Татьяна Степанова - Валькирия в черном
Наклоняется низко, так, что волосы метут пол.
Оборачивается, смотрит прямо в камеру.
Катя узнала Виолу Архипову.
– Там еще обширная переписка в почте. Весь набор, начиная с секса онлайн, – оперативник за компьютером говорил это Кате, потому что остальные все уже видели. – Последний мэйл послан за день до убийства Лопахина. Он настаивал на встрече уже не виртуально. И она согласилась.
– Хотя сейчас уже и поздно, хотя она и несовершеннолетняя, подросток, откладывать задержание до утра я не собираюсь, выдвигаемся в Электрогорск сейчас же, – полковник Гущин оглядел свою притихшую команду. – Кроме Киселева, охранника, в доме взрослых нет. Она там с сестрой. Рядом с Виолой Офелия в смертельной опасности.
Глава 56
АВАРИЯ НА ПОДСТАНЦИИ
На выезде из Москвы у МКАД оперативная машина попала в длиннющую пробку.
Среди горожан, стремящихся покинуть душный город, они медленно въехали, почти вплыли, как на корабле в закат. Он не был столь живописен, как вчерашний, все портили ошметки рваных облаков. Окрашенные багрянцем, они походили на окровавленную вату.
– Все, все собирается вместе, все одно к одному теперь. Она познакомилась по Интернету с Лопахиным, он соблазнился ею, нимфеткой. И она явилась к нему на дачу вечером, – полковник Гущин тщательно подбирал слова, лепил словно некую модель из свежезамешенной глины – осторожно и неторопливо, ибо «глина» еще была сырой, а модель… новая версия такой хрупкой. – Она подменила инсулин в его ручке-шприце ядом. А через несколько дней после убийства Лопахина дала яд на празднике сестрам. А сама приняла этот чертов рвотный порошок, так как во избежание подозрений ела и пила то же, что и они.
Начинало быстро темнеть. Закат умирал над полями, над лесом, над крышами домов придорожного поселка.
Пробка впереди потихоньку рассасывалась.
– Федор Матвеевич, но зачем ей убивать сестер? – Катя в эту минуту меньше всего желала спорить и противоречить, но она ничего не могла поделать с собой. – Какой мотив? Ведь даже в том деле пятьдесят пятого года мы отыскали мотив, а тут с Виолой… я его не вижу.
– Младшая сестра – вот тебе и мотив, младшая сестра – злыдня. Они могли ею помыкать, мы же знаем об их отношениях между собой в семье только со слов Офелии. А потом ты же сама говорила – Виола влюблена в охранника Киселева, а тот любит ее мать. Злость, ревность…
– Но она же не матери подсыпала яд на празднике.
– Все сходится на ней – знакомство с Лопахиным, данные экспертизы ДНК с конфетных оберток. Одну я поднял на даче, в доме, а вторую она на моих глазах во дворе больницы швырнула мимо урны. И я поднял, эти конфеты в продаже в Электрогорске, и экспертиза выявила наличие на обертке следов ДНК, схожей с образцами ДНК ее сестры Гертруды. Родственная связь. У подростков всегда потные руки, особенно тогда, когда они готовятся убить. Ты же хотела найти отравительницу. Вот мы ее и нашли. А то, что ей всего четырнадцать… да ты видела, что она перед камерой перед Лопахиным вытворяла? Где разврат, там и злоба, коварство. И самое главное – эта самая ипекакуана, рвотное снадобье. Это же антидот, как ты не понимаешь. Она дала яд сестрам, а сама из осторожности приняла антидот!
– Федор Матвеевич, я понимаю, и во многом вы правы. Но все равно…
– Что, что еще тебя не устраивает?!
– Что-то не сходится, я не знаю, но что-то не так.
Темная стена леса вставала по обеим сторонам шоссе. Огни, огни фонарей, слепящие фары встречных машин.
– Если тут свернем, не застрянем на перекрестке у светофора возле Баковки, сэкономим минут десять, – объявил водитель Гущина.
Не застрянем на том самом месте, где майор-педофил умер в своей машине…
– Только тогда придется через промзону, через территорию завода. Мимо старых цехов в районе Сороковки.
Они свернули, проехали несколько километров, миновали атвозаправку и снова свернули. И очутились на заброшенном железнодорожном переезде.
В свете фар справа мелькнули развалины: кирпичные стены, черные провалы огромных окон. Здание, открытое всем ветрам и дождям, лишенное крыши, походило на декорации к фильмам ужасов – ржавые балки выпирали наружу, все заросло крапивой и бурьяном, все обратилось в пыль и прах давным-давно, став прибежищем крыс и бродячих собак, сов и нетопырей.
– Бывший гальванический цех, – сказал Гущин. – Это здесь ты так рвалась побывать? Вот, гляди, что от него осталось. Ничего.
Оперативная машина (они поклясться были готовы, что шофер и не собирался останавливаться тут)… внезапно заглохла.
В открытые окна вплыла ночь и голоса ночи. И все это длилось доли секунды. Потом мотор снова заурчал, словно опомнился, и они рванули с места.
Миновали промзону на большой скорости, въехали в поселок и…
В эту минуту в Электрогорске погас свет.
Впоследствии мэр Журчалов объявил горожанам о досадной аварии на местной подстанции и даже наутро собрал совещание с участием представителей энергокомпании.
Но в эту ночь, как враг, как захватчик, в город вошла темнота.
Ехать на задержание в полной темноте…
– Смотри на дорогу, осторожнее! Черт, и сотовый вырубился. И навигатор!
Ни зги… словно их сбросили в черную бездонную яму…
Особняк за высоким забором, в который они уже приезжали, вырос перед ними как сказочный замок.
Ни огонька в окнах.
Автоматические ворота открыты – нет тока, все настежь.
В темном саду лишь ветер ночной гуляет.
Полковник Гущин поднялся на крыльцо.
– Есть кто дома? Полиция!
Дверь входная открыта.
Так темно там, внутри…
– Фонарь найди в багажнике, – крикнул Гущин Кате.
Та достала фонарь.
– Где опергруппа? Почему сюда не едут, не понимаю, должны быть уже здесь.
Как выяснилось потом, вторая оперативная машина, выехавшая из Главка, в темноте, накрывшей город, свернула не на ту улицу и, проскочив промзону, снова выехала на федеральную трассу – как слепой жук на свет фонарей.
– Эй, есть кто дома? Это полиция!
Они стояли посреди пустого темного холла. Тишина в доме. Гущин, забрав у Кати фонарь, медленно прошел к двери – толкнул ее: длинный коридор.
Почти ощупью они двинулись на кухню.
Пятно света от фонарика ползало по стенам – модные обои, картины.
Зеркало поймало свет и отразило. Кате отчего-то не хотелось смотреть туда, в зеркало, внутрь него в этой темноте.
– На кухне никого, – Гущин медленно продвигался вперед. – Эй, есть кто живой?
Кате казалось, что прошла целая вечность, что они уже никогда не выберутся из этого лабиринта, из этого чужого пустого дома.
– Не пойму, куда они делись? А где Киселев, где сестры? Стой, тут у них гардеробная, а вот здесь дверь в подвал. Я спущусь.
– Федор Матвеевич!
– Стой наверху у двери, видишь, какая тяжелая, железная, может захлопнуться.
Гущин, светя фонарем, начал медленно спускаться по лестнице в подвал.
Пятно света уменьшалось…
Сошло на нет.
Катя очутилась в темноте одна.
Она прижалась спиной к холодной стене, придерживая тяжелую железную дверь.
Вот… вот сейчас… так всегда… там, внизу, в подвале, во тьме что-то караулит и ждет… вот сейчас… оно бросится как молния… хриплый вопль, звуки борьбы, хруст костей…
Спешить на помощь туда, вниз по темной крутой лестнице… но и это не спасет. Железная дверь подвала с лязгом захлопнется. Кто-то устроил в доме хитрую ловушку.
– Федор Матвеевич!
– Тут я, не ори, – пятно света от фонаря возникло и уперлось Кате в лицо, полковник Гущин, тяжело дыша, поднимался. – В подвале никого.
Они снова закружили по дому в лабиринте коридоров и комнат первого этажа. И опять очутились в холле, тут было чуть светлее из-за огромного окна.
– Погоди, ты это видишь? – Гущин подошел к окну. – Вон там, что это?
Тусклый огонек мигнул во тьме – не далеко, но и не близко, где-то в самом конце участка, за разросшимися кустами.
– Там у них сторожка для обслуги, – Гущин помнил расположение строений на участке по прошлым визитам. – Ну-ка, идем туда.
В саду шумел ночной ветер.
Голоса ночи, Катя снова слышала их, они что-то шептали, словно предупреждали.
Впереди мигало уже несколько огоньков.
Сторожка для обслуги – одноэтажный домик с крышей из металлочерепицы. Открытое окно, занавески колышутся, внутри свет свечей и едва слышные звуки ночи… музыка…
Гущин распахнул дверь могучим ударом ноги, светя фонарем.
Катя, держась за ним, за его широкой спиной в первое мгновение увидела лишь оранжевые огоньки – оплывшие свечные огарки на столе, уставленном бутылками, грязной посудой.
Потом из мрака возникла маленькая фигурка. Виола – босая, с распущенными волосами, полуголая, – кружилась, топталась, подняв руки вверх и запрокинув голову. Она словно не заметила их.
Нет, конечно же, заметила, но…
Она была совершенно пьяной.
В комнате витал тяжелый запах перегара.
