Тесные объятья смерти - Маргарита Малинина
Взяв этот удлиненный предмет, я попыталась вставить в отверстие. Подошло! Это реально ключ! Что-то щелкнуло, и дверь (а это оказалась именно она) отошла в сторону, образовав внушительную щель. Прямо как в средневековых замках! Что тут происходит?!..
Я сделала шаг вперед – навстречу пугающей черной неизвестности.
* * *
В ноздри мне ударил кислый запах – смесь затхлости и крови. Я страшилась делать шаги вперед, не видя, на что наступают мои ноги, ибо понимала, что может оказаться под ними. Подспудно я знала, что где-то здесь должен быть выключатель. Под черные свободные костюмы с белыми бабочками и масками совершенно не подходили фонарики. Источник света должен быть здесь.
Я долго шарила по стене рукой, наконец догадалась подсветить телефоном. Сразу возле входа в ржавой железной скобе висел… факел. Настоящий факел, обмотанный тряпкой. Как в фильмах про страшные подземелья. Только я подумала над тем, что нужно вернуться на кухню и поискать спички, как телефон в руке случайно опустился и я увидела нужные вещи на полу: зажигалка и какая-то стеклянная бутылка. Очевидно, со спиртом или керосином. Недолго думая, я полила из бутылки на тряпку и, морщась от неприятного запаха, чиркнула колесиком. Загоревшийся факел подсветил мне еще парочку таких же в паре метров. Только когда я зажгла их все, пройдясь вдоль четырех стен, я осмелилась посмотреть на то, что было в центре огромного помещения.
Черным углем на цементном полу выведена гигантская пентаграмма, которая почти достигала стен. В каждом секторе, образованном пересечением черных линий, нарисован какой-то знак; некоторые уже были мне знакомы как символы богини Деметры, о назначении других оставалось лишь догадываться.
В самом центре пентаграммы покоился огромный камень, размерами где-то метр на полтора, я бы даже сказала, что это кусок скалы. Снизу и сверху он был гладким и ровным и лежал строго перпендикулярно полу, возможно, кто-то специально его стесал, чтобы сделать из него сидение и заставить его плотно и твердо стоять на полу. Верх этого булыжника был целиком залит кровью. Засохшей, но от этого не менее пугающей. Ее было так много, что часть стекла по стенкам и оказалась на полу, попав на некоторые символы. Сделав неуверенный шаг вперед и чувствуя, как колени подкашиваются от этой картины, я даже различила сверху засохший и подгнивший кусок плоти…
Я выбежала из подвала так быстро, как могла. Из холла – сразу на улицу. Мне нужен был глоток свежего воздуха. Маньяки с букетами… Теперь я знала, куда они стремятся попасть. И теперь я знала, где убили ту девушку.
Умом я понимала, что засохшая кровь не должна пахнуть. Как и орган, если это был именно орган, должен был мумифицироваться в этих условиях, иначе бы в нем роились мухи и личинки, и пахло бы не кровью, а тухлятиной. Однако я ничего не могла сделать со своим носом. Обоняние жило отдельно от мозга, и оно заполнило меня целиком именно четким, ярким – я бы даже сказала, запахом свежей крови, что было какой-то мистикой, сюром, а не реальностью. И меня от него тошнило.
Пришлось стоять на крыльце, согнувшись в три погибели, какое-то время, дабы избавиться от чувства, что все съеденное за год из меня сейчас выйдет резко, стремительно и болезненно.
Телефон все еще был при мне, но я использовала его не для того, чтобы кому-то позвонить. Время! Мне нужно знать точно, который час.
Цифры, загоревшиеся на экране смартфона, подсказывали мне, что я успеваю. Заперев дом и калитку, я бросилась на улицу 8 Марта.
Кирилл как раз выходил из дома.
– О, приветик! – удивился он и зачем-то вывернул карманы. Впрочем, тут же пояснил: – Смотри! Я без сигарет!
– Мне нужно поговорить с твоей бабушкой, – без околичностей начала я. – Это возможно?
– А зачем тебе?
Я молчала. Он прочитал что-то в моих глазах и понял, что мое желание продиктовано не праздным любопытством. Мне реально что-то нужно узнать.
– Она дома, – сказал он, отпирая дверь, закрытую тридцать секунд назад. – Но ты должна понимать, бабуля – она… не в себе иногда. Не жди ничего.
Не знаю, что он подразумевал под этой таинственной фразой, но я не спешила ее разгадывать.
– Спасибо. Ты не можешь представить нас друг другу? – в каком бы я ни находилась состоянии, я все равно не могла бесцеремонно завалиться в чужой дом и просто так взять и заговорить с незнакомой бабушкой. Возможно, человек без комплексов и социофобии и смог бы. Но не я.
– Ладно, – вздохнув, Кирилл сверился с часами, явно не желая опаздывать, и быстро пошагал вглубь бедно обставленного домишка. Я шла за ним. Мысль разуться при входе быстро меня покинула. Я не могу злоупотреблять его временем. – Ба, знакомься, это Лера, – сказал он, когда мы дошли до дальней комнаты – крохотной спальни с отсутствующей дверью. Вместо нее в проходе мешались какие-то разноцветные этнические висюльки, создающие шум, если пройти через них.
На высокой перине полусидя отдыхала пожилая морщинистая женщина в цветастом халате – словно выбранном в тон висюлькам в проходе – поверх сшитого из лоскутов покрывала. Вкупе со старой полированной мебелью и фарфоровой посудой за стеклянными дверцами серванта создавалось ощущение, что я попала во времена Советского Союза. Комплекцией женщина походила на мою бабушку – полноватая, невысокого роста. Однако черты лица были противоположными. Длинный нос, узкие губы, светлые седые волосы, которые дама не пыталась закрашивать, словно кичась своим возрастом. И только глаза – такие же искрящиеся, добрые, карие. Этими глазами она сейчас меня с интересом рассматривала, совершенно не походя на ту недееспособную, которую успел нарисовать Кирилл.
– Ладно, я пошел, мне на работу. Общайтесь.
Он быстро вышел, оставив нас наедине. Я смотрела на нее во все глаза, не решаясь двигаться. Почему-то мне было неловко. И причина состояла уже не в том, что мне некомфортно с незнакомцами. А в том, что я знала, что она знает, о чем я хочу поговорить. И при этом я не хотела заставлять ее об этом говорить – как-то так.
– Садись, – неожиданно произнесла она глубоким контральто и
