Неле Нойхаус - Живые и мертвые
Пия как раз закончила читать протокол на мониторе, когда Боденштайн просунул голову в дверь кабинета.
– Привет, шеф. Что сказал жених? – поинтересовалась Пия.
– Много чего, – ответил Боденштайн. – Думаю, мы сделали большой шаг вперед. Соберите всех и приходите ко мне в кабинет.
– Я позову Энгель. – Пия вскочила со стула, а Кай взял трубку телефона, чтобы позвонить Джему и Катрин. Через некоторое время они собрались в кабинете Боденштайна и слушали его отчет о беседе с Йенсом-Уве Хартигом.
– Он был врачом, но оставил свою профессию после того, как заявил на своего шефа и своих коллег в Федеральную ассоциацию врачей, так как они неоднократно нарушали предписания по изъятию органов.
– Да ты что! – Пия была поражена. – Хартиг был хирургом-трансплантологом? И это не просто случайность?
– Нет, абсолютно нет, – возразил Боденштайн. – Он член ПРУМТО, того самого общества помощи, потому что его возмущало неэтичное поведение многих врачей по отношению к донорам органов. Он именно там познакомился с Винклерами и Хелен Штадлер.
– В какой клинике он работал? – спросила Пия.
– В кардиологическом центре в Дортмунде, – ответил Боденштайн. – Кай, пожалуйста, проверь это, как только сможешь. И выясни, где он учился.
– Хорошо, – кивнул Кай и что-то записал. – Если есть подозрение, что Кирстен Штадлер в больнице оставили умирать, чтобы получить ее органы, то мы как минимум имеем мотив всех убийств, и нам остается только выяснить, кто тогда во всей этой истории принимал участие. Я исхожу из того, что речь идет не о целом коллективе, а лишь о небольшой группе людей.
– Ты просил Хартига назвать конкретные имена? – поинтересовалась Николя Энгель.
– Разумеется, – кивнул Боденштайн. – Он якобы спустя десять лет никого не помнит, кроме Рудольфа и Хаусманна, но их мы и без того знаем.
– Тогда давай спросим об этом Эрика Штадлера, – предложила Пия.
В дверь постучали, и в комнату вошла коллега из дежурного отделения.
– Пришла почта, – сказала она и протянула Боденштайну уже вскрытый конверт. – И в ней было это.
– Спасибо. Положите на стол. – Боденштайн надел очки, натянул пару латексных перчаток и вынул из конверта письмо. Это было все то же извещение о смерти с простым крестом, как и все предыдущие послания.
В комнате, где за столом собралась вся команда, воцарилось напряженное молчание.
– «Памяти Хюрмет Шварцер, – прочитал вслух Боденштайн. – Хюрмет Шварцер должна была умереть, потому что ее супруг обвиняется в том, что совершил неумышленное убийство, находясь за рулем в состоянии алкогольного опьянения и оставив в смертельной опасности двух человек».
– Теперь он уже, очевидно, знает, что мы занимаемся расследованием этого дела, и обращается непосредственно к нам, – констатировал Джем.
– Почему двух? – спросила Ким.
– Хороший вопрос. – Боденштайн положил письмо на стол перед собой. – Я считаю, что имеются в виду Кирстен Штадлер и ее дочь Хелен. И тогда возникает вопрос: для кого они так много значили, что он из-за этого пошел на убийства.
– Для отца и брата, – ответила Пия.
– И для Хартига, – добавил Боденштайн. – У него в кабинете висит ее большой постер, и он каждое утро перед работой ездит на кладбище.
– Надо показать Эрику Штадлеру извещения о смерти, – предложила Пия.
– Сейчас мы это сделаем, – согласился с ней Боденштайн и встал. Пия пошла в свой кабинет, распечатала протокол вскрытия и подшила его в дело.
– Какое у тебя сложилось впечатление о Хартиге? – спросила она Боденштайна по пути на первый этаж. – Что он из себя представляет?
– Чувствительный человек. Тип доброго самаритянина. – Боденштайн распахнул стеклянную дверь на лестничную клетку. – Что касается его привязанности к Хелен, то у него какое-то навязчивое состояние. Ее смерть полностью выбила его из колеи.
– До такой степени, что он расстреливает людей?
Боденштайн на мгновенье задумался.
– Он представляется мне человеком, который последовательно выполняет то, что задумал. И даже несмотря на то что я назвал его «добрым самаритянином», я думаю, что тем не менее он борец, а никак не страдалец. За то, что для него очень дорого, он борется.
– Ему известны все связи и наверняка все имена, – заметила Пия. – Мы должны обязательно иметь его в виду как возможного преступника, и поэтому надо спросить, есть ли у него алиби на время преступления.
– И следовало бы больше узнать о Хелен, – кивнул Боденштайн. – Где она жила? Где вещи из ее квартиры?
– Спросим у брата. – Пия кивнула дежурному, который ждал у двери комнаты для допросов, и тот открыл им дверь.
* * *
Эрик Штадлер лгал, и Боденштайн спрашивал себя – почему? Что он скрывает? Это он снайпер? Настало время нарастить темп и оказать на него давление. Он не должен больше иметь возможности все основательно обдумывать.
– Так мы не сдвинемся с места, – сказал Боденштайн. – Начнем все сначала. Что на самом деле произошло с вашей матерью?
– Вы уже знаете, – ответил с заметным раздражением Штадлер. – Отец и я недавно вам все рассказывали!
Он тер суставы на руках, вытягивал пальцы и все больше нервничал.
– У нас есть основания сомневаться в этой истории, – пояснил Боденштайн. – Итак? В каком состоянии вы и ваша сестра нашли мать? Что конкретно вы предприняли? Каково было ее состояние, когда ее доставили во Франкфуртскую клинику?
– Какое это сейчас имеет значение? – В глазах Штадлера вспыхнуло недоверие, как будто он боялся попасть в ловушку. Тот, кто правдиво рассказывал о пережитом когда-то событии, не должен этого опасаться.
– Мы думаем, что это имеет очень большое значение.
Эрик Штадлер задумался, потом пожал плечами. Его глаза забегали по сторонам, и на лбу выступил пот. Затем он потер руки о бедра – верный признак стресса.
– Моя мать отправилась на пробежку и не вернулась. Мы с Хелен пошли ее искать. Мы знали маршруты, по которым она бегала. Когда мы ее нашли, она лежала рядом с дорогой, а собака сидела рядом. Я вызвал по ее мобильному телефону «Скорую помощь» и занялся ею.
– А точнее? – Голос Боденштайна стал более резким. – В чем это заключалось? Вы держали ее за руку?
– Нет, я попытался сделать искусственное дыхание. Я незадолго до этого прослушал курс по оказанию первой помощи для сдачи экзамена на права и знал, как это делается.
– Ваша мать в этот момент дышала самостоятельно? – спросила Пия.
– Нет, – ответил Эрик Штадлер, чуть запнувшись. – Тем не менее я продолжал делать массаж сердца и дыхание «рот-в-нос». Пока не прибыла машина «Скорой помощи».
– В это время ваша мать пришла на некоторое время в себя? – спросил Боденштайн.
Они поочередно задавали вопросы, не давая Штадлеру возможности настроиться на одного из них.
– Нет, – ответил он, и на сей раз ему не удалось уклониться от взгляда Боденштайна.
– А потом?
– Потом мамой занимались врач и санитары. Они перенесли ее в машину и уехали.
– Почему вы не поехали вместе с ними?
– Я… у меня ведь была собака! А с Хелен произошла настоящая истерика. Я позвонил деду, он приехал вместе с бабушкой, и мы с Хелен вместе с ними поехали в больницу. – Эрик Штадлер немного расслабился, вероятно, потому, что он действительно сказал правду.
– Что происходило в больнице?
– Мы долго не видели маму, только позже, в реанимации. Она была подключена к аппарату искусственного дыхания, к ней шло множество проводов. Никто не хотел нам говорить, что случилось. Дед устроил настоящий цирк.
– А где был ваш отец?
– За границей. Мы не могли дозвониться ему по телефону.
– Что произошло потом?
– Послушайте, – Эрик Штадлер наклонился вперед. – Я уже всего не помню точно. Прошло десять лет! У матери произошла смерть мозга. Ее мозг слишком долго не снабжался кислородом!
– Ваша мать лежала в начале или в конце своего маршрута пробежки? – продолжала выяснять Пия.
– Какое это имеет значение? – Эрик Штадлер с раздражением посмотрел на нее.
– Возможно, она упала всего лишь за пару минут до того, как вы с сестрой ее нашли. И не исключено, что она не сразу потеряла сознание. В этом случае мозг не слишком долго не снабжался кислородом.
– Я не понимаю, к чему вы клоните.
– Главный вопрос заключается в том, был ли ее мозг действительно необратимо поврежден из-за дефицита кислорода? – пояснила Пия. – Вы говорите, что сразу начали делать искусственное дыхание, а потом этим занялись санитары. В больнице ее подключили к аппарату искусственного дыхания.
Эрик Штадлер пожал плечами.
– Как обычно. Да, было именно так, – сказал он. – Врачи констатировали смерть мозга. Кровоизлияние в мозг необратимо повредило ствол. Она бы уже никогда не пришла в себя.
– Ваша бабушка рассказала нам, что вы были в бешенстве, когда узнали, что врачи совершенно не заинтересованы в том, чтобы спасти жизнь матери. Они рассматривали ее лишь как возможного донора органов.
