Два гения и одно злодейство - Соболева Лариса Павловна
– Таран, а давай в разные рестораны ходить? Мы удвоим шансы. Ты завтра иди в «Петрушку», а я в «Балалайку». Кстати, как тебе русские рестораны?
– Никак. Всех официанток зовут Наташами. Это у них клички? Одна на всех? И почему-то в русских ресторанах цыгане поют. При чем здесь цыгане?
– О Париж! – простонал Тимур. – Тебя не может оценить бревно.
ПРЕДМЕСТЬЕ ПАРИЖА,
УТРО КОНЦА ЯНВАРЯ
Володька вновь просыпался, чуть забрезжит свет, и набрасывался на холсты. Он вернулся на виллу, с ним неотлучно была Полин, его муза, вдохновительница. Еще две картины написал Володька – «Экстаз» и «Магдалину». На первой обнаженные мужчина и женщина взмыли ввысь, руки и ноги их переплелись, губы сомкнулись в поцелуе; произведение было выполнено пастелью с преобладанием розовых и голубых оттенков. Разумеется, это Полин и Володька. И нет ни на йоту пошлости в откровении на полотне, напротив, две фигуры завораживают страстью.
На втором полотне тоже Полин. Володька заставлял ее ложится на софу. Выбрал ракурс сверху, будто око бога взирает на лежащую грешницу с неба. И Магдалина смотрит на него, стыдливо прикрыв нагое измученное тело простыней. Он писал ту Полин, какую видел давно, подсматривая за ней на балконе. Писал женщину, которую не знал, но подозревал, что она может быть и такой – грешной и кающейся, с опустошенными глазами, в которых остались лишь боль и отчаяние. Сегодня оставил Полин в спальне досматривать сны, а сам он сейчас в обеих картинах пропишет детали – и готово!
Володька с кофе ходил по гостиной, высматривая недочеты на своих полотнах. Наверху на лестнице появилась Полин. Он поставил кофе на пол, раскинул руки и через секунду обнимал свою Полин.
– Почему не спишь? – спросил, слегка отстранив ее.
– Ты приучил меня рано вставать. Погоди, ты закончил? Раз меня не будил, не мучил многочасовым лежанием на жесткой софе, после чего я чувствовала себя старой развалиной, значит, работа готова? Я могу пригласить мсье Труайе?
– Рано еще. Я доработаю…
– Что тут дорабатывать? Он ждет, когда я позвоню. А, трусишь?
– Да, – признался, виновато улыбаясь.
– Но, Володя, ему надо показать работы. Он известный критик и коллекционер, его рекомендации откроют двери любой галереи. А если он еще и купит…
– Ладно, уговорила. А если камня на камне не оставит?
Полин прикрыла ладошкой ему рот:
– Не говори глупости. Это же шедевры, разве нет?
– Конечно! – воскликнул он, подхватывая ее на руки. – Но еще немного подождем. Ну, правда, Полин, они еще не доработаны до подлинных шедевров, – и вдруг остановился, лицо его перекосилось. – Йоперный балет! Луиза! Опять торчит в окне.
– Тогда веди себя пристойно, – встала на ноги Полин.
– Зря суетишься. Все, что не нужно, она уже видела. Я тогда думал, дуба дам. Мы только приехали, расположились у камелька. В самый ответственный момент поднимаю голову, а она к окну прилипла! Знаешь, Луиза последнее время меня бесит. Вылавливает меня всюду, говорит, что ты злая. И ругается. Кстати, пополни мой словарь французскими ругательствами, а то я не въеду в смысл.
– Обойдешься. По-моему, она без ума от тебя, как и я. И жутко ревнует.
– Этого только не хватало. Луиза, заходи, – пригласил дурочку жестом Володька с такой кислой миной, от которой нормальный человек убежал бы, но только не Луиза.
– Я оставляю вас одних, – взбежала Полин наверх.
– Не уходи, я боюсь ее. Вдруг набросится на меня? – пошутил он, Полин лишь рассмеялась и ушла в спальню. Он крикнул: – Ты жестокая, Полин.
Луиза переступила через порог и остановилась, кидая вороватые взгляды по сторонам, явно искала Полин. Володька широко улыбнулся:
– Заходи. Садись. Есть будешь? Ешь, ешь. Как ты мне надоела.
ПАРИЖ, 4 ФЕВРАЛЯ
Леха посетил канцелярию русского посольства, без обиняков признался, что ищет такую-то, проживает она в Париже, дайте адрес. Ему посоветовали обратиться в визовую службу. Он туда. Пользуясь разговорником, Леха кое-как объяснил, что ему нужно. В визовой службе куда-то звонили, о чем-то говорили, что-то искали. В конце концов, выяснилось, что Глазкова получила вид на жительство, дали и ее контактный телефон. Потом Леха долго выяснял адрес абонента, отыскал дом, в котором она живет, дни напролет проводил с Тимуром у дома, Глазкова не появлялась. Вечерами дежурили в ресторанах, Тимур был доволен, но Леха Таран вдруг отказался шататься в одиночку по скучному маршруту: «Балалайка» – «Петрушка». И причина тому Тимур. Если Леха обходился минимумом, то тот транжирил направо и налево, потом требовал денег. Леха сказал:
– Баста! Больше не получишь денег, понял? Такой хилый, а жрешь за троих. Это у тебя от глистов зверский аппетит. Сначала выведи их, а потом по парижским ресторанам гуляй. Все, сиди в номере. Вечный выходной у тебя и диета.
Тот пришел в неописуемый гнев, орал, махал руками, но…
– Закрой клюв и не маши крыльями, – ухмылялся Леха, лежа на кровати в номере и с тупым упорством глядя в телевизор.
– Между прочим, я здесь работаю больше твоего, – взывал к совести Тимур. – Ты не контактный. И потом, лицо у тебя… я ничего не имею против, но с человеком с таким лицом люди не желают знакомиться, извини. Они шарахаются от тебя, не заметил? Леха, ну, пожалуйста… Мы же в Париже! Заставлять сидеть в номере – это издевательство над личностью! Леха, клянусь, не буду тратить, все равно у меня цесарок нет. Клянусь, что в России отдамся полностью в твои руки…
– Ты не баба, чтоб мне отдаваться, а я не голубой, чтоб тебя брать. Все, кончай ныть, едем к ее дому. Давай так, если кто будет заходить в дом, ты иди следом. Может, она сидит в квартире безвылазно, а продукты ей на дом возят. Так мы хоть узнаем, там она или не там. Марк не сообщал, что она приехала, значит, где-то здесь кантуется.
Проторчали у дома, как всегда, до вечера. Поскольку выучили наизусть жильцов, следили только за новыми людьми, входившими в дом, по очереди бегали перекусить в бистро.
Около шести вечера появился незнакомый мужчина, вошел в дом, Тимур, само собой, за ним. Мужчина поднялся на лифте на четвертый этаж, а Тимур бежал по лестнице. На этаже незнакомец позвонил несколько раз в квартиру Глазковой, подождал и, несолоно хлебавши, нажал на кнопку лифта. Тимур к нему:
– Мсье, пардон… я есть друг… квартиры… то есть хозяйки…
– Говорите по-русски, – вдруг перебил его мужчина на чистейшем русском языке.
– Вы русский?! – обрадовался Тимур.
– Да, – сказал тот, глядя на Тимура с усмешкой.
– Ба! Вот не ожидал! А я не знал, к кому обратиться. Меня зовут Тимур, – протянул руку, незнакомец пожал ее. – Мы договорились с хозяйкой этой квартиры встретиться в Париже, и вот, представьте, никак не могу ее застать. Как я рад русскому человеку! Послушайте, а не отпраздновать ли нам наше знакомство? Мой приятель тут недалеко ждет, мы в командировке. Идемте, я познакомлю вас. Нет, нет, возражения не принимаю. Встретить в чужой стране земляка – это праздник…
Главное – напор, чтоб человек не успел опомниться, и не делать ни одной паузы, куда можно вставить хоть слово. По дороге до поста наблюдения Тимур сыпал фразами, казалось, на едином дыхании. Леха шары на лоб выкатил, когда Тимур подвел к нему незнакомца:
– Это мой помощник Леха. А попросту – телохранитель. Да, друг мой, – это он обращался к незнакомцу, – в наше время без телохранителя никуда. Понимаешь, Леха, наш русский друг знает Лину, мы встретились у ее квартиры. Я пригласил его отметить встречу. Не беспокойтесь, я плачу. Так, куда бы нам сходить? На чужбине дух родины сладок, поэтому… что у нас по расписанию, Леха?
– «Петрушка», – хмуро сказал тот, недружелюбно рассматривая незнакомца.
В том же духе Тимур трещал и в такси до самого ресторана, никому не давая сказать и слова. В скором времени расположились за столиком. Не назвавший себя незнакомец – он просто не нашел момент представиться, – извинившись, ушел в туалет, а Леха напустился на Тимура:
