Елена Михалкова - Рыцарь нашего времени

Да, Крапивина обложили со всех сторон. Куда бы мы ни шли, везде перед нами оказывались два человека: он или Качков. Но именно это в конце концов убедило меня, что ни тот, ни другой нам не подходят, и когда ты, Сергей, отправился к Денису Ивановичу, я уже знал, что он невиновен. Но я видел его на похоронах и был убежден, что он не в себе, потому и предупредил тебя, чтобы ты был осторожен.

– Я расценил это как намек на то, что он может быть убийцей.

– Если бы я так думал, никогда не отправил бы тебя к нему одного, – покачал головой Макар. – Нет, я лишь хотел спровоцировать Крапивина на какие-то действия, потому что был уверен, что за ними последуют и действия того, кто подставляет его. В итоге мы еле успели.

Он встал, потянулся и отправился в кухню, откуда послышался его укоризненный голос, призывающий Костю не портить пирог.

– Сережа, а что сказал Крапивин, когда вы с ним поговорили? – спросила Маша. – Представляю, какой для него был удар...

– Удар был, когда он решил, что убил Силотского. А с нами он почти не разговаривал, потому что ему было с кем общаться.

– Ты о ком?

Сдерживая ухмылку, Бабкин объяснил: первое, что сделал Илюшин, выйдя из прокуратуры, – набрал номер Полины Чешкиной и о чем-то говорил с ней минут десять, после чего девушка примчалась к ним и столкнулась с Денисом Крапивиным, как раз успевшим к этому моменту выслушать правду о том, что с ним происходило.

– И надо было видеть ее лицо! Кстати, я заметил, что они с Крапивиным очень подходят друг другу – оба белые, как бледные поганки, так что Илюшин и в этом оказался прав. Теперь я собираюсь звать его купидончиком, – закончил Сергей, удовлетворенно посмеиваясь. – Макара от этого передергивает.

Тот, кого он собирался звать купидончиком, вернулся в комнату, остановился в дверях.

– Интересно, с какими потерями выйдет из этой истории Швейцман, – задумчиво сказал он. – И, кстати, Серега, нам с тобой нужно съездить в одно место. Маш, ты не возражаешь, если я на несколько часов украду у тебя вновь обретенного супруга?

– Зачем ты собрался меня украсть? – удивился Бабкин. – В какое такое место нам необходимо ехать?

– Собирайся, раз Маша не возражает, – вместо ответа сказал Илюшин. – По дороге узнаешь.

Рита услышала шаги в коридоре и сильно сжала двумя пальцами переносицу. Нельзя бесконечно сидеть в комнате, пора выйти. В конце концов, ее поступки нелепы для взрослой женщины.

«А Сенины – необъяснимы».

Муж не оправдывался, не просил прощения. Переночевав на диване, с утра он уехал, и вернулся только сейчас.

За прошедшее время Рита решила, придя в себя и слегка успокоившись, что мужа утомила ее фобия, и он дал ей это понять способом, который так задел и обидел ее. «Надо выйти и поздороваться».

Прежде, чем она успела встать с постели, в дверь постучали, и в спальню вошел ее муж, держа в руке обувную коробку. Он сел на край кровати, не глядя на Риту, от растерянности не сообразившую, что сказать, и поставил коробку на колени.

– Сеня, я хотела...

– Подожди.

Он избегал смотреть на нее, и ей стало не по себе. В голове у нее мелькнула мысль, что он упаковывает вещи, чтобы уехать, и хотя такого не могло быть, само подозрение многое сказало о ее состоянии.

– Я встречался с Денисом и Полиной, – сказал Швейцман. – Потом тебе расскажу. А на обратном пути зашел в зоомагазин. Девочки объяснили мне, что они никогда не берут такой товар, но это были подкидыши, и они сами пытались их выкормить. Я не выдержал, забрал одного...

Он поставил коробку на стул, снял с нее крышку и, поколебавшись, вышел.

Рита осторожно обогнула кровать, подошла к коробке и с брезгливым отвращением и страхом увидела в коробке бело-розового червяка с хвостом, спавшего в углу.

Первым ее побуждением было закричать, немедленно выкинуть эту гадость, а за нею и стул, бросить в стирку покрывала с кровати, чтобы даже намека на запах этого омерзительного существа не осталось. Она сжала зубы, опустилась на край кровати, не сводя глаз с крысеныша, сцепив побелевшие пальцы. «Как он мог?! Как он мог?! Я их ненавижу... Я боюсь их!»

В душе ее взметнулась волна ярости к мужу, поднялась от груди, захлестнула целиком, как соленая вода с горьким привкусом, щиплющая все крошечные ранки, ничего не залечивающая, а лишь разъедающая кожу, оставляя за собой кратеры бело-розовых язв. В одну секунду Рита сама превратилась в такой кратер, клокочущий и одновременно испытывающий боль, кричащий из глубины о том, что его пытают соленой водой. Но от этого чувства женщина пришла в себя. Она не могла испытывать ненависть к Сене, что бы он ни делал. «Это мой страх испытывает ненависть, а не я. Это страх».

Рита заставила себя расцепить пальцы, ощущая боль в костяшках. Тварь, лежавшая в коробке, не была страшной. Отвратительной – да, но не страшной. «Ее не надо бояться», – пробормотала Рита про себя, ощущая, что страх и в самом деле уходит, как и паническое желание выбросить беззащитного крысиного детеныша в окно. Крошечные лапки с пальчиками, поджатые под брюшко, были тоньше спичек. «Смешно бояться существа с лапками тоньше спичек».

Настороженно прислушиваясь к собственным ощущениям, Рита неожиданно уловила одно, которого ожидала меньше всего.

Жалость.

Крысенок был жалким. Жалким, несчастным, убогим существом, обреченным без их помощи на смерть.

Она дотронулась пальцем до его спинки и вздрогнула, потому что звереныш тоже вздрогнул. Но он не открыл слипшиеся щелочки глаз, продолжая спать, и Рита подумала, что таких маленьких крысят, наверное, нельзя выходить, и бело-розовый червяк умрет.

– Сеня, сколько ему? – спросила она, не оборачиваясь.

– Около двух недель, – тотчас отозвался муж из-за полуоткрытой двери. – Обычно их отлучают от матери-крысы в месяц с небольшим...

Деятельный ум Риты заработал.

– О чем ты только думал, когда его брал? – сердито осведомилась она, вставая и закрывая крысенка крышкой, в которой только сейчас заметила дырки для вентиляции. – Так... Раз уж ты все это затеял, позвони Светке-кошководу и спроси, занимается ли ее сказочный ветеринар крысами. Найди ему – крысенышу, не ветеринару! – другое место, я не хочу закрывать окно, а из него дует. И включи компьютер, мне нужен крысиный форум.

Пока она разговаривала по телефону с подругой, выясняя подробности выхаживания новорожденных крысят, Семен сделал странную вещь: встал перед зеркалом, подмигнул отражению и одобрительно похлопал себя по пухлой щеке.

– О чем я только думал, когда его брал? – шепотом повторил он. – Уж конечно, не о крысе.

Глава 14

Дверь Макару и Сергею открыла сама Томша.

– Зачем на этот раз пришли? – сухо спросила она, не паясничая. – Если хотите скульптуру купить – пожалуйста, а языками чесать – так чешитесь друг о друга.

– Силотского задержали, – сообщил ей Макар. – Он, оказывается, живой и относительно здоровый.

– Знаю. Новости с утра смотрела. И что? Посадят теперь красавчика, дело закроют. Мне же лучше – перестанете в мастерскую шляться.

– Это дело, конечно же, закроют, – согласился Илюшин, делая упор на слове «это». – Но ведь есть и другое, не правда ли, Мария Сергеевна?

Томша откинула голову на короткой шее, впилась в него жестким взглядом, затем посмотрела на Сергея.

Тот стоял с непроницаемым лицом. Макар рассказал ему в машине, зачем они едут, и он не поверил Илюшину – настолько диким и бессмысленным показалось ему услышанное. А главное – не подтвержденным никакими доказательствами, поскольку то, что в качестве доказательств представил ему Илюшин, таковыми для Сергея не являлось. Не могло, просто не могло оказаться так, что...

– Ну заходите, коль пришли, красавчики.

Томша отошла, пропуская их в квартиру.

В центре комнаты она встала, уставилась на Макара вызывающе. Она совсем не интересовалась Сергеем, не поглаживала его бесстыдным взглядом, все внимание устремив на Илюшина.

– Что за второе дело? Выкладывай, красивый, если есть что сказать, а нечего – так проваливай, дай поспать старой тетке.

Не обращая на нее внимания, Макар прошелся по мастерской, разглядывая скульптуры.

– Да, Владислав Захарович, конечно же, был прав, – заметил он вполголоса. – На это способен любой выпускник художественного вуза. Эпатаж без таланта превращается в насмешку над самим собой, что мы и видим из ваших так называемых работ.

Томша быстро подбежала к нему, мелко семеня, и Бабкину показалось, что она сейчас ударит Илюшина, но она не ударила, а лишь прошипела ему в лицо, почти не шевеля губами:

– Твой Чешкин – ничтожество! Бездарность! Из науки его выставили пинком под зад, так он начал картины собирать, а сам-то ничего не умеет! Даже на поделки не способен! Все, что может, – других охаивать, плеваться презрением, как верблюд. Старый кастрат!

– Поэтому вы убили его внука? – вежливо поинтересовался Илюшин.

Томша осеклась, губы плотно сомкнулись в красного червяка, так что линия между ними стала почти неразличимой. Глаза выкатились, в следующий миг губы разжались, и между ними запузырилась слюна. Сергей испугался, что сейчас она забьется в эпилептическом припадке, но Томша, сделав шаг назад, отвернулась от них, постояла неподвижно, напомнив Бабкину встречу на кладбище, когда со спины он принял ее за мужчину, а затем повернулась. Лицо ее стало спокойным, расслабленным, слюна исчезла, и губы опять кривились в полуулыбке, от которой на Бабкина повеяло холодным ужасом.