Искатель, 1995 №5 - Клиффорд Саймак
Двое из троих Колькиных приятелей тоже жили без отцов. Тема была больная, и мальчики редко ее касались. Разве что изредка вырвется невзначай: «Батя брал меня на рыбалку, когда я еще совсем пацанчиком был»; «К парной папа меня приучил»; «Мужчина, как мой отец, должен быть военным». И книжки они читали все больше «мужские»: детективы, приключенческие, фантастику, путешествия. Только вот на чтение и на игры с недавнего прошлого не стало ни времени, ни особой охоты. Как-то поздней осенью собрались все вчетвером после школы в подвале Петькиного дома. Был у них там заветный закуток — за бойлерной.
— Братцы, — начал Юрка, — а чего бы нам не заработать денежки? Надоело клянчить дома на мороженое и коку.
«У нас с мамой и на хлеб с молоком не всегда хватает», — вздохнул молча Колька.
— И работа клевая, — продолжал Юрка, — бегай между машинами, пока они стоят, и мой стекла.
— Или журнальчики продавай с голыми бабами, — заметил Борька. Ему уже исполнилось одиннадцать лет и он считал себя взрослым.
— А как же школа? — протянул Петька. — Школа! — передразнил его Борька. — Подумаешь. Можно не каждый день за партой просиживать. Вон Горький почти совсем не учился — а писатель.
— То когда было, — протянул Колька. — Сейчас таких не бывает. Мы тоже с Петькой стихи сочиняем. Но мы же не поэты.
Петька зарделся.
— Рифмоплеты! — презрительно присвистнул Борька.
— А вот, может, и будем! — выкрикнул Петька. И слезы навернулись ему на глаза.
— Подумаешь, обиделся, — фыркнул Юрка. — Сам зовешь Борьку жиртрестом, он же не обижается.
— Да ладно, пацаны, — примирительно произнес Колька. — Никто и не думал обижаться. Лучше о деле поговорим.
— Верно, — согласился Борька. — Я знаю мужика, который журналы дает для продажи. И всякие жидкости и щетки, чтобы окна машин мыть. — Из соседнего двора? — подсказал Юрка. — Ага. Его Серафимом кличут. Чего кота за хвост тянуть? Айда к нему.
СПУСТЯ ПОЛГОДА.
Серафим, крупный мужчина лет сорока пяти, удобно расположился на большой бульварной скамейке, расстегнул рубаху, подставив мощную волосатую грудь скупым лучам апрельского солнца. По правую руку от себя он разместил две полдюжины бутылок «хайнекена» в фирменных картонках, по левую — объемистую коробку с крупными креветками. Ел он аппетитно, обильно поливая дары моря майонезом. Его чапаевские усы и карабас-барабасовская борода, смоченные ароматной пеной, отливали смолью. Зорким взглядом он охватывал всю обстановку на бульваре и вокруг. Вот прошли с колясками две юные мамаши, одна из них давно положила на него глаз, улыбается, подмаргивает. Вот вдали появилась плотная фигура знакомого мента. Помаячила минуту-другую и исчезла. Вот протрюхали два пьяненьких салажонка, лет по семнадцати-восемнадцати. Еще только час дня, а они уже нализались, как котята валерьянки.
Хорошо идет пивко! И креветки — закусь что надо. Оно, конечно, раки были бы сподручнее. Да за ними надо на Черемушкинский рынок тащиться. И есть они не всегда. И отваривать их — тоже морока. А эти подлецы-креветки как пионеры — всегда готовы на зуб прыгнуть, только покличь.
— Серафим Акимович!
Серафим скосил глаза. За его спиной на жухлой прошлогодней траве стоял Колька.
— Молодец, что разыскал меня. Надо будет зайти в одно местечко. О, да ты, я вижу, прибарахлился. И курточка фартовая, и кроссовки самому Лужкову не стыдно напялить.
Серафим аккуратно поставил пустые бутылки в картонки, чешую ссыпал в коробку, все это мягко опустил в мусорную урну.
— Превратим Москву в образцовый коммунистический город! — Он произнес эту фразу врастяжку, ожидая реакции Кольки. И улыбнулся, махнув рукой: — Ты же был еще в проекте, когда вся столица захлебывалась этим лозунгом.
Они пошли вдоль бульвара, и Серафим внимательно осматривал Кольку. Наконец он, глядя прямо перед собой, словно поведал кому-то, только ему видимому:
— А еще говорят, что Серафим кровопивец! Мальчишек, душегуб, рабством затерзал! А они процветают на моем горбу. Про-цве-тают!
И, сделав долгую паузу, вновь искоса глянул на Кольку. Тот старался идти, не отставая, смотрел сосредоточенно себе под ноги. «Серафима хлебом не корми — дай поплакаться в жилетку, — думал он. — На его горбу! Где сядешь, там и слезешь».
У одного из перекрестков прямо под «стаканом» гаишников стояла новенькая голубая «мазда». Шик. Блеск. Красота. Серафим, небрежно улыбнувшись регулировщику, достал из кармана новенький носовой платок, смахнул с крыши автомобиля голубиный помет, протер белой тряпицей, отполировал навакшенной бархоткой. Делал он это не спеша, обстоятельно, приговаривая при этом добродушно:
— Ты думаешь, Николай (он всегда звал всех мальчиков полным их именем), только ты умеешь драить машины профессионально? Шалишь, брат, я этой наукой тоже владею. Верно, разница в том, что ты туалетишь чужие, а я — свою. Но ведь ты и башли гребешь за это, а я имею хрен с маслом. Зато какчество — загляденье! — Наклонив голову, он вновь полюбовался результатом своей работы, одобрительно поцокал, открыл дверцы: — Прошу вас, сэр. — Они довольно долго ехали по Садовому кольцу, у Самотеки свернули к Центральному рынку, миновали Трубную площадь и на подъеме к Сретенке свернули во двор. В центре его была когда-то детская площадка. Теперь там возвышался обширный навес, обнесенный колючей проволокой. Под ним уютно разместились разных размеров ящики и бочки с иностранной маркировкой. И лишь из-за невесть чьего халатного недосмотра уцелевшие ребячьи качели уныло нарушали победный строй зарубежной тары. На добротных воротах красовалась рукописная надпись: «Центр благотворительной помощи». С обеих сторон у ворот выстроился десяток иномарок. — Командиры отовариваются! — подмигнул Кольке Серафим, кивнув на машины. — Однако у них своя компания, у нас — своя.
Осторожно поставив машину у обшарпанного подъезда, Серафим степенно вошел в трехэтажное строение. Следуя за ним по полутемной лестнице, Колька зажал нос — нестерпимо воняло кошачьей мочой. На третьем этаже была только одна дверь. Кнопку звонка справа от нее уверенно нажал Серафим. Кто-то долго рассматривал их через глазок. Наконец дверь, оказавшаяся сложной металлической конструкцией, бесшумно отворилась, и лысый мужик хмуро воспросил:
— Это еще что за шкет? — С Марфой обговорено, — тихо ответил Серафим и, легонько отодвинув плечом лысого, увлек за собой Кольку.
— Проходь, хлопчик, не стесняйся. — Парень, которого Колька сразу окрестил про себя «супертяжеловес» за гигантский рост и бицепсы Геркулеса, стоял посреди комнаты у стола, смотрел с добродушной усмешкой. Серафим подошел к пожилому человеку (ого, тут какие господа прописаны — лондонский вечерний костюм, рубашка от Пьера
