Татьяна Степанова - Валькирия в черном
– Я не так глуп, чтобы писать записки с угрозами.
– Она вас на свой юбилей не приглашала. Зачем вы явились?
Петр Грибов бросил взгляд на адвоката Мангольда.
– Я пришел отравить…
Голос его пресекся, это было похоже на спазм. Он со свистом вдохнул, потом выдохнул, Мангольд наклонился к нему и быстро нашарил в кармане его щегольской замшевой куртки баллончик-спрей.
Гущин весь подался вперед, готовый… Катя снова могла бы поклясться – готовый сделать что угодно, выхватить, выкрутить руку в болевом приеме, если это понадобится, чтобы не позволить ему… ничего не позволить ему сделать дальше.
Я пришел отравить…
Этих слов они ждали так долго?
Но все как-то рассеялось сразу… весь этот электрогорский морок: адвокат сунул Грибову спрей, нажал, Грибов судорожно закашлялся, потом задышал ровнее. В воздухе разнесся аромат ментола и валерианы.
– Я приехал отравить ей праздник, – просипел Грибов. – Старая б… пиршество устраивает в свою честь. Все еще жива, благоденствует.
– У вас неприязненные отношения? – Гущин снова откинулся на спинку кресла, стараясь казаться спокойным.
– Неприязненные? Можно сказать и так, – Грибов со свистом дышал. – Гляньте на меня, это по ее милости и по милости ее дражайшей Розы я такой. Меня пытались убить в детстве, но я выжил. Покалечился, но выжил.
Полковник Гущин посмотрел на Катю и едва заметно кивнул: давай, твоя очередь.
– Вы говорите о массовом отравлении летом пятьдесят пятого года в детском лагере «Звонкие горны»? – спросила Катя.
– Ну да, а вы что, то старое дело подняли из архива?
– Нет уже никакого дела, уничтожено, одна кинохроника осталась в архиве.
Глаза Грибова сверкнули:
– Кино, значит? Ну да, ну да, они потом приезжали в город, и к нам в школу тоже, только преподаватели воспротивились, не хотели еще больше травмировать нас. А я тогда еще валялся в больнице. Яд гулял в моей крови – почки, печень, поджелудочная… врачи думали – умру, как и многие из нас. Но я выжил. А что, и ОНА есть там, в той кинохронике?
– Любовь Зыкова? Вы говорите сейчас о ней?
– Да.
– Ее снимали, она обвиняемая.
Петр Грибов облизнул сухие губы, но тут чуткий опытный адвокат Мангольд положил ему руку на плечо и… Грибов сразу сник, согнулся.
– Вы вините в произошедшем с вами не только ее, но и ваших одноклассниц Адель Архипову и Розу Пархоменко?
– Если вы уже раскопали всю эту историю, то поняли, чем она воняет. Они всему причина, с них все началось, с их разврата, который был уже тогда и продолжается по сей день. Они нюхались с ней, Любовь Зыкова снимала комнату в доме Архиповых, и они были неразлучны. Они смотрели ей в рот, слушали ее, а она поощряла их, подталкивала их друг к другу. Она ненавидела мужчин, это было у нее с войны. Она люто ненавидела нас как вид, слышите? Она, наверное, спятила на этой своей ненависти. – Грибов посмотрел на Гущина, потом на Мангольда. – А когда мы, дети, нормальные, здоровые, не зараженные пороком дети, не захотели терпеть этих ее прихлебательниц, этих развратниц рядом с собой, она решила нас уничтожить. Она дала нам яд. О, она отлично знала, что ее протеже не пострадают – Розку и Адку лишили ужина в тот вечер в наказание. И вот теперь, через столько лет, они все еще живы, они богаты, они здоровы как лошади, они закоснели в своем непотребстве, в своем смертном грехе и еще устраивают себе праздники. Я приезжал к ним обеим на их прошлые юбилеи и получил огромное наслаждение от того, как вытягивались их козьи морды, когда они видели меня среди гостей – вот такого, согнутого крючком урода, каким я стал по их милости.
– Вы приехали к Адель Архиповой, написали ей грубую записку, потребовали встречи. И что произошло дальше? – спросил полковник Гущин.
– Я ждал ее, и я видел, как она шла ко мне через лужайку, мимо шатров и столов, на ходу разговаривая то с одним гостем, то с другим. А потом она остановилась, повела вот так рукой, мол, видишь, Петька – это все мое, это все мне, а тебе, – Грибов как-то странно закудахтал, он так смеялся, – она сложила пальцы вот так и показала мне кукиш. Она надо мной издевалась. Они с ее дражайшей Розой всегда были бессердечными суками, никогда не раскаивались.
– И как поступили вы?
– Имей я пистолет, я бы ее там и положил. Но у меня нет пистолета, и со зрением у меня плохо, не попал бы я в нее. Я развернулся и пошел прочь. Ждал, что сзади охранники налетят, погонят в толчки, как произошло при прошлой нашей с ней встрече. Но она никого не послала за мной вдогонку.
– Значит, вы просто оттуда ушли?
– Да.
– Чем можете это доказать?
– Спросите Адель.
– Мы спрашивали, она не слишком распространяется на тему ваших отношений.
– Дочь меня разыскивала там, на лужайке, мы вместе вернулись в машину и поехали в гостиницу.
– Почему сразу не вернулись в Москву?
– Поздно, я не люблю быть за рулем, когда темно, и Януше не позволяю. И потом Электрогорск для меня все же родина. Я хотел посмотреть на него еще раз при свете дня.
– Ваша приемная дочь Яна вышла замуж за уроженца Электрогорска.
– Да, он родом отсюда. Знаете, это не явилось достоинством в моих глазах, когда она представляла его нам, родителям, моя жена тогда еще была жива.
– Андрей Лопахин убит здесь, в Электрогорске, отравлен весьма изощренным способом.
– Он владел военными секретами, работал сами знаете где. Ищите там.
– Нет, мы ищем в другом месте, – Гущин облокотился на стол. – Вы известнейший ювелир. Работаете с драгоценными камнями. Препарат таллий используете?
– Когда-то давно, когда еще лично занимался обработкой камней. Сейчас я это уже не делаю. Здоровье, которого у меня нет, не позволяет.
– Таллий хранится у вас в доме?
– Нет, можете обыскать мою квартиру. Вот вам ключи, – Грибов вытащил из кармана ключи и положил на стол перед Гущиным.
Гущин повертел их, потом вернул владельцу.
– Ваша дочь отказывается от показаний, едва лишь речь заходит о ее отношениях с Лопахиным.
– Она любила его всем сердцем. Ей просто тяжело.
– Если любила, почему бросила его, почему сама подала на развод? Она отказывается это объяснять.
– Есть вещи, которые женщины не прощают. Жить вместе невозможно, возможно лишь или убить, или уйти.
– И как поступила ваша дочь?
– Она ушла.
– Она приезжала в Электрогорск к Лопахину на дачу?
– Нет. Ноги ее там не было. Послушайте, поверьте мне, я говорю вам правду.
– Извините, что вмешиваюсь, – веско сказал авдокат Мангольд, до этого момента лишь молча и очень внимательно следивший за допросом. – Но некоторые вещи уже нет смысла скрывать, я думаю. Все сразу станет намного яснее, прозрачнее, если мы не станем хранить чужие секреты. Яна ведь тут у вас? На вашем месте я бы позвал ее присоединиться к нашей беседе.
– Согласен, – Гущин вышел в коридор, сказал оперативникам, чтобы пригласили Яну Лопахину.
Появившись в сопровождении оперативника, она улыбнулась Грибову – нежно и приветливо, как послушная дочь.
– Девочка моя, сейчас все кончится, мы тебя отсюда вытащим, надо только сказать правду.
– Но, папа, ты же сам мне сколько раз твердил…
– Я говорил, что я всегда на стороне жертв, а ты жертва. Ты жертва того, что случилось в этом твоем браке по любви.
– Папа, я не могу… он же умер, а там такой позор.
– Девочка моя, если ты не скажешь, то эту правду скажу я. И сделаю это ради тебя. Вот взгляните на мою дочь, – Грибов возвысил голос. – Вы ее в чем-то подозреваете, иначе не случилось бы ни задержания, ни привода сюда в этот наш паршивый город. А я вам скажу как ее отец и просто как человек, как бывшая жертва преступления, которое вам даже не снилось по своей жестокости… я скажу вам – нет и не было женщины благороднее ее. Лишь ее мать, моя обожаемая жена. Это гены, это благородная кровь без примеси яда и зла. Вот она готова вынести как мученица все здесь – допросы, арест. А ради кого? Ради своего бывшего мужа, которого она пытается закрыть своей грудью, защитить даже после того, как он наконец-то сдох, избавил землю от своего присутствия. Она помнит, что все еще носит его фамилию и он как-никак был офицер. В армии честь не пустое слово, поэтому она, как может, пытается скрыть…
– Что вы пытаетесь скрыть от нас, Яна? – перебил его Гущин. – Почему вы подали на развод с Лопахиным?
Яна села на стул рядом с отцом.
– Я не могла больше с ним жить.
– Почему?
– Потому что он педофил, извращенец. Для него не имело разницы – пол, возраст, главное, чтобы это были дети. Вы видели, что у него в компьютерах? По скайпу в онлайне, как угодно, вечерами после работы, ночами по выходным, а потом в субботу вдруг срывался и куда-то уезжал. Отыскивал по Интернету, приходил в исступление, платил деньги. Словно наваждение какое-то, пялился на меня пустыми глазами. Вы знаете, что такое жить с мужем-педофилом?
Катя протянула ей стакан воды – еще минута, и начнется истерика. Лопахина стиснула стакан.
