Дик Фрэнсис - Лучше не возвращаться

— При обычной операции на здоровой скаковой лошади, например, при вывихе берцовой кости, назначается примерно от трех до пяти миллилитров на каждый фунт веса лошади в час, то есть примерно четыре литра в час. Кобыла же получила все пятнадцать.

— Значит, ты используешь пятилитровые упаковки для неотложных операций при коликах и литровые для берцовых костей?

— В общем, да. — Он задумался. — Но заметь, лошадь можно убить, дав ей и слишком мало раствора, и слишком много. Сорок литров в час даже готового заводского раствора — и летальный исход обеспечен.

Возможности смерти казались безграничными.

— Ну что ж, — сказал я. — Ты полагаешь, что в растворе было слишком много калия. Но как он туда попал? И как он попал именно этим четырем лошадям?

Он был озадачен.

— Это не Скотт. Я не верю.

— В тот вечер, когда оперировали кобылу, Скотт пришел в больницу раньше тебя. Я видел, как он брал упаковки с раствором из кладовой, и сам помогал ему перенести их в аптеку. Он свалил их на полку, и для того, чтобы отнести их в операционную, достаточно было открыть стеклянную дверь.

— Да.

— Он брал пакеты в каком-то определенном порядке?

— Да. Так, как они и поступали. Сначала те, что ближе или верхние.

— Значит, если ты хочешь добавить калий, это можно было сделать прямо в кладовой, если знать, какие пакеты уйдут следующими.

Кен с облегчением вздохнул.

— Тогда это мог быть кто угодно. Но не Скотт! Поразмыслив, я понял, что любой, кто мог зайти в кладовую и выйти из нее, не вызывая подозрений, имел возможность добавить калий. Это и все партнеры, Скотт, Белинда, медсестра, которая уволилась, а также секретарши и уборщицы. В кладовой не нужны были хирургические робы и чехлы для обуви. Чистый раствор в прочных пакетах сам по себе стерилен, и этого вполне достаточно.

— Мне кажется, мы должны поговорить с детективом Рэмзи, — сказал я.

Кен скривился, но не возражал, пока я набирал номер и договаривался о встрече с полицейским в то же утро в больничном офисе. Рэмзи был похож не на полицейского, а скорее на фермера. Он терпеливо выслушал нашу теорию о смерти лошадей и о роли Скотта в этих событиях. Он пошел вместе с нами в кладовую посмотреть, как хранятся упаковки с раствором. Те, что ближе, всегда использовались раньше. Он прочел информацию, напечатанную на пластике: содержимое и производитель.

Он последовал за нами в маленькую аптечку, где упаковки складывались на полке, вошел в операционную, чтобы пронаблюдать, как их можно взять по мере необходимости, лишь приоткрыв стеклянную дверь.

Но никто даже не предположил, что Скотт случайно узнал, кто фальсифицировал препарат. Это и не нужно было произносить вслух.

Вернувшись в офис, Рэмзи задумчиво сказал:

— Лошади умерли уже давно. Последняя партия анализов сгорела еще до исследования. Пустые упаковки из-под раствора были выброшены. Вашу теорию никак не докажешь. — Он внимательно посмотрел на каждого из нас по очереди. — Что еще вы знаете, о чем вы сами не знаете?

— Загадка сфинкса, — сказал я.

— Простите?

— Звучит как загадка.

— Загадка в головоломке, спрятанной в лабиринте, — вдруг сказал он. — Полиции часто приходится так работать. — Он взял конверт со счетами. — Неплохая идея. Передайте мне остальные ответы, когда они придут.

Мы пообещали и спросили, знает ли он уже, кто убил Скотта и кто устроил поджог.

— Мы сейчас работаем с версиями, — ответил он.

Я поехал к Нэгреббу.

Кен отказался ехать со мной, но мне из чистого любопытства, и только, хотелось увидеть человека, который почти наверняка жестоко убил двух лошадей, одну — с воспалением копыта, другую — с разрывом сухожилия. И его, и Винна Лиза не заботило, что их лошади умирали в агонии. Я видел, как мучилась кобыла Винна Лиза, и не мог поверить, что лошади могут так страдать. Мне было больно и горько, когда она умерла. Я не мог доказать, что ее владелец скормил ей цыганскую иглу. Я не мог доказать, что он вколол инсулин лошади Иглвуда. Я верил, что это он, верил с таким сильным отвращением, что мне не хотелось опять оказаться рядом с ним.

Кажется, Нэгребб испытывал ко мне те же чувства.

Я представлял себе, что он огромный, как бык, и грубоватый, как Винн Лиз. Поэтому его внешность меня удивила. Он был на выгуле у себя за домом, когда, следуя неохотным инструкциям Кена, я обнаружил скрытые в лесу столбы ворот и между ними — подъездную дорожку, которая огибала дом и исчезала из виду.

Выгул был огорожен, как в конкуре, шпалами, некогда белыми, вполне в духе такого жестокого и самолюбивого человека. На порядком вытоптанной траве стояли мужчина и рыжеволосая женщина, криками побуждая другого мужчину, который, сидя верхом на темной мускулистой лошади, пытался преодолеть барьер. Я видел такие барьеры в лошадиных шоу — яркая красно-белая имитация длинной кирпичной стены. Лошадь упорно не желала прыгать, обегая препятствие сбоку, за что и получила пару жестоких ударов кнутом.

В этот момент все трое заметили меня, но вместо приветствия я заметил лишь злобные взгляды. По всем признакам, отсутствие вежливости было для них таким же естественным, как привычка ходить.

Мужчина, сидевший верхом на лошади, и женщина были молоды. Мужчина постарше был очень непропорционально сложен, и это сразу бросалось в глаза — слишком короткие ноги и слишком массивный торс. Он направился к забору широкими шагами, лысый, с колючим взглядом, сварливый, — не человек, а ротвейлер. Я вышел из машины и подошел поближе к забору, чтобы представиться.

— Мистер Нэгребб? — осведомился я.

— Что вам нужно? — спросил он, остановившись в двух шагах от забора и повышая голос.

— Я всего на пару слов.

— Кто вы? Мне некогда.

— Я пишу статью о случаях лошадиных смертей. Я думал, что вы можете мне помочь.

— Вы напрасно думали.

— Но вы же такой опытный.

— Свой опыт я держу при себе. Проваливайте.

— Я слышал, что вы можете рассказать о внезапном остром воспалении копыта, — сказал я.

Его реакция была по-своему достаточно убедительной. Он вдруг замер как вкопанный, мышцы вокруг глаз непроизвольно задергались. Я знал, что это признаки тревоги. Мне приходилось наблюдать подобное, когда я задавал в дипломатических кругах с виду безобидные вопросы о тайной недозволенной сексуальной жизни.

— О чем вы говорите? — требовательно спросил он.

— Об избытке углеводов.

Он ничего не ответил.

Должно быть, его беспокойство каким-то образом передалось двум остальным — молодая женщина подбежала к нам, а мужчина подъехал на лошади. Она — гарпия со свирепым взглядом, он — такой же темный и мускулистый, как и его лошадь.

— Что случилось, папа? — спросил он.

— Человек интересуется острым воспалением копыта.

— В самом деле? — Его голос походил на отцовский — такой же угрожающий, с явным глостерширским акцентом. Он тоже понимал, о чем идет речь. Насчет девушки я не был так уверен.

Я сказал:

— Мне нужен репортаж из первых рук. Не для ветеринаров, а для широкой публики. Только лишь ваше описание, что вы чувствовали, когда увидели, что ваша лошадь смертельно искалечена.

— Чушь, — сказал сын.

— Это случилось в прошлом году в сентябре? Лошадь была застрахована? — спросил я.

— Пошел ты… — сказал сын, направив лошадь прямо к забору и угрожающе подняв свой внушительный кнут.

Я подумал, что самое время последовать его совету, тем более что Нэгребба, ради которого затевалась вся эта экскурсия, я увидел и оценил, завершая таким образом свою картинную галерею стариков. К тому же я целиком и полностью разделял мнение Кена о его сыне. «Если эта девушка — дочь, то она является продуктом воспитания все той же семьи, ее частью, но уж никак не главой», — подумал я.

— Кто вас прислал? — спросил Нэгребб.

— Молва, — ответил я. — Восторженный вздор.

— Как вас зовут?

— Блэйк Пастер, — я назвал первое имя, которое пришло мне в голову. Это был мой коллега, первый секретарь посольства в Токио. Я подумал, что Нэгребб вряд ли будет проверять списки министерства иностранных дел. — Независимый журналист. Жаль, что вы не можете мне помочь.

— Дерьмо, — сказал Нэгребб.

Я уже начал свой картинный отход, и на том бы все и закончилось, если бы в этот момент из-за дома не появилась еще одна машина и не остановилась возле моей.

Водитель вылез. К моему смятению, им оказался Оливер Квинси.

— Привет, — удивленно протянул он. — Какого черта ты здесь делаешь? — Его недовольство было очевидным.

— Ищу информацию для статьи о лошадиных смертях.

— Ты его знаешь? — спросил Нэгребб.

— Конечно. Друг Кена Макклюэра. Вечно в клинике сует во все свой нос.

Ситуация обострилась еще больше.

— Я пишу статью о больнице, — сказал я.