Андрис Колбергс - Ничего не случилось…
Рауса быстро пробежал глазами по строчкам, скатал бумажку в шарик и щелчком пальца запустил в раскрытое окно:
— Что вы себе позволяете? Позор!
Ималда вспомнила, как здесь же, в кабинете, Рауса настаивал на том, чтобы она обыскала всю квартиру, но когда они снова встретились, даже не спросил, удалось ли ей что-нибудь найти. Значит, про часы ему все известно.
— Нам не о чем говорить! Выйдите из моего кабинета!
Силдедзис уже пришел в себя и с интересом наблюдал за происходящим.
Проиграла. Полностью и окончательно…
— Вы у нас больше не работаете и нечего таскаться сюда! — крикнул Леопольд, увидев Ималду на лестнице. — Уж так плохо тебе тут было, что теперь обиваешь пороги со своими жалобами!..
А внизу стоял Рейнальди и взглядом умолял, чтобы при Леопольде она с ним не заговорила.
Дед с портрета сверлил глазами.
Ималде казалось, что и дед чувствует себя здесь лишним. В этой квартире со вспоротыми матрасами и подушками, с убогой мебелью, клочьями морской травы и обивки, с перьями и пухом, которые кружились под ногами — у Ималды не было ни сил, ни желания даже пол подмести. Ухоженная раньше квартира напоминала прекрасный парусник, гордо несущийся по волнам, а теперь — старое прогнившее корыто, медленно и неумолимо тонущее, потому что никому до него нет дела.
Ималда пошла на кухню, с трудом отрезала ломоть хлеба от черствой буханки, намазала его маслом и, не ощущая вкуса, жевала жесткие куски, обдирая до крови десны.
Думать ни о чем не хотелось, все было безразлично.
Но, когда в дверь настойчиво позвонили, она подошла на цыпочках. На лестнице звучали мужские голоса. Ималда прислушалась, но ничего не могла разобрать: говорили сразу несколько человек. Потом загремели задвижками в квартире напротив и соседка открыла свою дверь. Опять о чем-то говорили, затем дверь соседки захлопнулась и снова загремели задвижки. Шаги мужчин стали удаляться.
Ималда подбежала к окну и глянула вниз. На улице возле дома стоял микроавтобус «скорой помощи».
Девушка затряслась — неужели сбудется то самое страшное, чего она подсознательно ждала?
Да, из парадного вышли трое плечистых мужчин в белых халатах — так по вызовам ездит только психиатрическая бригада «скорой помощи» — сели в автобус и уехали.
Ималда опустилась на табуретку, понурив голову.
А может, было бы лучше — в больнице?.. Ведь она всем мешает, ее пытаются устранить. Самым простым способом — кто-то позвонил, бригада выехала, не застала дома, но этот кто-то будет звонить снова и снова… Пока наконец: «Ах вы уже два раза лечились? Как себя чувствуете? Нормально? Поедемте с нами — на всякий случай проверимся!»
А в больнице…
Опять старуха, которая подолгу стоит там, где ее поставили.
Опять стонущая женщина — считает, что ее подвергли радиации.
Опять старушка, после еды перемазанная как младенец.
Даже деревья там роняют листву как-то по-другому — ненормально.
Ималда подошла к телефону и стала поочередно подключать к розетке провода, пока наконец не услышала в трубке непрерывный гудок. Набрала номер.
— Алло! Нельзя ли позвать доктора Оситиса?
— Он на курсах в Симферополе.
— Спасибо.
Сухонькая сгорбленная старушка… Ежедневно она приходит с миской картошки, политой жирным соусом, и пожилой уже сын бежит за ней, как собачонка, потом оба усаживаются в парке, и он съедает содержимое миски в один присест. После смерти сына она продолжала приносить еду, убежденная, что его прячут в отделении и не позволяют с ним встретиться.
Человек, который целыми днями раскачивается, как маятник.
Эпилептик в конвульсиях, с кровавой пеной на губах.
Нет!
А дед с портрета не сводит с нее взгляда — глаза как два клинка.
Все, решено!
Открывает ящик комода и переодевается в линялый бесформенный джемпер, перешитое платье матери и старую нейлоновую куртку.
Берет мешок и отправляется в подвал.
Приносит в мешке ружье, кладет его на стол, пытается вспомнить, как заряжал его брат. Взводит курки и пощелкивает ими.
Достает из привязанного к ружью мешочка два патрона, вставляет в патронник, взводит курки, заворачивает ружье в многослойную папиросную бумагу и в нескольких местах перевязывает яркой ленточкой. Улыбается — чем не подарок!
Выходит из дому и звонит из автомата.
— Извините, нельзя ли позвать…
— Нет, еще не пришел с работы.
Она идет неторопливо, разглядывая улицу.
В парке напротив «Ореанды» сталкивается с контрабасистом — тот спешит на работу.
— Привет! — кричит он и удивляется, заметив ее странное облаченье.
— Одолжи пятьдесят копеек…
— Мелочи нет — держи рубль! Чао!
— Я ведь не верну!
— Посмей только!
Ну теперь она будет кутить напропалую!
В магазине кулинарии в уголке шипит кофейный автомат.
— Кофе и наполеон… — просит Ималда.
Она стоит у высокого, на одной ноге, столика, смотрит на спешащих, озабоченных прохожих за окном, пьет кофе. Кофе ароматный, наполеон рассыпчатый… Может, его испек Мартыньш?..
Женщины за прилавком перешептываются:
— Неужто дочка Алды — очень похожа…
Ладно, думайте, что хотите, а мне пора.
Снова телефон-автомат. Настенный, словно в прозрачном пузыре.
— Простите, нельзя ли позвать…
— Он приехал, мне в окно видно… Отпирает гараж…
— Тогда с вашего позволения я позвоню минут через десять.
Дед именно так и сказал бы — «с вашего позволения» — он был настоящий интеллигент.
Вот и дом.
Вот и этаж.
Вот и дверь. Табличка «Роман Р. Рауса».
Мягкий звук колокольчика внутри квартиры. Сначала Ималда отрывает клок бумаги у конца стволов, потом вокруг спуска.
Дверь открывает массивная женщина с массивными серьгами.
— Могу ли я повидать Романа Романовича? — сладким голосом спрашивает Ималда.
— По какому делу?
— Меня просили ему передать…
— Оставьте! Я его жена.
— Мне сказали передать прямо в руки.
— Рома! — женщина кричит куда-то в глубь квартиры, Ималда ее уже не интересует, и она исчезает за дверью справа, оставив девушку в коридоре, по стенам которого развешаны разные старинные безделушки.
Выходит Рауса — в стеганом халате, из-под него видны пижамные брюки. С газетой в руке.
Смотрит на Ималду и замечает дула стволов.
Но поздно — раздается выстрел.
Рауса изгибается и падает.
Ималда опускает ружье и стреляет еще раз — из пола выскакивают мелкие щепки.
Она закрывает за собой дверь и выходит на лестницу.
Уже на улице замечает, что с пальца правой руки капает кровь и прикладывает палец ко рту.
В начале сентября директору комиссионного магазина хозяйственных и спортивных товаров позвонил коллега из Таллинна.
Они познакомились и подружились в те времена, когда широко практиковались коллективные поездки по обмену опытом с подведением итогов в социалистическом соревновании. Поездки обычно завершались одинаково: по нескольку раз пересчитав на перроне своих гостей, хозяева запихивали их в вагон и облегченно вздыхали: наконец-то эти пьянчуги в поезде — стоят возле окон и машут подаренными им на прощанье букетами цветов.
Организаторы подобных мероприятий под конец обычно чувствовали себя совершенно измочаленными, им уже не доставало фантазии показать гостям что-нибудь более оригинальное. Почетные грамоты — как правило, их хватало на всех — в поездках по саунам да на яхтах поистрепывались, дома их увлажняли и гладили через газету. При этом приговаривали: «На будущий год махнем к литовцам!»
А отъехавшие, едва придя в себя и в вагоне-ресторане промочив горло холодным пивом, тут же принимались за создание комиссии и распределение обязанностей: «Ты отвечаешь за встречу гостей, ты — за транспорт, а ты, лапушка, позаботишься о развлечениях. И не возражайте! А то будете иметь дело со мной! Это уже дело чести! Не хватало осрамиться, ведь литовцы никогда не были жлобами!» Справедливости ради нужно заметить, что уж в скупости-то нельзя было обвинить ни одного из организаторов сборищ, а уровень определяла лишь изощренность фантазии.
Ущерб, причиняемый здоровью от таких встреч, частично компенсировался установлением личных контактов, которые потом поддерживались круглый год: так, если кому-то требовался прицеп к «Жигулям» или японский видеомагнитофон, а в Риге такого товара не имелось, то жаждущий подобной вещи обзванивал иногородних коллег, после чего получал указание вылететь самолетом в Минск, Кишинев или в другой город, где и становился счастливым обладателем желаемого дефицита.
— Послушай… — таллиннский коллега говорил с характерным эстонским акцентом, — я тебя просто извещаю — вдруг тебе пригодится информация… У меня тут два дня работал один обэхээсник из Москвы… Да, обэхээсник — предъявил такие документы. Сегодня он звонил насчет билетов — хочет лететь в Ригу, вот я и решил тебе позвонить. Ты меня понимаешь?.. Как вообще дела? Как супруга?
