Кровавый апельсин - Гарриет Тайс
Я открываю дверь, захожу, и мгновение все кажется нормальным. Матильда бежит ко мне и обнимает. Мы садимся на нижнюю ступеньку, и она рассказывает мне о том, что делала сегодня и как ее друзья были впечатлены, что она говорила с полицией днем раньше. Мы болтаем, и я уже собираюсь пройти с ней на кухню, чтобы дать ей фрукты, когда появляется Карл и нависает надо мной.
– Матильда, иди в свою комнату, – говорит он.
– Мама собиралась дам мне вкусняшку.
– Я принесу тебе апельсин, а потом можешь, пожалуйста, пойти в свою комнату.
Я стою в коридоре и жду, пока он не возвращается из кухни и не передает Матильде тарелку.
Дочка берет ее и спрашивает:
– Что это? Выглядит забавно.
– Это апельсин, – говорит Карл. – Можешь теперь пойти наверх? – Стоя спиной к солнцу, лучи которого падают сквозь окно над дверью, Карл кажется выше, чем обычно, внушительнее.
– Это не похоже на апельсин. Он красный.
– Это красный, или кровавый, апельсин, Матильда. Органический. Полезный для тебя. Просто пойди в комнату и съешь его, – говорит Карл, показывая наверх.
В этот раз она так и делает, встает с моего колена с капризным вздохом и, громко топоча по ступенькам, идет наверх, ясно давая понять, что ей не хочется этого делать.
– Элисон, пожалуйста, зайди сюда. Нам нужно кое-что обсудить.
Мне хочется сказать ему, чтобы он отвалил, перестал быть такой помпезной задницей, но моя бравада длится недолго. Я встаю и следую за ним, засунув руки глубоко в карманы брюк, чтобы скрыть дрожь. Сажусь на диван и жду, когда он ко мне присоединится, но вместо этого он встает с другой стороны комнаты перед камином. Я жду, когда он заговорит, но Карл молчит. Тишина в комнате становится все тяжелее и тяжелее. Если мое сердце продолжит стучать так учащенно, он его услышит.
– Карл, я…
Я больше не могу молчать, но только я открываю рот, он тоже начинает говорить, заглушая мои неуверенные слова:
– Я думал об этом всю ночь, Элисон. И весь день. Мне приходилось со стольким мириться, и я больше так не могу.
– Что ты хочешь сказать? – чуть ли не блею я.
– Пожалуйста, ничего не говори. Это и так очень сложно, но мне нужно сказать то, о чем я думаю. Все зашло слишком далеко.
Я киваю молча. Понимаю, что прижала ладонь ко рту, хотя не помню, когда это сделала.
– Я подам на развод, Элисон. Пути назад нет. Я поговорил сегодня с юристом, и закон на моей стороне. Я могу развестись с тобой по причине безответственного поведения. Ты знаешь, через что ты заставила меня пройти, особенно за последний год.
– Я…
– Нет, дай мне закончить. Для меня это очень сложно. Меньшее, что ты можешь сделать, это дать мне договорить.
Я скоро взорвусь, во мне бурлят слова защиты, обвинения, извинения, боль; они извиваются и корчатся, и, если я не выпущу их изо рта, они взорвут мне голову. Но я молча киваю. Это меньшее, что я могу сделать.
– Я хочу, чтобы ты покинула дом. Сегодня же. Понятно, что тебе придется забрать остальные вещи позже, но пока что я хочу, чтобы ты собрала сумку и ушла. Принимая во внимание твое поведение, у меня не будет проблем с получением статуса основного опекуна Матильды, а учитывая, что я отдал деньги за дом из своего временного пособия по безработице, у меня больше прав находиться здесь, чем у тебя.
Я поражена, забыла все слова. В голове кипящая масса шума, и я не могу проанализировать сказанное Карлом.
– Однако тебе выплатят за часть дома, и я не стану с этим спорить. Все-таки тебе нужно где-то жить. Но, учитывая, что это дом Матильды, а я тот, кто будет за ней присматривать, логично, что здесь останусь я. Ты понимаешь, что я говорю?
Смятение, которое я ощущаю, должно быть, отражается и на моем лице. Я сглатываю, делаю вдох и выдох. Карл продолжает смотреть на меня, словно в ожидании ответа.
– Хочешь, чтобы я съехала? – наконец спрашиваю я.
– Так я и сказал, да.
– И ты станешь опекуном Матильды?
– Очевидно. Ты же не пытаешься сказать, что можешь за ней присматривать? Ты и за собой-то присмотреть не можешь. – В его голосе не осталось ничего, кроме презрения. Даже гнева.
– Но… но она любит меня. Я ей нужна. – Теперь я плачу, слезы катятся по лицу.
– Ладно, Элисон, мне явно придется сказать тебе все прямо.
Карл садится на край кресла и наклоняется над кофейным столиком. Я подумала, что, если он будет одного роста со мной, это поможет, но его близость скорее больше пугает меня, а не меньше.
– С чего начать?
Он делает глубокий вдох и перечисляет…
Алкоголь – галочка.
Часы вдали от нее – галочка.
Курение – галочка.
Моя эгоизм, работа на выходных и по вечерам – галочка.
Мой эмоциональный эгоизм – галочка.
Его список раздавливает меня. В голову приходят слова защиты: мне пришлось вернуться на работу, потому что он потерял свою, природа профессии барристера подразумевает, что ты можешь получить работу внезапно и готовиться к ней до поздней ночи, трудности общения с клиентами и постоянные косяки уголовного правосудия, из-за которых иногда лучше выпить с коллегами, людьми, которые все понимают, чем приносить домой эту жестокость и грязь.
Но прежде, чем я успеваю что-либо сказать, он продолжает:
– И ты можешь сказать, что все это необходимо для твоей карьеры, Элисон, но ты могла бы присоединиться к Королевской службе уголовного преследования или стать штатным юрисконсультантом у солиситоров. Ты могла бы все упростить. Но нет, ты пристрастилась к вниманию, которое получаешь, когда стоишь в парике и мантии. Тебе нравится находиться в центре сцены. Посмотри, как ты пытаешься перевести на себя все внимание при встречах, рассказывая людям о своих делах. Смотри, как ты выпендривалась, получив свое первое дело об убийстве. – Слова Карла срываются с его языка все быстрее и быстрее. Он наконец озвучивает годы неприязни.
– Карл, послушай…
– Может, заткнешься? Всегда говоришь только ты. Теперь моя очередь! – кричит он.
Я поднимаю руки, вжимаясь в сиденье и подбирая ноги под себя, словно пытаясь казаться меньше.
– И ничто из этого не имело бы значения, если бы не влияло на Матильду. Ты ужасная мать. Она никогда не стоит для тебя в приоритете, ты никогда не отводишь ее в бассейн и не заботишься о том, что ей нужно для
