Девочка у моста - Арнальдур Индридасон
Он опустил взгляд на траву и неожиданно вспомнил одну молитву, которую мать читала вместе с ним и Бетой, когда они были еще маленькие. Завершала она молитву всегда тем, что осеняла их с сестрой крестом, чтобы ночью им ничто не угрожало. Конрауд даже удивился, что слова той молитвы вернулись в его память из небытия, и стал проговаривать их про себя. В Бога он не верил, но по какому-то наитию он повторил жест своей матери и осенил крестом место, где обрела вечный покой Нанна.
Могила, однако, не выглядела совсем уж сиротливо: на ней лежала одна-единственная, еще свежая, красная роза. Значит, недавно кто-то вспоминал о несчастной девочке, которая нашла свою смерть в озере Тьёднин.
42
Конрауд перевел взгляд туда, где стояла клиника в Фоссвогюре, и подумал о том, чтобы сходить туда прямо сейчас и справиться о состоянии Лейвюра.
Марта сообщила ему, что бывшего учителя поместили в отделение интенсивной терапии, где медики занимались лечением его ожогов, и что ему предстояло там пролежать еще несколько дней. Лейвюр очень удивился, когда узнал, кого должен благодарить за то, что остался в живых, и выразил желание, чтобы его спаситель зашел его навестить. У него были серьезные ожоги на руках и на ногах, но ему, похоже, удалось потушить охватившее его пламя, прежде чем он потерял сознание, надышавшись угарным газом.
Путь от кладбища до клиники был недалекий и, преодолевая его на машине, Конрауд старался не думать о том, насколько это короткое расстояние от стационара до погоста, должно быть, облегчает жизнь медперсоналу. Лучше уж поразмышлять об иронии судьбы, по которой в одной и той же клинике оказались два не знакомых друг другу человека – оба свидетели по делам, не имеющим между собой ничего общего, и оба с тяжелыми травмами.
Лейвюр Дидрикссон находился в сознании, но под действием сильнодействующих препаратов, которые ему ввели, чтобы облегчить его страдания. Его руки и ноги были перебинтованы в несколько слоев, а возле кровати стоял баллон с кислородом, помогавшим ему дышать. Содержать его в отделении интенсивной терапии больше не было необходимости, и поскольку в клинике имелось достаточно свободных коек, его перевели в трехместную палату.
– А вот и вы, здравствуйте. Спасибо, что спасли меня, – с трудом проговорил Лейвюр, завидев на пороге палаты Конрауда. – Полицейские рассказали, что это вы вынесли меня из горящего дома.
– Слава богу, что пессимистичные прогнозы на ваш счет не сбылись, – сказал Конрауд.
– Это все благодаря вам.
– Вижу, что настрой у вас бодрый.
– А это благодаря препаратам, которыми меня тут накачали, – сказал Лейвюр, опуская глаза на свои перебинтованные руки. – Я чуть сам себя не погубил – еще немного, и моя песенка была бы спета. А вы ведь оказались там не случайно? Вам нужно было о чем-то поговорить со мной?
– Ну да, о кукле, – кивнул Конрауд. – Я узнал, что ее отдали вам.
От неожиданности Лейвюр не нашелся с ответом, и Конрауд пересказал ему свою беседу с Эймюндюром.
– Не знаю, что на меня нашло, – пробормотал пожилой учитель с видом раскаявшегося грешника. – Конечно, я должен был сразу рассказать вам правду. Меня… В последнее время меня одолевает комплекс неполноценности.
– Ну что вы! Мы все пленники своих демонов.
– А где же кукла сейчас? – поинтересовался Лейвюр. – Она ведь никакой значимости не представляет, верно?
– Честно говоря, определенную значимость она все же представляет. Я пытаюсь предъявить ее в качестве вещественного доказательства в деле Нанны, но это не так просто. Я передал куклу полиции, которая, однако, не испытывает особого желания вновь ворошить те события.
– А кукла действительно может считаться вещественным доказательством?
Конрауд пересказал ему то, что узнал от Эймюндюра о художественном даре Нанны и о ее привычке прятать свои рисунки в кукле. Он также сообщил Лейвюру, что когда голову куклы отделили от туловища, в игрушке обнаружились два рисунка, которые теперь изучала полиция. Подробностей, однако, Конрауд раскрывать не стал. У Лейвюра эта информация вызвала сильное любопытство, и он забросал Конрауда вопросами, но тот не стал на них отвечать, обосновав свой отказ тем, что теперь дело находится в ведении полиции, и говорить о том, будет ли возобновлено расследование, пока рано.
– Понятно. Но почему вдруг полиция… Разве девочка погибла не в результате несчастного случая?
– Я изучал материалы дела, и меня заинтересовала одна вещь, о которой я и собирался расспросить вас вчера вечером. Скажите, почему вы хранили куклу все эти годы? Вам не кажется, что это несколько… нездоровая одержимость?
– Одержимость? Ну, не знаю, возможно ли это назвать одержимостью. Кукла оказалась в моих руках при не совсем обычных обстоятельствах, и я почему-то не мог просто взять и выбросить ее.
– А почему вы не рассказали мне, что кукла у вас?
– Потому что я подумал… Откровенно говоря, я подумал, что это вас не касается. Я ведь даже не был с вами толком знаком. Я посчитал это своим личным делом.
– Но тогда возникает подозрение, что вы пытаетесь что-то скрыть.
– Почему? Только потому что у меня есть частная жизнь?
– Понимаете ли, по тому делу вы единственный проходили свидетелем, – сказал Конрауд. – В момент обнаружения Нанны вы находились в полном одиночестве. Больше там никого не было.
– Если не считать человека в плаще.
– Да, вы мне о нем рассказывали. Однако того человека видели только вы. Вы понимаете, что нам приходится просто верить вам на слово?
– То есть? Вы
