Светлана Успенская - Двум смертям не бывать
— Смотря что понимать под словом «прилично», — встряла в разговор еще одна девушка, чьи чрезмерно развитые челюсти ритмично двигались, как у парнокопытного, — она непрерывно жевала жвачку. — Я была в одной фирме, так там предложили триста баксов в месяц. Разве ж это деньги для Европы?
— Зато для нас деньги! — заявила пигалица. — Ты знаешь, милая, сколько мы с Жанкой на зоне получали? Пять тысяч в день за то, что шили рукавицы с утра до вечера. Так что для нас триста баксов — целое состояние!
— Ну-ну! — презрительно фыркнула девица и отвернулась. — Тогда какие проблемы? На Тверской ты такие бабки за неделю заработаешь… Если на тебя, конечно, кто-нибудь польстится. — Она смерила презрительным взглядом свою собеседницу.
— Она меня шлюхой назвала! — возмущенно завопила пигалица на весь коридор. — Ах ты, драная кошка! Ах ты, подстилка! Да ты кто такая, мы на зоне честно отпахали не для того, чтобы всякие твари нам на воле в глаза хамили!
Рассвирепевшая девица оживленно затрясла кудряшками, наступая на длинноносую. Та испуганно попятилась. Назревала драка.
— Успокойся, Таська, — внезапно вмешалась подруга бойкой пигалицы и успокаивающе тронула ее за плечо. — Не обращай внимания!
— Нет, но ты слышала? Она меня шлюхой назвала! — продолжала возмущаться Таська.
В это время дверь в полутемный зал, где производился просмотр претенденток, в очередной раз растворилась.
— Степанкова! — выкрикнул плечистый парень, выйдя из полутьмы. — Кто здесь Степанкова? На выход.
— Иди, Жанна. — Пигалица Тася мгновенно забыла про ссору и подтолкнула подругу вперед. — Ни пуха ни пера!
— К черту! — ответила та и нырнула в темноту зала, точно в глубокий черный омут.
На освещенной сцене стоял обыкновенный письменный стол, за которым восседали представительный мужчина в костюме и галстуке, молодая элегантная женщина секретарского вида и парень лет тридцати с накачанными бицепсами — очевидно, это и было жюри.
— Подойдите поближе, — предложил представительный мужчина и указал на стул перед собой. — Имя, фамилия, год рождения, место рождения, пожалуйста.
— Степанкова Жанна, 1970 год, город Выдра.
— Выдра? — удивился тот. — Где это такая?
— Далеко, — попыталась улыбнуться Жанна. — Около Быковска.
— Назовите анкетные данные родителей.
Секретарша взяла ручку на изготовку, собираясь записывать.
— У меня… нет родителей, — через силу произнесла Жанна.
— Сирота? Детдомовская? — оживился представительный.
— Нет, меня воспитывала бабка. Она уже умерла.
— Хорошо… — резюмировал мужчина. И было непонятно, что же во всем этом хорошего.
Просмотр продолжался. Зазвучали первые аккорды танцевальной мелодии, зажглась подсветка сцены…
— Пожалуйста, раздевайтесь, покажите, что вы умеете…
Разгоревшийся в фойе скандал привлек внимание еще одной особы, на фоне вызывающей публики выглядевшей удивительно скромно. Она уже несколько часов ошивалась между претендентками, прислушиваясь к их разговорам, и что-то тайно фиксировала в потрепанном блокноте. Это была начинающая журналистка, которая собирала материал для своей статьи о работе русских женщин за рубежом. У нее был уникальный шанс на халяву выцарапать интервью из начинающих манекенщиц. В сумке журналистки в боевой готовности покоился диктофон.
— Вы в первый раз здесь? — обратилась репортерша к Тасе, пытаясь завязать дружеский разговор. Ее заинтересовали случайно оброненные слова болтливой пигалицы о том, как та еще недавно шила рукавицы на зоне.
В архиве у репортерши уже имелись записи нескольких разговоров: с профессорской дочкой, студенткой иняза, которая целенаправленно стремилась выехать за границу для языковой тренировки, с безработной, с юной матерью, у которой на руках были годовалый ребенок и мать-инвалид. Журналистку не очень впечатлили их жизненные истории. Лейтмотивом поступков всех этих дам была единственная фраза: «Нет денег, не на что жить, нет работы», и лишь профессорская дочка собиралась уехать за рубеж еще и по идейным соображениям. «Не хочу жить в совке», — так и заявила она. Еще в заначке у репортерши имелась пара приезжих девиц легкого поведения, которых не устраивал их опасный промысел в столице. И вдруг такой уникальный журналистский материал сам плывет ей в руки!.. Журналистка уже видела аршинные заголовки на первой странице номера «Бывшие зечки стаями бегут за рубеж!».
— А вы что, сидели? — Она незаметно включила в сумке диктофон.
— Ну, сидела! — с вызовом ответила белобрысая Тася. — А что?
— Да так… А подруга ваша, она тоже? — Чтобы завязать дружеские отношения, журналистка предложила интервьюируемой пачку «Мальборо».
— Классная штука «Мальборо», — вздохнула та, беря сигаретку. — Ничего, если я для Жанки возьму парочку?
— Пожалуйста. А ваша подруга Жанна тоже там была с вами?
— Конечно! — Тася затянулась, от удовольствия прикрыв густо накрашенные веки. — Мы с ней будто одной веревочкой связаны. Куда она, туда и я. Еще с Бутырки! — И, заметив непонимание на лице собеседницы, объяснила: — СИЗО номер 2, камера номер 314.
— А за что вы… — Журналистка не знала, как помягче выразиться, чтобы не обидеть девушку.
— Слушай, а чего мы с тобой на «вы», а? — неожиданно спросила Тася. — Я на «вы» только со старыми следователями и с надзирательницами. Давай на «ты», а?
— Годится… Так за что… тебя?
— Известно за что! За что наш женский род всегда на земле страдает? Из-за них, из-за мужиков… Мужа своего я чуть не порешила. Ну, понимаешь, он от меня на сторону бегал, а мне врал, что сверхурочная работа у него. Ну, короче, пошла я на его «сверхурочную» и застукала его со своей лучшей подругой в постели. Ну и… — Тася нервно затянулась сигаретой. — Взяла топор и…
— И что?
— Да ничего… Хотела ему его паршивый орган отрубить, но он, гад, увернулся. Ну, тогда я его немного топором и задела… Совсем немного. По голове. — Тася как-то растерянно улыбнулась. — Пока с ним разбиралась, подруга моя дала деру… Ну, короче, припаяли мне пять лет, отпустили за хорошее поведение через два. Пока я сидела, муж со мной развелся, выписал из квартиры, жилплощадь продал и был таков! Так что у меня теперь ни кола ни двора… Мне здесь, в совке, больше ловить нечего, всяк мне в глаза судимостью тычет, на работу не берут. Хочу новую жизнь начать. И хочу, чтоб никто в душу не лез. А за бугром, говорят, никому ни до кого дела нет. И потом, манекенщица, она не то что подзаборная какая… И замуж можно прилично выйти!
— А подруга ваша… твоя… Она за что сидела?
— О, у Жанки история еще хлеще вышла… Ей предложили родить в Штатах, она согласилась. Родила, а ребенка у нее и отняли. А саму ее тогда еще и на бабки кинули. Ну, она не выдержала и пошла с ножом на того гада, который ее на это подбил. Ей и припаяли… Жанка из-за меня еще лишних полгода пропарилась в Можайской колонии — я, говорит, Таська, без тебя теперь никуда. И то! Что нам те мужики теперь? Им лишь бы юбку задрать, а потом смыться… А мы с Жанкой не разлей вода…
— Вы лесбиянки? — Глаза у журналистки загорелись нехорошим огнем. «Жареный» материал сам лез в руки.
— Ты что, офигела? — обиженно взвилась Тася. — Газет начиталась? Да мы с Жанной в Бутырке для того и подружились сначала, чтобы вместе против «ковырялок» обороняться!
— «Ковырялка», это кто? — не поняла журналистка.
— Темная ты девица… Эта такая баба, которая, ну… Одним словом, она вместо мужика в камере… Ну вот, представь, темный вечер, сидим в женском корпусе в Бутырке. Грязь, вонь, народу полно… По телику эротический фильм крутят. А некоторые бабы, понятное дело, уже по году без мужиков, и их того, разморило. И вот одна подходит к Жанке, садится возле нее, начинает гладить, целовать, лезет своим слюнявым ртом… Сначала Жанка ее добром попросила, мол, отойди. Та еще пуще, не унимается… Ну, Жанна ей и вмазала со всей силы. Та «ковырялка» гораздо выше ее и сильнее была, началась драка, тут и другие «мочалки» подключились. Только я одна на стороне Жанки была. Все на одного — это ж несправедливо! Ну, «отметелили» нас конкретно всей камерой. А потом вмешались надзиратели и кинули нас в карцер «за нарушение внутреннего распорядка». Потом мы с Жанной как вышли, такое в камере началось!.. Мы быстро в авторитет вошли, нас потом все боялись. Жанна даже кем-то вроде смотрящей по камере стала.
— Как это вам удалось? — полюбопытствовала журналистка.
— Да так, — Тася отвела взгляд, — долго рассказывать… А потом еще интереснее дела пошли. Знаешь, Бутырка — не женская тюрьма, там и мужики тоже сидят. В спецкорпусах мужики всегда авторитетные, ну, всякие воры в законе, авторитеты, бизнесмены разные, «бобры» на тюремном языке. А у кого бабок много, понимаешь, тому и на зоне неплохо. Они даже «банкеты» устраивали себе. Там все, как надо, было — выпивка, девочки… Ну, ясное дело, откуда в Бутырке девочки, кроме как из женского корпуса! Нас, тех, которые посимпатичнее, тоже часто приглашали. Только ты не думай, все добровольно было. Понравился мужик — если хочешь, идешь с ним в специальную камеру, остаешься вдвоем и там хоть до утра милуешься. Все же живые люди, всем надо… А что? Весело, вкусная еда, выпивка… Иногда же развлечь себя надо, а то озвереешь от тоски среди бабья.
