Девочка у моста - Арнальдур Индридасон
– Лет двенадцать.
– Неужели? А она разве не… ты посмотри на ее живот, – проговорил Оуливер. – Она будто… вроде как беременна. Неужели она родила в столь юном возрасте?
– Да нет, – не отводя глаз от рисунка, ответил Конрауд. – Она не рожала.
– А что же произошло?
– Она умерла.
40
Прошмыгнув перед окнами кафе «Хрессингарскаулинн», мать Конрауда открыла дверь в заведение, проскользнула внутрь и приблизилась к угловому столику, за которым он ожидал ее. Она наклонилась к его щеке, чтобы поцеловать, но Конрауд отвел лицо в сторону: он уже взрослый мужчина – к чему эти телячьи нежности? К тому же, с тех пор как мать уехала вместе с Бетой, их отношения практически сошли на нет. Теперь, проделав неблизкий путь из восточных фьордов через всю страну, она всего на несколько дней приехала в Рейкьявик. О своем краткосрочном визите она оповестила Конрауда письмом, добавив также, что была бы рада с ним повидаться, и сама же назначила место встречи – по доброй воле Конрауд в «Хрессингарскаулинн» никогда бы не зашел: слишком уж пафосным на его вкус было это заведение. Его завсегдатаями являлись люди искусства, поэты и журналисты, которые любили с умным видом пофилософствовать за чашкой кофе.
Отцу о своем рандеву с матерью Конрауд не рассказал, поскольку знал, что его одобрения не получил бы. Ни о своей бывшей жене, ни вообще об их браке и причинах его распада, отец никогда не говорил. В последние месяцы Конрауд периодически – особенно когда находился в подпитии – заговаривал о расставании родителей, но в ответ каждый раз слышал от отца лишь гневные упреки и матерную брань в адрес матери, которая ему якобы изменяла.
Мать поинтересовалась, как у него дела, на что Конрауд пробурчал себе под нос какой-то дежурный ответ. Он в основном молчал, пока мать подыскивала темы для беседы. Они не виделись почти год, и неожиданно для себя Конрауд заметил, как она постарела: морщины стали более глубокими, кожа больше не сияла здоровьем, а в волосах проглядывала седина. Когда-то давно он спрашивал у матери, как она познакомилась с отцом, и она рассказала ему о танцевальном вечере, который проводился в одном заведении. Шла война, и на том вечере было немало солдат, которые оказывали ей непрошеные знаки внимания. Девушка уже не знала, куда деваться от назойливых кавалеров, когда появился он – уверенный в себе молодой человек, настоящий джентльмен, который в мгновение ока их разогнал. Все происходило довольно стремительно: через какое-то время будущие родители уже жили вместе в ожидании первенца – Конрауда. Со свадьбой тоже решили не затягивать, хотя женщина даже точно не знала, чем занимается ее жених в плане профессии. Более того, мать до сих пор утверждала, что в то время и не догадывалась об истинной сущности отца. Иногда к ним в дом приходили солдаты, визиты которых неизменно заканчивались тем, что отец вступал с ними в потасовку. Бывали у них и моряки с торговых судов, и в этом случае тоже отец нарывался на неприятности. В довершение всего он повадился устраивать в доме спиритические сеансы, в результате которых происходили очередные скандалы. Постепенно мать осознала, что ее мужу плевать, законна ли его деятельность или нет: единственное, что его интересовало, была нажива. Даже если кто-то нес ущерб от его махинаций, с отца все было как с гуся вода. Мать старалась смотреть на его делишки сквозь пальцы, но все больше убеждалась, что выйти замуж за такого человека было поспешным решением. Потом родилась Бета.
– Может, переедешь ко мне на восток? – спросила она, когда они сидели в «Хрессингарскаулинн», где фоном звучала веселая болтовня посетителей. Было очевидно, что этот вопрос стоил матери немалых усилий.
– Я хочу жить в Рейкьявике, – ответил Конрауд, осознавая в тот момент, что своим отношением нисколько не способствует тому, чтобы мать комфортнее чувствовала себя в его присутствии. Он и сам не знал, откуда взялось все это презрение, ощущение стыдливости, которое накрыло его, не успел он перешагнуть порог кафе, и почему в его душе закипает злоба. Возможно, причина заключалась и в том, что два вечера подряд он напропалую пил со своими приятелями и теперь пребывал не в лучшей форме.
– А если тебе снять комнату? Ты ведь не обязан с ним жить, – продолжала мать. – Ты уже взрослый, можешь сам о себе позаботиться.
– Ну да, может, и сниму.
– Вот-вот, не тяни с этим…
– Вообще-то, это мое дело, где жить, – высокомерно перебил ее Конрауд. – Я делаю то, что хочу и когда хочу.
– Ну да, конечно. Прости, что влезла не в свое дело.
Они оба помолчали.
Затянувшуюся паузу прервала мать:
– Что-то ты мне кажешься немного… Как твое самочувствие?
– Лучше всех. Ты лучше про себя расскажи. Твое-то самочувствие как? – огрызнулся он.
– Да что с тобой происходит, Конрауд?
– Ничего.
– Ну как же? Почему ты такой озлобленный? Ты на меня сердишься?
– Ни на кого я не сержусь.
– Но что же все-таки случилось, Конрауд?
– Даже не знаю, о чем вы думали, когда решили нарожать детей: меня и Бету. Мы ведь для вас досадная оплошность. Ошибка молодости. Зачем мы вообще нужны? Что у вас в головах творилось?
– Это неправда, Конрауд.
– Родили нас, а потом раз – и только тебя и видели! Укатила подальше от всего этого дерьма.
– Это не так, Конрауд, – покачала головой мать. – Я уехала, не потому что мне просто так захотелось.
– Ну как же! А почему тогда?
– Я больше не могла с ним жить.
– Вот оно что! Не могла, значит.
– Да. Именно поэтому я и уехала.
– Ну естественно.
– Послушай меня, Конрауд. На то была причина.
Он опустил взгляд в чашку с кофе.
– Я не могла тебе все объяснить, потому что ты был еще слишком мал, чтобы понять определенные вещи. Тебя он никогда не обижал – всегда хорошо обходился с тобой. Я понимаю, что ты очень к нему привязан, несмотря на все его недостатки, но теперь, видимо, пришло время рассказать тебе правду.
– Какую правду? Сейчас начнешь что-нибудь сочинять про отца?
– Нет, Конрауд. Тебе я никогда врать не стану.
– Он говорит, что вы развелись по твоей вине.
– Знаю.
– Что ты ему изменяла. Что у тебя был любовник. Он предупреждал, что ты будешь рассказывать мне о нем всякие небылицы, а в своем предательстве никогда не признаешься. Еще он говорил, что нельзя верить ни одному твоему слову.
– Все случилось из-за Беты, – прервала
