Андрис Колбергс - Ничего не случилось…
— Что ему надо, этому обэхээснику?
— Вроде бы ничего. Копался в документах. Потребовал все за последние три года. Я выделил ему стол у бухгалтеров, чтобы был на глазах, но мы так ничего и не поняли — что-то понавыписывал, только неясно, что именно. Утверждать не могу, но кажется, адреса комитетов — тех, что сдавали повторно. Подскочи как-нибудь на машине, а? Посидим хорошенько!
— Надо, конечно, проветриться, а то все работа да работа, даже в голове гудит… Спасибо, что позвонил!
— Ну так что?
— Я тебе сообщу дня за два. Мне обещали привезти угрей.
— О, прихвати с собой!
— Договорились! Как только привезут, отдам закоптить и сразу звоню тебе! До свидания!
Закончив разговор, директор комиссионного магазина хозяйственных и спортивных товаров принялся ходить по кабинету из угла в угол, разворачиваясь словно пловец в бассейне. Раз, два, три, четыре, пять — кругом! Кабинет был крохотный, находился на первом этаже, на окнах были решетки, как и в других помещениях магазина, окна которых выходили во двор. Но на сей раз именно из-за решеток собственный кабинет казался директору одиночной камерой. Директор не чувствовал себя безгрешным, ибо на такой должности, и нельзя быть ангелом, но считал, что ничего крупного или уголовно наказуемого за ним не числится.
Часы… Если в самом деле ищут часы, то он чист как стеклышко. Может, оценщицы заварили какую-то кашу?.. Пусть тогда сами и расхлебывают! Гораздо неприятнее будет, если начнутся расспросы про синтезаторы и электроорганы — цены на них директор определял сам, но и тут дела далеки от какой-либо уголовщины; начальство за подобное в худшем случае только «укажет», выскажет «предупреждение» или вынесет «выговор». Выговор в конце концов хлеба не просит! Перебьемся!
Нет, как будто ничто не угрожает, но вот неведение и ожидание — это противно, сплошная игра на нервах! Теперь сиди тут как дурак и жди, хотя намечено столько дел помимо работы!
Москвич заявился сразу же после обеденного перерыва. Это был молодой парень, симпатичный и застенчивый — последнее совсем не типично для столичных людей, приезжающих в провинцию.
Директор пригласил его отобедать, сказав, что заодно обсудят все предстоящие мероприятия и интересующие гостя вопросы, после чего целенаправленно поработают, но москвич от обеда отказался — уже перекусил! — и для начала попросил копии квитанций за прошлый год.
Ожидая, пока их принесут, он разглядывал через зарешеченное окно легковушки во дворе.
Это было узкое продолговатое помещение с письменными столами, стоящими в ряд. Здесь товароведы и оценщицы отбивались от слишком категорических требований посетителей, сдающих вещи на комиссию, листали прейскуранты и, если все же приходили к обоюдному соглашению, оформляли документы. Женщины, тут работавшие, со временем приобрели безапелляционную манеру разговаривать, с людьми, от которой уже не могли избавиться ни дома, ни на улице.
К москвичу они почувствовали неприязнь сразу: его присутствие мешало им вести себя так, как они привыкли, да и ясно было, что к ним он прибыл не для того, чтобы раздавать ордена. Директор разжег любопытство обеих дам-товароведов и отправил домой практиканта, которому временно был отведен средний стол. Обэхээсника директор усадил за этот стол — пусть себе сидит да листает старые квитанции. Директор согласен съесть собственную шляпу, если уже завтра женщины не выведают, что именно обэхээсник из квитанций понавыписывал и что его интересует. Ишь, разулыбался!
Рабочий день подходил к концу, а москвич сделал всего две-три выписки. Обеим дамам он показался неинтересным занудой — каждую квитанцию раз пять в руках перевернет, прежде чем отложит.
До закрытия магазина оставалось менее часа, но в помещении для ожидания было довольно много народу. Обычное дело. Очередь в основном состояла из таких, кто не может отпроситься с работы, поэтому приходит под вечер.
Оценщица за последним письменным столом привычным движением привязала к старинной лампе товарный ярлык, опломбировала узелок, таким же привычным движением поставила лампу на полку у себя за спиной и нажала на сигнальную кнопку. В помещении для ожидающих тут же загорелась лампочка — пожалуйста, следующий!
Вошла обыкновенная, буднично одетая женщина — скорее всего пенсионерка, во всяком случае, пенсионного возраста. Полными, нежными ручками — такие бывают только у людей, работающих в конторе, — она вынула из сумки сначала паспорт, положила его на стол. Потом вещь для продажи. Это были мужские часы в корпусе и с браслетом из нержавеющей стали.
Оценщица взяла часы и стала их рассматривать. — Швейцарские, — сказала посетительница. — Совсем новые.
— Вижу. Сколько вы хотите?
— Вы же лучше меня знаете. Эти часы из дорогих. — И вдруг, словно вспомнив то, что забыла сказать сразу, добавила: — Мне их подарили…
Деления и стрелки часов были фосфоресцирующими, в небольшом окошечке темного циферблата — число месяца, а повыше — фирменный знак — квадрат с буквой «Т», под ней — полное название — «Tissot».
Оценщица начала заполнять квитанцию. Женщина глянула на цифру, вписанную в соответствующую графу. Видно, цена ее вполне удовлетворила, потому что она устроилась на стуле поудобнее и стала осматриваться по сторонам. Никто из присутствующих не заметил, что во время разговора — он велся по-русски — москвич внимательно следил за происходящим.
Полная женщина расписалась на бланке, сказала «до свидания» и вышла из помещения.
— Покажите, пожалуйста! — Москвич протянул руку и, не дождавшись разрешения, взял часы.
Оценщица бросила на него презрительный взгляд и уже было нажала на сигнальную кнопку, чтобы вызвать следующего клиента, но москвич остановил ее:
— Минуточку… Она часто приносит вещи на продажу?
Женщина капризно повела плечом, а другая, тоже освободившаяся от посетителя, сказала:
— Она приходила недели две назад. Тоже с часами. Фирму часов я не запомнила, можете посмотреть в документах у кассира или директора.
— Двести рублей? Переплатили. И порядочно переплатили. — Москвич возвратил часы.
Оценщица обиженно и молча открыла прейскурант и положила его перед москвичом.
— Здесь говорится о швейцарских часах, — отвечал москвич, даже не взглянув на прейскурант, — а эти — подделка под швейцарские. Изготовлены в Гонконге и, конечно, намного худшего качества, чем настоящие «Tissot».
— Откровенно говоря, просто не знаю, как быть, — говорил позднее москвичу директор комиссионного магазина. — Как моим девчатам различить — какие настоящие, а какие поддельные?
— Да… Проблема… — уходя, неопределенно протянул москвич.
Директор по телефону подробно пересказал эстонскому коллеге события в своем магазине. Потом оба решили жить по-прежнему до тех пор, пока не получат конкретную инструкцию, которая позволит успешно бороться с проникновением подделок во вверенные им магазины.
— Уверен, что на самом деле обэхээсникам все эти подделки сам знаешь до какого места, — закончил рижанин. — Им-то какая разница, поддельные или настоящие часы я ношу? Они ищут совсем другое. Видно, разнюхали, что часы ввозят большими партиями. Ведь за товар в таких случаях расплачиваются валютой, а это значит, что здесь, по нашу сторону границы, ее где-то надо еще и раздобыть. Вот что их интересует. Им надо выйти на валютчиков!
Он был не так уж далек от истины.
Примерно в то время, когда Центральное телевидение заканчивает свою вечернюю информационную программу и большинство семей готовится к очередному сериалу с известными актерами, управление внутренних дел получило разрешение прокуратуры на обыск в квартире пенсионера Смирнова, и сводная московско-рижская команда следователей отправилась в путь.
Дворника они подняли с постели, тот одевался медленно и все время ворчал:
— Нашли кого обыскивать! Никитыч самый порядочный человек во всем доме — отставной полковник…
Бог знает, зачем дворник преувеличивал. На самом деле Смирнов был майор в отставке.
Дверь отворил седой мужчина невысокого роста, спокойно и вежливо спросил, чем может быть полезен. Один из следователей по привычке чуть было не брякнул: «Нам помогать не надо, лучше о себе позаботьтесь!»
В дверях кухни появилась женщина в домашнем фланелевом халате. Москвич сразу узнал в ней ту, которая сдавала в комиссионном магазине часы с браслетом — гонконгскую подделку.
Дрожащими пальцами она пробежала по пуговицам халата; в глазах вспыхивала то тревога, то надежда, что пришедшие все же ошиблись — либо домом, либо квартирой.
Ознакомившись с ордером на обыск, мужчина нервно пожал плачами и сказал: «Ничего не понимаю! Абсолютно ничего!»
Квартира была небольшая, но чистая. В глаза бросалось множество книг — большая самодельная полка вдоль одной стены — от пола до потолка. Москвич с тоской подумал, что из-за книг обыск затянется до утра — все их придется перелистать. Он вспомнил, как однажды при обыске обнаружил пачку пятидесятидолларовых ассигнаций между склеенными страницами книги.
