Эндрю Тейлор - Анатомия призраков
Соресби, спотыкаясь, пересек комнату и упал на колени У кровати. Ричардсон стоял рядом и наблюдал. Студент запустил руку под чехол матраса, в солому.
— Не здесь, — сказал Ричардсон. — С другой стороны.
Рука Соресби, скрытая от глаз, поменяла положение. Наконец он выудил переплетенный в кожу том в четвертую долю листа и пораженно уставился на книгу.
— Пожалуйста, дайте сюда, сэр, — потребовал Ричардсон.
Мужчины находились на расстоянии не более ярда. Не вставая с колен, точно проситель, Соресби протянул книгу Ричардсону. Тьютор взял ее и открыл на титульном листе. Он наклонил томик, чтобы Холдсворт тоже увидел название. «Парижская резня».
— Клянусь, — хрипло прошептал Соресби. — Клянусь, я…
— Прошу, не добавляйте клятвопреступление к своим прочим грехам, сэр. Что ж, мы на время удалимся. Оставайтесь в своей комнате, пока я за вами не пришлю, — тьютор повернулся к Холдсворту: — Мне так горько, что вам пришлось наблюдать столь неприятный разговор. Но могу ли я еще немного злоупотребить вашей добротой и попросить сопроводить меня в Директорский дом?
Он едва заметно поклонился юноше и вышел из комнаты, задрав нос, как если бы пытался уберечь его от вони моральной нечистоплотности.
Холдсворт последовал за Ричардсоном. В дверном проеме он обернулся. Соресби все еще стоял на коленях. Его лицо было грязно-белым, почти серым. Глаза — широко распахнутыми и пустыми. Двигались только руки. Хрустнул сустав.
34
Филипп соскочил с лошади и распахнул ворота. Он завел ее во двор, и от стука копыт дюжина голубей вспорхнула в воздух. Когда всадник отпустил поводья, она подошла к кормушке и принялась пить.
Уичкот толкнул тяжелую дверь мельницы. Она была заперта. Он нашел это место без особого труда. Конюхи на платной конюшне обладали энциклопедическими познаниями об окружающей сельской местности, и один из них когда-то работал на мистера Смедли, арендатора колледжа в Уайтбиче. Филипп знал, что следующий час может определить направление всей его будущей жизни. Благоразумие указывало в одну сторону, инстинкты толкали в другую.
За спиной раздались шаги. Из-за угла крытого соломой коттеджа появился Малгрейв. Он неуверенно направился к незваному гостю, кренясь в разные стороны по мере того, как переносил вес с короткой ноги на длинную и обратно. Остановился в нескольких шагах от Уичкота. Мужчины молча глядели друг на друга.
— Мне показалось, я слышал стук копыт, — произнес джип с мрачным удовлетворением человека, который опасался худшего и теперь, по крайней мере, утешается сознанием собственной правоты.
— Я пришел навестить мистера Олдершоу. Где он?
Малгрейв сплюнул на булыжники, едва ли в футе от ботинка Уичкота.
— Он сегодня не принимает.
— Черт бы побрал твое бесстыдство! — рявкнул Филипп.
Внезапно разъярившись, он выпрямился во весь рост. Вся тревога и разочарование последних нескольких месяцев вылились в восхитительном приступе злости. Не дав себе труда поразмыслить, он взмахнул правой рукой и вытянул Малгрейва хлыстом по лицу.
Захваченный врасплох, джип запоздало попытался уклониться от удара и перенес вес на короткую ногу. Нога подвернулась, и он упал. Уичкот снова вытянул его хлыстом, кончик которого на этот раз закрутился между шеей и плечом Малгрейва.
Джип застонал и поднялся на ноги. Он потерял шляпу и парик. Шатаясь, но, однако, поразительно быстро он убежал туда, откуда пришел. Уичкот зашагал за ним, размахивая хлыстом; его сапоги для верховой езды стучали и скользили по булыжникам. Ярость нашла безопасный выход. Он почти испытывал благодарность к Малгрейву.
Филипп завернул за угол коттеджа и оказался в заброшенном саду. Малгрейва нигде не было видно. Возможно, он укрылся в коттедже, или даже на мельнице за ним. Уичкот заметил силуэт у воды, едва различимый за неухоженными фруктовыми деревьями внизу сада.
Сперва порка, затем купание. Это преподаст жулику урок.
Филипп понял ошибку, прежде чем достиг деревьев. Это Фрэнк сидел здесь, совершенно один, спиной к коттеджу. Его сюртук и шляпа лежали рядом на траве. В руке была удочка, и леска безжизненно висела в воде, покачиваясь вместе с течением. Фрэнк не обернулся, когда Уичкот подошел ближе, хотя наверняка услышал шаги.
«Благоразумие», — напомнил себе Филипп. Он ощутил непривычное спокойствие. Игра будет долгой.
— Фрэнк! — Уичкот подошел и улыбнулся, зная, что должен притворяться, как никогда прежде. Он переложил хлыст в левую руку, готовясь к рукопожатию правой. — Чудесный денек. Рад вас видеть.
Фрэнк положил удочку и встал. Он проигнорировал протянутую руку и сухо поклонился.
— Выглядите превосходно, — продолжил Уичкот, небрежно упирая отвергнутую руку в бедро, как если бы с самого начала намеревался это проделать. — Да вы ходячая реклама благотворного воздействия сельской жизни! Знаете, мне даже захотелось переехать и жить в уединении с вами. Будем рыбачить, охотиться и скакать верхом дни напролет. Вы один?
Олдершоу промолчал, но Уичкоту показалось, что он кивнул. Разобрать было сложно, поскольку солнце стояло низко. Оно находилось за спиной Фрэнка, скрывая его лицо и слепя Уичкота. Медово-золотистый свет пылал на кончиках волос, которые он не причесывал и не пудрил, точь-в-точь деревенский паренек.
— Увы, но мне пришлось поучить вашего слугу дисциплине, — продолжил Уичкот. — Этот тип, Малгрейв… черт бы его побрал, в его годы пора быть умнее. Он вел себя чертовски бесстыдно. Вы должны его уволить, честное слово, должны.
Он сделал паузу, но Фрэнк промолчал.
— Ваши друзья с нетерпением ждут новостей. Могу ли я сказать им, что вы полностью выздоровели? Когда вы вернетесь к нам?
Он услышал звуки за спиной и обернулся. Малгрейв хромал по дорожке. Джип остановился рядом с деревьями, сохраняя безопасное расстояние между собой и Уичкотом. На его левой щеке уже горела полоса, и еще одна — на шее, под самой челюстью, словно алая лента.
— Он ударил меня хлыстом, сэр, — крикнул Малгрейв. — Так не годится. Я не его слуга. А еще он должен мне денег.
— Придержи язык, — рявкнул Фрэнк; его чувство благопристойности возмутила дерзость Малгрейва, посмевшего говорить грубо о том, кто выше его.
— Надеюсь, вы тоже его высечете, — сказал Уичкот. — Господь всемогущий, куда катится мир?
Фрэнк снова посмотрел на Филиппа. С внезапной жестокостью он ринулся вперед и обхватил своего старшего товарища за талию. Тот, захваченный врасплох, поначалу не пытался защититься. Олдершоу потащил его вниз по берегу. Уичкот сопротивлялся, и на мгновение ему удалось разорвать захват. Но Фрэнк был моложе, крупнее и сильнее. Он обхватил Филиппа и притиснул его руки к бокам.
— Черт побери, отпустите меня…
Фрэнк тащил его вниз. Земля у воды была мягкой. Сапоги скользили в грязи. Филипп ударил противника лбом в лицо со всей возможной жестокостью. Тот выругался и сменил тактику: оторвал Уичкота от земли.
— Ради Христа…
Олдершоу повернулся, поднимая свою жертву еще выше, и, хорошенько размахнувшись, отшвырнул Уичкота от себя. Мгновение тот висел в воздухе, болтая руками и ногами, затем упал в воду с оглушительным плеском.
— Кря, — улыбнулся Фрэнк. — Кря-кря.
Холдсворт быстро выбежал из Кембриджа, взбираясь по длинному подъему от реки, как будто за ним гнались фурии. Два лица непрестанно сменялись на сцене внутреннего театра его сознания: белое, костлявое и полное страха лицо Тобиаса Соресби и лицо Элинор Карбери, обращенный к нему взор прелестных глаз… столь неожиданных и, несомненно, восхитительных на суровом, худощавом, с густыми бровями лице.
Почему мы считаем, что только мертвые являются нам, задумался он, если у живых это получается не хуже?
Город остался позади. Когда свет начал меркнуть, с запада потянулись облака, и стало заметно прохладнее. Холдсворт замедлил шаг. Он вспомнил, как в первый вечер в Иерусалиме Ричардсон вывел его в сады и заговорил о колледже как о крепости, огороженной и защищенной. Но существовала и другая точка зрения, а именно, что стены удерживают своих обитателей внутри, точно так же, как не дают чужакам проникнуть снаружи. Это место — ловушка, а животные в ловушке не способны спастись друг от друга. Когда-то, в дни процветания, Холдсворт нанял подмастерье, который находил удовольствие в собирании крыс и помещении их в одну клетку. Крысы сражались друг с другом, пока не оставалась всего одна, окровавленная, торжествующая и зачастую умирающая. Наблюдать за ними — подлинное удовольствие, говаривал подмастерье и принимал ставки на победителя.
В четверти мили показался всадник. Его лошадь шла шагом, следовательно, он не спешил. Постепенно расстояние между ним и Холдсвортом сокращалось. В осевшем на седле человеке было что-то странное. Его голова опущена. Сюртук выглядел обвислым и забрызганным. Ни шляпы, ни парика.
