Патриция Корнуэлл - В объятиях смерти
- Я не советую тебе этого делать, Кей, - сказал он, мгновенно просыпаясь. - Нет. Ни при каких обстоятельствах. Послушай меня, Кей...
- У меня нет выбора, Бентон. Я просто хотела, чтобы кто-то знал. Если хочешь, можешь сообщить Марино. Но не вмешивайся. Пожалуйста. Рукопись...
- Кей...
- Мне нужно найти ее. Я думаю, что она именно там.
- Кей! Ты заблуждаешься!
- Посмотрим! - Я повысила голос. - Что, по-твоему, я должна делать? Ждать здесь, пока ублюдок решит выломать мою дверь или взорвать мою машину? Если я останусь - я труп. Ты еще не понял этого, Бентон?
- У тебя есть система охраны. У тебя есть оружие. Он не может взорвать твою машину вместе с тобой. Э... Марино звонил. Он рассказал, что произошло. Они там совершенно уверены, что кто-то окунул тряпку в бензин и засунул ее в бензобак. Они нашли следы от фомки. Он вскрыл...
- Господи, Бентон. Ты даже не слушаешь меня.
- Слушаю. Ты послушай. Пожалуйста, послушай меня, Кей. Я обеспечу тебе прикрытие, кого-то, кто поедет вместе с тобой, хорошо? Одну из наших женщин-агентов.
- Спокойной ночи, Бентон.
- Кей!
Я повесила трубку и не сняла ее, когда он тут же перезвонил. Я молча слушала его протесты, бесстрастно фиксируемые автоответчиком, и кровь стучала у меня в висках, когда перед моими глазами вновь возник образ автомобиля Марино, шипящего и огрызающегося языками пламени под изогнутыми струями воды, бьющими из вздувшихся пожарных шлангов, змеившихся вдоль улицы. Когда у конца подъездной аллеи я обнаружила маленький обгорелый трупик, что-то внутри меня оборвалось. Бензобак автомобиля Марино, должно быть, взорвался в тот самый момент, когда белка Сэмми отчаянно скакала вдоль линии электропередач. Обезумев, она мчалась подальше от опасности. На какую-то долю секунды ее лапы одновременно коснулись фазового и общего проводов. Двадцать тысяч вольт замкнулись через ее крошечное тело, превращая его в уголек и пережигая предохранители.
Я уложила обгорелый трупик в обувную коробку и похоронила среди розовых кустов, мысль о том, что утром мне придется увидеть эти обожженные останки, была для меня невыносима.
Когда я закончила упаковываться, электричество все еще не включили. Я спустилась вниз и не торопясь курила и пила бренди до тех пор, пока меня не перестало трясти. Мой "Руджер" лежал на баре, поблескивая в тусклом свете аварийного освещения. В постель я не ложилась.
Я открыла дверь. Мой чемодан колотил меня по ногам, и грязная вода брызгала на лодыжки, когда я, стараясь не замечать следов вчерашнего кошмара на своем участке, бежала к машине. Торопливо проезжая по безмолвной улице, я не заметила ни одной патрульной машины. Добравшись до аэропорта в начале пятого утра, я направилась прямо в женский туалет и достала из сумочки свой револьвер. Разрядив, я упаковала его в чемодан.
Глава 15
Уже в полдень, пройдя по трапу, я оказалась в пропитанном солнцем главном зале международного аэропорта Майами.
Я остановилась, чтобы купить майамский "Геральд" и чашку кофе. Найдя маленький столик, наполовину спрятанный за пальмой в кадке, сняла свою зимнюю куртку и завернула рукава. Я была мокрая как мышь, пот струился по бокам и спине. Глаза горели от недостатка сна, голова раскалывалась, и то, что я обнаружила, когда развернула газету, не улучшило моего состояния. В нижнем левом углу первой страницы располагалась эффектная фотография пожарников, тушивших горящую машину Марино. Живописную картину изгибающихся струй воды, клубов дыма и горящих деревьев на краю моего участка сопровождал следующий текст:
ПОЛИЦЕЙСКАЯ МАШИНА ВЗЛЕТАЕТ НА ВОЗДУХ
Пожарные Ричмонда трудятся над машиной городского детектива, расследующего убийство, которая поглощена пламенем на тихой жилой улице. В "форде LTD" никого не было, когда он взорвался прошлой ночью. Никто не пострадал. Есть основания думать о поджоге.
Слава Богу, там не было упомянуто, у чьего именно дома был припаркован автомобиль Марино, или почему. Все равно, моя мать увидит фотографию и обязательно позвонит. "Я хочу, чтобы ты переехала обратно в Майами, Кей. Я думаю, Ричмонд слишком опасен. А новое здание отдела медицинской экспертизы здесь такое красивое - ну прямо как из кино", - скажет она. Странно, но моей матери никогда не приходило в голову, что здесь, в моем родном, испано-говорящем городе за каждый год больше убийств, перестрелок, облав на наркоманов, расовых беспорядков, изнасилований и ограблений, чем в Вирджинии и во всем Британском Содружестве вместе взятых.
Матери я позвоню позже. Прости меня. Господь, но я не в состоянии разговаривать с ней сейчас.
Собрав свои вещи, я загасила сигарету и нырнула в поток иностранной речи, тропической одежды и сумок с беспошлинным товаром, который стекал в багажную зону. Я заботливо прижимала к боку свой чемодан.
Напряжение начало отпускать меня, только когда я уже ехала по Семимильному мосту во взятой напрокат машине. Мчась все дальше на юг между Мексиканским заливом с одной стороны и Атлантикой с другой, я пыталась вспомнить, когда последний раз была на Ки Уэсте. Сколько бы раз мы с Тони ни посещали мою семью в Майами, это была единственная экскурсия, на которую мы так никогда и не съездили. Я была совершенно уверена, что последний раз ездила туда вместе с Марком.
Его страсть к пляжам, воде и солнцу была буквально второй натурой. Если бы природа могла любить одно творение больше другого, она любила бы Марка. Мне трудно вспомнить год, когда он провел неделю с моей семьей, но зато я хорошо помню, как по этому случаю мы ездили на Ки Уэст. Что я помню совершенно отчетливо, так это его мешковатые белые плавки и уверенную теплоту его руки во время наших прогулок по прохладному влажному песку. Я помню поразительную белизну его зубов на фоне смуглой кожи, энергию и несдерживаемую радость в его глазах, когда он искал акульи зубы и ракушки, а я тем временем улыбалась, спрятавшись в тени широкополой шляпы. Более же всего я не могла забыть свои чувства к молодому человеку по имени Марк Джеймс, которого любила сильнее, чем вообще можно любить кого-либо на земле.
Что изменило его? У меня не укладывалось в голове, что он переметнулся во вражеский лагерь, - в чем не сомневался Итридж, - но я была вынуждена принять это. Марк всегда был избалован. Он нес в себе ощущение вседозволенности, проистекавшее из того, что он был красивым сыном красивых родителей. Плоды мира произрастали для его удовольствия, но он никогда не был нечестным. Он никогда не был жестоким. Я даже не могла сказать, что он был высокомерен по отношению к тем, кто был менее удачлив, чем он, или что он манипулировал теми, кто попадал под чары его обаяния. Его единственным настоящим грехом было то, что он недостаточно любил меня. Глядя с высоты прожитых лет, я могла простить его за это. Чего я не могла ему простить, так это его нечестности. Я не могла простить ему превращение в худшего человека, чем тот, которого я когда-то уважала и обожала. Я не могла простить ему то, что он больше не был тем Марком.
Миновав военно-морской госпиталь США, я проехала вдоль мягкого изгиба береговой линии по бульвару Норт Рузвельт и вскоре уже петляла по лабиринтам улиц Ки Уэста. Солнечный свет отбеливал узкие улочки, а тени тропической листвы, колыхаемые бризом, танцевали на мостовой. Под бесконечно тянущимся голубым небом огромные пальмы и красные деревья баюкали дома и магазины на вытянутых руках живой зелени, а розы ублажали тротуары и веранды яркими подарками лилового и красного. Я медленно проезжала мимо людей в сандалиях и шортах и бесконечной череды мопедов. Здесь было очень мало детей и непропорционально много мужчин.
"Ла Конча" была высокой розовой курортной гостиницей открытых пространств и пестрых тропических растений. Проблем с номером у меня не возникло, видимо, потому что туристский сезон начинается не раньше третьей недели декабря. Но оставив свой автомобиль на полупустой стоянке и войдя в гулкий вестибюль, я вспомнила о том, что говорил Марино. Никогда в своей жизни я не видела так много однополых парочек, и было совершенно очевидно, что в недрах этого крошечного прибрежного островка, казалось бы, полного здоровья, залегла материнская жила болезни. Куда бы я ни посмотрела, везде мне виделись умирающие мужчины. Я не боялась подцепить гепатит или СПИД, давно научившись справляться с гипотетической опасностью заболевания, свойственной моей работе. Точно так же меня совершенно не волновали гомосексуалисты. Чем старше я становилась, тем больше приходила к убеждению, что любовь может проявляться множеством различных способов. Невозможно определить - правильная или неправильная эта любовь только по тому, как она выражается.
Когда дежурный клерк вернул мне кредитную карточку, я попросила его проводить меня к лифту и в полусне отправилась к своей комнате на пятом этаже. Раздевшись до белья, я заползла в постель и следующие четырнадцать часов спала, как убитая.
