Дарья Дезомбре - Тайна голландских изразцов
– И я совершенно не согласна с тем, что она говорит! – прервала ее размышления бабка весьма решительным тоном.
– Да? – Маша даже не знала, что и сказать. – А… почему?
– Наталья уверена, что он на тебя дурно влияет, иначе говоря, профессионально влечет в совсем иную, чем нужно, сторону.
– И? – мрачно спросила Маша, которая уже наизусть знала материну аргументацию. – С чем конкретно ты не согласна?
– Я не согласна, что влечет в другую, чем надо, сторону. И не согласна с тем, что только он на тебя влияет – так не бывает.
– Да? – растерялась Маша.
– Да, – строго подтвердила свою мысль бабка. – Сейчас все везде только и говорят, как важно найти хорошего мужчину, мол, это определяет всю последующую судьбу.
– А что, неправда? – усмехнулась Маша.
– Правда. Но только правда и обратное. Очень важно найти достойную женщину, так как это тоже определит всю твою жизнь, а еще генетику и воспитание твоих детей. Вот почему вопрос, кто на кого больше влияет, оставляем открытым. Ты сама хотела прийти в эту профессию – и пришла. Абсолютно логично, что именно в ней ты встретила подходящего тебе молодого человека. Может быть, ты вернешься к работе на Петровке, а может, напротив, утянешь его за собой на вольные хлеба. Прелесть жизни, Машенция, в том, что она не дает гарантий. Потому до определенного времени в отношениях с противоположным полом можно слушаться только своих чувств, и в этом, я бы сказала, основное преимущество юности.
– А что дальше, Любочка? – Маша с неясной улыбкой смотрела на проносящийся мимо английский пейзаж. – Когда уже нельзя будет их слушаться? Этих самых чувств?
На другом конце трубки бабка звякнула блюдцем:
– Это же очевидно, Машенька. С момента появления детей. А пока – следуй за чувствами, если они у тебя есть. Ведь они у тебя есть? – строго переспросила Любочка.
– Да. Есть, – тихо призналась Маша, прислонившись лбом к холодному стеклу.
Вокзал Сент-Панкрас встретил ее высоченными сводами прозрачных потолков и медовыми кирпичными стенами, будто впитавшими в себя потоки света. Единственный свой чемодан – купленный в Брюсселе специально под изразцы и изразцами же наполненный – Маша оставила в камере хранения, а потом вышла на шумную улицу с одной дорожной сумкой и махнула рукой типичному английскому кебу, лаково-блестящему, черному и такому неожиданно просторному внутри. Кеб высадил ее на углу с Гайд-парком – и, даже не заходя за ограду, Маша увидела то, ради чего сняла отель здесь, а не рядом с собором Святого Павла, откуда было бы логичнее начать поиски. Повсюду на уровне колен парк переливался золотым и белым – цвели нарциссы. Вечерело. Мимо бегали девушки в спортивных костюмах и с плейерами, на скамейках сидели черные няньки с колясками, и никто не обращал внимания на это сияющее в жемчужных сумерках чудо. Маша мечтательно улыбнулась и пообещала себе завтра пройтись до станции метро через парк – по центральной ветке от «Марбл Арч» до станции «Сент-Пол» рядом с собором было по прямой. И, оглядев напоследок цветущее за оградой великолепие, поднялась по ступеням высокого крыльца в отель. Холл на ресепшен впечатлял темными дубовыми панелями, впрочем, не только ими. Все было на месте, чтобы потрафить досужему туристу англицким классическим стилем: мраморный камин, портреты почти в натуральный рост красавиц из XIX века, кожаный диван. Но, зайдя в свой номер в конце коридора, Маша запечалилась: в малюсенькой комнате едва можно было протиснуться от кровати к окну. Зато, утешила себя Маша, отодвинув тяжелые шторы, само окно выходило прямиком на парк. Рамы были тройные – ни звука не проникало в номер с улицы, и, с большим трудом пробравшись мимо кровати в ванную комнату, Маша быстро умылась и так же быстро заснула на крепко накрахмаленных английских простынях.
Проснувшись, она не сразу поняла, где находится: напротив была покрытая темно-синей тканью стена, сквозь оставленную вчера щель в занавесях тек серый дождливый свет. Однако вместо уже привычных брюссельских крыш зеленели английские газоны. Маша потянулась. Настроение было отличное: убийца умер, и с ним где-то на московских просторах растворилась исходящая от него угроза. А разгадка была уже рядом, это Маша чувствовала, как гончий пес – близость следа. Она сбегала под душ, облачилась в привычную униформу – чистую футболку и джинсы. И, сразу захватив плащ и сумку с тетрадкой с записями, вприпрыжку спустилась к завтраку, накрытому в полуподвале. Завтрак был не чета европейскому: круассаны для изнеженных французов предусматривались, но были явно факультативны по отношению к яйцам, бекону и дымящимся бобам. Маша решила следовать традиции: презрев круассан, взяла себе яичницу с беконом. Однако на бобы с сосисками не отважилась, завершив трапезу чашкой кофе и стаканом свежевыжатого апельсинового сока. И, прихватив из посеребренного ведерка на выходе зонтик для постояльцев, отправилась под мелким дождем через парк к метро. «В наших ощущениях от города всегда присутствует толика субъективного восприятия», – думала Маша, с удовольствием оглядываясь по сторонам. В Лондоне ей было комфортно, а попробуй понять отчего. Огромный, запруженный машинами, часто откровенно некрасивый город. А вот поди ж ты… То ли дело в этих огромных садах в центре – блестящая идея для экологически проблемного мегаполиса, но кто в 1536 году, когда Генри VIII выделил для города эти земли от своих охотничьих угодий, думал об экологии? И как было бы здорово, мечтала Маша, быстрым шагом пересекая английские лужайки, если бы внутри Садового кольца у нас тоже был бы свой Гайд-парк, помогающий продышаться в московском смоге! Зато наше роскошное метро, утешила себя Маша, спустившись под землю, много лучше лондонского примитива: ни скульптур тут тебе, ни мозаичных панно. Сплошная функциональность.
А выйдя через полчаса на улицу, она порадовалась и своему выбору гостиницы: кругом стояли офисные здания безрадостного серого колера – никакого сравнения с ее нежнейшим, кремового цвета, отелем близ Гайд-парка. Сверившись с планом, Маша достигла внушительного крыльца с уходящими ввысь колоннами. Сент-Пол. Задрав голову вверх, она попыталась окинуть глазом весь ансамбль – с портиком и куполом. И не смогла. Невы на них нет, невского простора, дающего глазу возможность оценить барочное купольное великолепие! Ну да ладно. Она здесь не ради Сент-Пола нынешнего. Маша достала из сумки и развернула копию литографии погибшего в пожаре четвертого, готического собора. Рядом она аккуратным почерком лучшей ученицы написала размеры: старый собор был выше нового на целых девять метров, и это ей следовало держать в голове, но развернут он был в ту же сторону, что и Сент-Пол пятый и любая другая церковь в мире. На Восток – туда, где каждый день восходит солнце, символизируя вечное Христово воскресение. Итак, у нее имелась картинка с частью церковной крыши и шпиля, с узкими стрельчатыми окнами и лесом устремленных вверх башенок пинаклей. На изразцах был заметен еще кусочек крыльца, и, рассудила Маша, стоя на том же самом месте, но под уже иным портиком, территория ее поисков не так уж велика – в сторону Нью-Гейта и Чипсайда. Она отметила карандашом улочки, которые подлежали обязательному осмотру, и, преисполненная оптимизма, тронулась в путь.
Оптимизм, впрочем, несколько повыветрился, когда после двухчасового обхода она вернулась обратно к точке отсчета – собору и услышала краем уха фразу английского гида: «Великий лондонский пожар 1666 года уничтожил не только собор, но и весь средневековый Лондон внутри городских стен, построенных еще римлянами, сровняв с землей все постройки от лондонского Тауэра до Вайтхолла». – «Черт, – расстроилась Маша. – Про Великий пожар я совсем забыла…» Ее шансы найти дом Розалинды нетронутым стремились к нулю… Но ведь есть еще и подпол, который мог сохраниться и под современным тротуаром… И Маша упрямо, хоть уже почти отчаявшись, отправилась осматривать очередной интересующий ее квартал в Чипсайде. Да, застройка улиц после пожара повторяла ту, что была изначально. Но главного ориентира – собора – уже не существовало. И упования на новый собор примерно тех же размеров, выстроенный на его месте Кристофером Реном, тоже не оправдались: офисные здания заслонили его, обступив со всех сторон, так что не было никакой надежды уловить в просвете между домами отзвук того самого, запечатленного на изразцах городского пейзажа, где вечно играли давно умершие дети… Ничего уже не осталось от той поры, и все Машины надежды на англичан, трепетно относящихся к памятникам старины, оказались тщетными. Она ориентировалась на призрак собора среди домов-призраков и только теряла время, накручивая километры по загазованным серым улицам. «Дурочка, почему ты была так уверена в результате? – спросила она себя, опустившись без сил на шатающийся пластмассовый стульчик уличного кафе. – Потому что тебе так легко удалось определить, где находится церковь на изразцах? Это была лишь мимолетная удача, заманившая тебя иллюзией быстрого успеха. Как, где среди этого стекла и бетона ты отыщешь дом Розалинды? Под какой давно заасфальтированной мостовой найдешь подпол? Лондон – это тебе не тихий провинциальный Брюссель и даже не Антверпен с Амстердамом…» Кофе показался Маше отвратительно кислым, и, не допив его, она оставила деньги на липком столике и вновь вышла на недружелюбную шумную улицу. Ноги гудели. «Езжай обратно в отель. Звони клиенту и говори, что приезжать пока не стоит. А возможно, вообще не стоит». Маша мрачно воззрилась на супермаркет «Теско», из которого выходили с продуктовыми пакетами банковские служащие, закупившие себе снеди на ужин, и чуть не расплакалась от обиды. Столько усилий, и все зря! Она глубоко вдохнула и выдохнула, обреченно вынула карту – ей теперь было ближе добраться до метро «Банк», чем идти обратно к станции подземки рядом с Сент-Полом. Что ж, прогуляется. Спрятав карту обратно в сумку, Маша с тоской подняла глаза. Напротив, между магазином недорогого готового платья и ремонтируемым домом, проходила узенькая улочка. «Олд Джюири» – гласила табличка. «Старая еврейская», – перевела Маша на автомате и пошла себе дальше мимо автобусной остановки, на которой собралась толпа туристов и местных клерков. Но через несколько шагов застыла. «Откуда может взяться Старая Еврейская улица в старом же центре?» – спросила она себя и, резко развернувшись, вернулась обратно.
