Андрей Анисимов - Проценты кровью

– Нет уж. Ты оформляешь меня к себе в бюро. И я ни на шаг от тебя не отхожу, – твердо заявила Надя и, оглядев удивленных мужчин, добавила: – Я мужа на неделю отпустила. Так одни его расстрелять хотели, другой пулю в ногу всадил. Ты как ребенок, тебе одному нельзя.

Позавтракав в гостиничном буфете, супруги и Глеб вышли на улицу. В Питере дул ветер, снежная крупа колола щеки, и было ниже нуля.

– Типичная погодка для северной столицы, – сказал Ерожин, устраиваясь рядом с водителем. Глеб открыл Наде заднюю дверь и уселся за руль:

– Куда едем?

Подполковник полез в карман, достал карту и, заглянув в нее, распорядился:

– Пили до Триумфальной арки, потом по Литовскому.

Пересекая бесконечные трамвайные пути и подпрыгивая на битом асфальте, Ерожин подумал, что даже мягкая подвеска «Сааба» на дорогах северной столицы долго не выдержит. Дом, к которому они, в конце концов, подъехали, отличался от большинства питерских строений, прекрасных с точки зрения архитектуры, но грязных и запущенных, своим добротным и опрятным видом. Это был современный двенадцатиэтажный дом из светлого кирпича. По дорогим машинам, стоящим у подъезда, нетрудно было догадаться, что обитатели его не бедствуют.

– Подождите меня, – попросил Петр Григорьевич и, поморщившись, вышел.

– Палку возьми, – напомнила Надя.

– Обойдусь, иду к даме. Не желаю выглядеть калекой, – подмигнул жене Ерожин и захромал к парадному. Оглядев сложный домофон, Петр Григорьевич нашел кнопку консьержа и позвонил. Через минуту дверь открыл опрятный старичок в очках и вопросительно глянул на незнакомого гражданина.

Ерожин полез в карман, достал удостоверение и, показав его дедушке, вошел в подъезд.

– Мне надо повидать Александру Николаевну Кленову, – сказал он.

– Они еще спят. Время – десяти нет. А они артистка, – предупредил дед, поглядев на будильник в своей каморке.

– Спят, значит, разбудим, – бесцеремонно ответил Ерожин.

– Пожалуйте на седьмой. С властью не поспоришь, – покачал головой страж подъезда и скрылся в своем закутке.

Ерожин поднялся на седьмой этаж, осмотрел широкий холл перед квартирами и, отыскав нужную дверь, позвонил. В глубине квартиры раздался топот, затем громкий лай собаки и детские голоса.

– Кого там еще черт несет?! – услышал Петр Григорьевич низкое контральто одновременно со звуком отмыкающегося замка.

– Подполковник милиции Петр Ерожин, – отрекомендовался Петр Григорьевич, увидев перед собой высокую даму в халате из вишневого бархата.

– Что, налог за собаку не уплатила?! – спросила дама, оглядывая Ерожина с ног до головы.

– Собака ни при чем. Мне надо поговорить с Александрой Николаевной.

– Говорите, если не шутите. Александра Николаевна, это я, – не очень приветливо представилась хозяйка квартиры.

– Может быть, я войду? – улыбнулся Ерожин.

– А ты ничего, мужик. Лет сорок? Или хорошо сохранился? – прикинула Александра Николаевна, впуская гостя. Петр Григорьевич попал в гостиную. Собака продолжала лаять, но Ерожин ее не видел.

– Я Мусю заперла, – поняв взгляд подполковника, пояснила певица. – Она злюка и может сожрать.

Ерожин уселся в мягкое старинное кресло, Кленова присела напротив:

– Кофе не предлагаю. Рано. Я только с постели и пока не проживу час, ничего не соображаю и сама готова кусаться.

– Обойдусь без кофе. Я занимаюсь делом очень опасного типа. Он убил уже нескольких человек, и хочу предупредить, что и ваша жизнь под угрозой, – без предисловий начал Петр Григорьевич.

– Моя жизнь под угрозой с рождения, – без всякого волнения ответила Александра Николаевна.

– Может быть, если я назову фамилию этого типа, вы отнесетесь к моим словам серьезно? – Ерожина начинала злить самоуверенность Кленовой.

– Назовите, но боюсь, что с подобными господами знакомств не вожу. Вот администраторы, антрепренеры, дело другое. Они хоть и убийцы, но убивают не сразу, сперва наобещают с три короба, а потом пьют кровь, – усмехнулась певица.

– Его зовут Эдуард Михайлович Кадков.

Певица откинула голову на подголовник кресла и громко расхохоталась.

Ерожин не мог скрыть удивления на реакцию дамы.

– Мишка, Алешка, дуйте сюда! – громко позвала Александра Николаевна, и в гостиной появились два подростка, как две капли воды похожие друг на друга. – Извольте знакомиться. Это два моих личных убийцы и зовут одного Михаил Михайлович Кадков, а другого – Алексей Михайлович Кадков. А вы меня пугаете Эдуардом Михайловичем Кадковым!

– Близнецы – сыновья Михаила Алексеевича? – Петр Григорьевич от неожиданности встал с кресла.

– Вы очень догадливый, что для милиционера даже удивительно, – съязвила хозяйка. – Когда я, молоденькой певичкой с шестирублевой ставкой, выродила на свет разом этих кровопийц, думала, наложу на себя руки. А вот ничего, жива. Показались и марш в свою комнату, – отправила подростков строгая родительница.

– Я вижу, вы женщина сильная, но имейте в виду, я не пугаю вас, а предупреждаю. Эдик наверняка уверен, что его папочка вас озолотил. Он зверь, и ваша самоуверенность может вам стоить дорого. – Ерожин встал с кресла. – Навестить вас я считал своим долгом.

– Я не такая дура и приму к сведению ваши слова. Но как я могу уберечься? Допустим, дома Муся меня в обиду не даст. А за стенами? Нанять телохранителя мне не по карману. Концерты теперь часто не продашь, – уже совсем другим тоном заговорила певица. Ерожин понял, что перед ним сильная, но усталая женщина, и, в дверях, целуя ей руку, посоветовал:

– Возьмите близнецов и на недельку махните из города. Береженого Бог бережет.

– А вы за неделю управитесь? – недоверчиво поинтересовалась Кленова.

– Должен, – ответил Ерожин и захромал к лифту.

Если все дороги Санкт-Петербурга, за исключением Невского проспекта, мягко говоря, нуждались в ремонте, то Средний проспект состоял из сплошных ям и ухабин. Таких дорог не только в родном Новгороде Петр Григорьевич не видел, но и в самых заштатных городках отечества. Тянулся проспект по Васильевскому острову километров на десять. Пока Глеб рулил к нужному дому, Ерожин боялся, что подвеска «Сааба» развалится. Но сам дом оказался вполне приличным. Это была новостройка. Судя по плакату над подъездом, часть квартир оставались свободными и фирма, построившая девятиэтажку, искала покупателей.

Они остановились так, чтобы подъезд был виден хорошо, а их машина в глаза не бросалась. Большой пустырь, образовавшийся вокруг строительной площадки, оставался огорожен бетонным забором. Только часть этого забора со стороны проспекта убрали, чтобы жильцы могли свободно подъезжать к парадному.

«Хорошо, что подморозило», – подумал Ерожин. Он представил себе раскисшую грязь, по которой владельцы новых квартир вынуждены были пробираться в свое жилище, и невольно им посочувствовал.

В Питере начался будний день. Из дверей дома выходили редко. Ерожин огляделся и, устроив поудобнее ноющую ногу, затих. Надя, забравшись на заднее сиденье, уткнулась в учебник английского языка и тихо бубнила, зазубривая новые слова. Петру Григорьевичу так и не удалось оставить ее в гостинице. Присутствие жены, с одной стороны, радовало подполковника. Ему было приятно, что Надя так самоотверженно решила его сопровождать. С другой, соседство женщины во время работы было непривычно и потому стесняло. Ерожин никогда не мог до конца предположить, как станут разворачиваться события. Например, он заметил, как через минуту, после того как они заняли свой наблюдательный пост, метров за двести от них остановилась серая «Волга». Никто из машины не вышел. А пассажиры там были. Видеть парадное из «Волги» не могли, но могли видеть их. У Петра Григорьевича мелькнула догадка, и он улыбнулся про себя: «Не доверяет мне генерал. Все-таки сам позвонил своим дружкам. Пусть страхуют, лишь бы не мешали».

Тем временем на пустыре появился очкарик в кепке с ушами. Очкарик выгуливал добермана. Пес сделал несколько кругов, задирая ногу на все, что торчало над поверхностью стройплощадки-двора, затем засеменил, скрючился и уселся для серьезного дела. Очкарик внимательно отследил весь процесс, ради которого он и выгуливал своего четвероногого друга, и, когда доберман, освободившись, снова помчал кругами, удовлетворенно протер очки и зашагал прочь. Минут через десять пустырь посетили алкоголики. Перед тем как сделать очередной глоток, пьяница отмерял пальцем невидимую черту, выпивал и передавал бутылку компаньону. Долго алкаши не задержались. Минут двадцать вообще никакой жизни не наблюдалось. Жизнь кипела на самом проспекте. Там брели озабоченные пешеходы, подпрыгивали на ухабах машины, гремели трамваи. Наконец и на пустыре появился новый объект. Тревожно оглядываясь по сторонам, за забор заскочила дамочка. Решив, что ее никто не видит, она задрала пальто и принялась что-то поправлять в своем женском хозяйстве.