и блестками.
- А что это ты такая бледная? - вдруг, очнувшись, поинтересовалась тетя у Натки.
- Токсикоз, - просто ответила та.
- Поздравляю, - заулыбалась тетушка, рискованно колыхнув бюстом.
- Ну подруга, ну даешь! - воскликнула я, - И молчала! А я-то думала, что про "чуть не родила" ты ляпнула для красного словца.
- Да ляпать-то пока не о чем, - сказала подруга, удовлетворенно поглаживая плоский живот, - Я сама недавно узнала.
Мне показалось, что жизнь сдвинулась с мертвой точки. Теперь, я уверена, все у всех будет в порядке.
***Отпуск подходил к концу, и я засобиралась домой, в Москву.
В Москву! В Москву!
Накануне моего отъезда забежала Натка, чтобы попрощаться. Увидев праздно тусующегося во дворе Андрея, она спросила:
- Оу, так у тебя новый роман? Поздравляю...
- Да нет. Ты же видишь...
- Вижу, - улыбнулась подруга, - Красавчик. Если хочешь знать мое мнение - одобряю.
- Вот именно - красавчик, - недовольно буркнула я, - С такими забот невпроворот: то пылинки с них сдуй, то протри влажной фланелевой тряпочкой, то натри благовониями, то следи, чтобы не увели из-под самого носа. А я категорически не умею этого делать. От меня и обычные мужики сбегают... - прав Павлик, чего скрывать, прав! - не то что красавцы...
- Не преувеличивай, подружка. Не настолько он и хорош. Мой Николаша, к примеру, - лучше, но спокойно обходится без благовоний и тряпочки. Не сомневайся, я еще погуляю на твоей свадьбе, так погуляю... - она мечтательно прикрыла глаза, - Не забудь купить безалкогольное шампанское - я пью полусладкое - и соленые огурцы. И не тяни резину, дорогая, а то - знаю я тебя - дождешься, что я рожу прямо на твоей свадьбе, между вторым и третьим тостом.
В комнату вошел Макс. Заметив, что мы смотрим в окно, глянул тоже.
- Он что, поселился у нас? - осведомился кузен.
- А тебе что? - спросила я его, - Его уматерила наша Нюся.
- Слушай, сестренка, не пудри мне мозги. Выкладывай, это у вас серьезно?
- Макс, ты - олух царя небесного. Может, это и серьезно, да только не у нас.
Натка с Максом лукаво переглянусь. Ну их. Пойду попрощаюсь с садом.
Не успела я выйти, как напоролась на Нюсю.
- Ника, - окликнула она.
- Да?
Я вспомнила, что она давно хотела поговорить со мной, но все как-то недосуг было - то одно, то другое, то третье.
- Да, Нюсечка, я слушаю тебя.
- Я хотела сказать, что ухожу, - она не юлила, не уворачивалась и не отводила глаза, как у нее это принято.
- Не поняла, - растерялась я.
Я на самом деле не поняла.
- Мне надо уехать.
- Куда, Нюся, зачем, почему? - недоумевала я.
- Я списалась с Богоявленским монастырем, - заявила старушка, - И они готовы принять меня. Вот закончится следствие - и в путь, к ногам господа нашего. Прости меня, девочка, - добавила она тихо, смахивая набежавшую слезу накрахмаленным передником, - Если что не так. Поверь, вы мне как родные, я буду молиться за вас.
Силы небесные. Я потрясенно молчала. Да как же это? Ничего не понимаю и не могу представить наше гнездо без нашей Нюси.
- Нюся...
- Так надо, поверь мне, девочка. Так надо.
Я по инерции вышла в сад, потому что до разговора с Нюсей направлялась именно туда. Посидела под грушей. Нет, так нельзя, она не может бросить нас, особенно сейчас, когда нет дяди. Заставлю ее объясниться и уговорю остаться. Соглашусь на любые условия, лишь бы мама Нюся осталась. Приняв такое решение, я немного успокоилась. Сходила к разрушенной беседке, где мы с Наткой прятались от злопамятного вождя краснокожих. Рядом с беседкой росло старое-престарое дерево. Я вспомнила, что в его дупле мы с Наткой хранили нехитрые детские сокровища - цветные стеклышки, фантики, блестящие пуговицы и прочую муру.
Тогда мы поклялись друг другу, что ни один человек не узнает о хранилище наших несметных сокровищ. Если уж я не проболталась, то Натка и подавно. Интересно, осталось ли там что-нибудь. Не помню. А вдруг там лежит, дожидаясь меня, какой-нибудь привет из детства. Я сунула руку в дупло и замерла.
Разрази меня гром.
Не даром сердце чувствовало, что история с чашкой сомнительна.
Вернувшись в дом, я опять столкнулась с Максом. Братец поджидал меня, ерзая от нетерпения. Не иначе задумал какую-нибудь пакость. С него станется.
- Ты неподражаема, сестренка, - сказал он, кривляясь, - Весь дом кишит твоими женихами, а ты где-то шляешься, - кузен подмигнул Бэну и громко запел, - Сердце краса-авиц склон-но к изме-ене и к переме-ене трам-па-па-пай-рам...
Из кухни выглянула Нюся и пристыдила:
- Умолкни, бесстыжий.
- Ага, - Макс расставил ноги и картинно задрал подбородок, - Как я -
так бесстыжий, как она - он величественно поднял руку с вытянутым в мою сторону указательным пальцем, - Так святая. Меня - меня! - здесь не понимают. Ну что ж, пойду искать по свету, где оскорбленному есть Максу уголок. Карету мне, господа хорошие, карету!
Дверь за ним захлопнулась.
- Паяц, - прокомментировала я.
Дверь приоткрылась и в щелку просунулась пегая борода.
- Да, я шут, - патетически пропела она, - Я циркач, так что-о же?
Дверь захлопнулась.
Тянуть не имело смысла.
- Нюся... - я пошла на кухню.
Восхождение на персональную Голгофу было мучительным. Все из-за
Павлика. Я предупреждала, что он - нелюбимый кузен. С тех пор в этом смысле ничто не изменилось.
Ах, как я была права, когда думала, что Павлик - особый случай.
Совершенно особый.
Дело в том, что то дупло нашли не мы с Наткой. Мне его показала мама
Нюся.
- ...это сделала... ты?
Она не стала отпираться.
Яд Нюся держала для себя. Сначала думала отравиться с горя, когда муж-пропоица выгнал ее из дома без гроша в кармане. Оказавшись в одночасье на улице, Нюся была вынуждена скитаться по вокзалам, подвалам и отстойникам, зарабатывая на хлеб черной поденной работой. Рано оставшись круглой сиротой, работы она не боялась, но ты пойди найди эту работу, если тебе негде жить: негде выспаться, негде помыться и привести себя в порядок!
Бутылка кефира и батон - максимум, что она могла позволить себе, да и то далеко не каждый день. Жила одной надеждой, ею питалась и ею же укрывалась, прикорнув где-нибудь под открытым небом. Если удавалось подзаработать, то деньги она не тратила, а зашивала в блузку. Так прошло лето, и наступила осень. Небо заволокли тучи, и в белесом тумане, набухшем дождем, растворились и солнце, и надежды на чудо, на подарок небес. Скопив немного деньжат (жалкие крохи, которых не хватило бы даже на самое захудалое пальтецо), там же, на вокзале, она купила у какого-то барыги герметичный флакон с отравой, но медлила, зная, что задумала неискупимый грех. Она загадала, что умрет, когда выпадет первый снег и укроет ее белым и чистым саваном. А пока отчаянно мерзла в блузке и старой засаленной кофте, которую ей подарила какая-то сердобольная бродяжка, такая же несчастная, как она сама. И тут свершилось чудо, а на следующий день на город обрушилась стена снега.
Чудо явилось в образе Генриха Привалова, который пожалел незнакомую женщину и поверил ей: дал кров, обул, одел, накормил, вылечил от педикулеза и хронического кашля, исправно перечислял деньги на сберкнижку за необременительную, даже приятную работу по дому - о, дому! Наконец, и у нее появился дом, - и относился с большим почтением, что поначалу очень ее смущало. "Домоуправительница", - уважительно называл он Нюсю и от сестер требовал того же. А потом один за другим появились мы - я, Павлик, Макс и
