Александр Юдин - Золотой Лингам
– Спокойно, господа! – ободрил их Горислав. – Не забывайте, под нами озеро. Так что, самое страшное, что нас ждет, это холодная ванна.
К счастью, расстояние до входа в пещеру составляло не более тридцати шагов. Правда, последние три метра оказались самыми трудными: мокрый камень скользил под ногами, а сквозь завесу водяной пыли и брызг почти ничего не было видно. Оказавшись наконец внутри пещеры, Вадим без сил привалился к стене.
– Не-ет, – заявил он, – как хотите, а обратно я тем же путем не полезу! Лучше сразу сигану в это треклятое болото с кувшинками… – И, оглядевшись, добавил: – Ну, профессор, твоя очередь: давай показывай, чего такого особенного в этой норе и с какой целью ты нас сюда завлек… Лично я пока ничего не…
– Пошли, пошли! – перебил его Пасюк, приплясывая от нетерпения. – Весь прикол – дальше.
Действительно, первый зал пещеры был ничем не примечателен – обычная, промытая подземными водами в мягком туфе полость, при этом сырая и тесная. Зато уже следующий зал полностью компенсировал все тяготы проделанного пути: целый лес из свисающих сталактитов и вздымающихся им навстречу сталагмитов вырос у них на пути; фантастические кальцитовые образования всех мыслимых форм прихотливо расчленяли пространство обширной, далеко проникающей в тело горы пещеры; высокие, покрытые известковым «молоком» своды сверкали в лучах их фонарей подобно сказочным самоцветам.
Пространство зала было настолько велико и одновременно столь сложно сформировано, что это невольно вызывало дезориентацию. Однако их проводник уверенно вел свой маленький отряд дальше.
В конце «колонного» зала, как мысленно окрестил его Костромиров, зияли сразу два прохода-ответвления, но Пасюк направился не к ним, а подвел их к зловеще чернеющему поодаль провалу, напоминающему колодец и уводящему, по всей видимости, куда-то на нижние уровни пещеры.
– Ты же не хочешь сказать, – с надеждой в голосе произнес Вадим Вадимович, – что нам туда?
Вместо ответа Пасюк отвалил в сторону лежащий рядом с колодцем плоский камень и достал из-под него веревочную лестницу. Затем он зацепил ее за пару железных крюков, вбитых, вероятно, в одно из прошлых посещений, сбросил вниз и, молча показывая пример, начал спуск первым.
– Ядрен-матрен! – запаниковал Хватко. – Да я там, как пить дать, застряну! Точно говорю! Боже, да оттуда еще и воняет…
– Не застрянешь, – успокоил его Горислав, заглянув за край провала, – там даже медведь пролезет.
Странно, но из колодца действительно ощутимо несло каким-то звериным духом.
– Медведь, может, и пролезет… – обреченно проворчал следователь, неуклюже сползая нижней частью тела в жерло колодца, – только я-то не медведь. Но все равно, благодарю за сравнение…
Тем не менее он успешно достиг дна, а следом – и все остальные. Спустившись, они попали в своего рода тесную галерею с наклонными стенами и низким сводом. Осветив ее фонариком, Костромиров испустил возглас удивления:
– Смотрите! – в волнении воскликнул он. – Вы только посмотрите! Здесь же наскальные рисунки! О них ты мне ничего не сообщал…
– И точно, похоже на граффити, – приглядевшись, отозвался Пасюк, довольно, впрочем, равнодушно. – Комиксы, типа, какие-то… А я решил, это просто минеральные потеки или пятна плесени. В московской канализации такой «живописи» – завались. Лучше пойдем шустрее – дальше вы, в натуре, еще не так приколетесь…
Но Горислав предпочел задержаться и рассмотреть «комиксы» внимательнее.
– Дремучая ты все-таки личность, Пасюк, – заявил он, качая головой. – Это же наскальная живопись первобытных людей, ей, возможно, не один десяток тысяч лет, а ты… А посмотрите, какие при всем том яркие краски, какие тона – будто вчера рисовали! Замечательная сохранность… Ба! Гляньте-ка, да тут кругом кости!
На полу галереи действительно было разбросано множество костей.
– Звериные, – констатировал Антон Егорович, поднимая и рассматривая некоторые из них. – Изюбр, по большей части. Но есть, вона, кабарга… и еще чьи-то… сразу не поймешь… А! кабаньи, кажись… Ладно, пошли дальше – храмину смотреть. Долго еще, Пасюк?
– Считай, пришли, – отозвался тот. – Вон, прямо за поворотом.
Все с энтузиазмом поспешили за Пасюком. Но Костромиров еще задержался, зачарованно рассматривая испещренные рисунками камни. Его заинтересовало то обстоятельство, что техника, которую использовал первобытный художник, сильно отличалась от всех известных ему ранее образцов кроманьонской наскальной живописи. Здешние рисунки были не то что примитивнее (хотя это тоже присутствовало), а носили значительно более условный, даже абстрактный характер. Причем до такой степени, что догадаться о том, что именно хотел изобразить живописец, можно было далеко не всегда, и то если активно подключить фантазию.
Правую стену густо покрывали изображения, в которых угадывались фигурки, а точнее символы, всевозможных животных; кого тут только не было: олени, лоси, медведи, лисы, волки, кабаны и даже тигры с леопардами стояли, шли, лежали и бежали вперемешку с какими-то совсем уже трудноопределимыми, возможно вымершими, представителями местной фауны; и лишь единственная одинокая фигурка среди всего этого богатого зверинца явно напоминала человеческую – между, кажется, медведем и, возможно, тигром на коротких кривых ногах расположилось некое двуногое существо, сжимавшее в могучей шестипалой ручище (которая одна была прописана достаточно тщательно и реалистично) что-то вроде палки или примитивного копья.
Зато левая стена галереи была целиком посвящена разумным обитателям этих мест, являя собой настоящее батальное полотно, составленное из нескольких сцен. Первая изображала, как трое человекоподобных существ, одно из которых было вооружено трезубцем, подкрадываются к четвертому – безоружному; на второй – вооруженный аналогичным же трезубцем человекоподобный вонзал его в спину своего врага, а двое его соратников удерживали жертву за руки; третья сцена являла собой, по-видимому, апофеоз этого древнего сражения: поверженный враг лежал на земле, а победители склонились над ним, впиваясь в тело руками и зубами.
Любопытно, что в левом верхнем углу, чуть в стороне от сражающихся, имелось изображение еще одного человека – он стоял в статичной позе, опираясь на копье и подняв левую руку в повелительном жесте; раскрытая ладонь простертой руки была шестипала. Наверное, их вождь, догадался Горислав. При этом шестипалый вожак один в один походил на фигурку, нарисованную на правой стене тоннеля.
Ученый так увлекся, что, словно не доверяя своим глазам, водил пальцем по рисункам, а потом, подобрав несколько костей, стал пристально изучать их в свете фонарика. Наконец он отбросил кости и, сделав несколько фотографий, с задумчивым, даже озадаченным видом последовал за остальными.
Пасюк, Вадим и охотник с Борисом уже, видимо, проникли в святилище – их возбужденные голоса доносились из-за поворота галереи. Костромиров тоже завернул за угол и обнаружил, что тоннель заканчивается обширной каверной; подойдя ближе, он понял, что когда-то вход в открывавшуюся перед ним пещеру был замурован: по краям и внизу проема еще и сейчас сохранились следы разрушенной кладки. Шагнув внутрь, ученый осмотрелся и не поверил собственным глазам: перед ним действительно было древнее святилище дочжурчжэньской эпохи!
Округлая, вырубленная в кварцевом порфире крипта, площадью не менее ста квадратных метров, по форме напоминала внутренний вид буддийской ступы. Тем не менее никакого отношения к буддизму не имела. Более того, кажется, его первоначальное предположение оказалось ошибочным – храм не мог быть отнесен и к эпохе Бохайского царства. Скорее всего, сооружение принадлежало какой-то иной, неизвестной Гориславу и, весьма возможно, значительно более древней культуре.
Итак, по всей окружности залы располагались тринадцать замурованных ниш, но одна, четырнадцатая, что находилась в самом дальнем конце, как раз напротив входа, оставалась открытой. В ней помещалась сидящая в позе лотоса фигура. На присланной Пасюком фотографии изваяние было видимым лишь до пояса, отчего он и принял его первоначально за статую Будды. Однако на самом деле оно изображало совсем другое божество. Причем божество довольно отталкивающее, даже отвратительное: высеченный из смоляного камня истукан только нижней своей частью походил на человека; а выше это уже был уродливый монстр. Длинные, в могучих вервиях мышц ручищи, бочкообразная грудь и раздутая, будто хэллоуиновская тыква, голова, оснащенная тремя выпученными глазищами и острозубой пастью, раззявленной от уха до уха в плотоядной ухмылке; из пасти, бессильно опустив руки, свисали три человеческие фигурки. Вот каково было божество, которому, по всей видимости, и посвящался этот храм!
Поскольку пол святилища лежал несколько ниже уровня галереи, внутрь вел ряд ступенек. И как заметил Костромиров, довольно истертых. Значит, в свое время храм активно посещался. Спустившись, он сначала обошел все помещение вокруг, осматриваясь и фотографируя.
