Грандиозная игра - Дженнифер Линн Барнс
Лира посмотрела в окно, за которым сгустился бархатистый мрак. Сколько осталось до той минуты, когда забрезжит первый утренний свет? Когда солнце встанет над горизонтом и завершит эту фазу игры?
Финал. Это последняя комната и последнее задание.
Лира вышла в центр зала. Пол под ногами казался совершенно гладким, будто она шагала по половицам, с потолка свисала хрустальная люстра.
Тело тут же вспомнило то, что случилось еще недавно: она прогнулась, когда его пальцы легли на бедра.
Лира отогнала воспоминания о прикосновениях и посмотрела на свое пышное, многослойное бальное платье – идеально для танцев.
– Я больше не танцую.
Хотя в глубине души ей так этого хотелось, до боли.
– Это было в другой жизни, – перефразировала она, чтобы Одетта ее поняла.
Лира переключила внимание на узоры на стенах и на полу – мрачные, гипнотические спирали и изгибы, и повторяющихся нет. Она решила обойти комнату, чтобы полюбоваться.
– Вообще-то, каждое твое движение – элемент танца, – возразил голос Грэйсона позади нее.
– Неправда, – не согласилась она. Что может быть проще, чем спорить с ним?
– Ты так держишь голову, будто звучит музыка, которой больше никто не слышит, – парировал Грэйсон Хоторн, прирожденный дебатер. – Каждый твой шаг, каждый наклон и поворот, даже раздраженный…
На этом можно было бы остановиться. И отдать ему пальму первенства. Но нет!
– А как ты стоишь! – беспощадно продолжал он. – Одна нога всегда немного выдвинута вперед. Когда задумываешься, слегка отрываешь пятки от земли, и кажется, что тебе стоит огромного труда не встать на кончики пальцев. А как изящно смотрятся твои руки, даже когда ты просто опускаешь их вдоль тела, как плавно и красиво ты поднимаешь их над головой.
«Люстра», – пронеслось в голове у Лиры.
– Поверь, Лира Кейн, ты не оставляешь танец ни на секунду, – заключил Грэйсон низким и глубоким голосом.
А с этим как спорить? Как вообще существовать в мире – и уж тем более в одной запертой комнате – с Грэйсоном Хоторном, говорящим такие вещи?!
Ничего, скоро нас выпустят. Лира попыталась найти в этом утешение, а почувствовала боль, не острую и даже не новую. Мысль о том, что эта ночь скоро закончится, болела как старый заживший перелом, который теперь ноет, стоит погоде перемениться. Такая боль никогда не проходит до конца.
Лира прижала ладонь к стене и стала ощупывать ее, как Грэйсон ощупывал камин в Большом зале.
– Может быть, секрет в самом узоре, – предположил он, присоединившись к ней и положив меч у своих ног.
Лира отступила на шаг – от стены, от меча, от него.
– А что делать с предметами?
Она повернулась к Одетте. Пожилая женщина как раз раскладывала их на мозаичном полу: леденец, блок для заметок, кисточка, выключатель.
– Помнится, в начале игры нам тоже выдали несколько предметов, – сказала Одетта, – и мистер Хоторн утверждал, что надо искать то, что станет первой подсказкой и потянет за собой остальные.
– Именно. Сомнения не самая сильная из моих сторон, – Грэйсон бросил взгляд на Лиру. – Но если перед нами головоломка, которая лучше вписывается в стиль Хоторнов, чем первая, я бы предложил подумать о необычном применении каждого из предметов. – Он кивнул на леденец. – Начнем с него.
Леденец был круглый, плоский, диаметром больше Лириного кулака. Палочка, на которую он крепился, оказалась длинной и прочной.
– Может быть, какой-то код содержится в узоре на самой конфете, – предположил Грэйсон, – и он соотносится с конкретным участком мозаики. А может, сам леденец надо выбросить, а вся суть в обертке.
Лира слегка отодвинулась от Грэйсона, чувствуя на себе его взгляд, и склонилась над предметами.
– Так, на обертке указаны состав и калорийность…
– Они тоже могут содержать тайное послание или код, – не сдавался Грэйсон. Он опустился на колени рядом с Лирой. – А может, самая значимая часть – это палочка, и в какой-то момент нам встретится какая-нибудь важная кнопка, спрятанная в узкой щели, куда не пролезть пальцем, тут-то она нам и пригодится.
– А это? – Лира кивнула на оставшиеся три предмета.
Выключатель состоял из панели, двух винтиков, собственно кнопки, на которую нужно было нажимать, – всё крепилось к металлическому блоку винтиками. Казалось, эту конструкцию содрали прямо со стены.
Блок для заметок имел стандартные размеры и квадратную форму, а цвет листиков менялся от начала к концу. Первые были фиолетовыми, последние – красными, а между ними пролегли все цвета радуги, но в обратном порядке.
– Сколько способов применения можно найти блоку для заметок? – спросила Лира.
– Даже не представляешь, как их много, – отозвался Грэйсон Хоторн с почти-но-не-совсем-улыбкой. Про это его умение впору было книгу писать.
– В этом списке есть что-то про футляр для виолончели, меч, лук и трехцветного котенка? – сухо спросила Лира.
Тут Грэйсон улыбнулся по-настоящему, и Лира пожалела об этом. Зря он так, честное слово.
– Ну что сказать в свое оправдание, – начал он, – у меня было необычное детство.
Детство в доме Хоторнов, мысленно напомнила себе Лира. Даже если исключить остальные факторы – кровь, смерть, омегу, слова «Хоторн – вот кто всему виной» и «Не звони сюда больше», – оставалась простая истина: Лира и Грэйсон – выходцы из совершенно разных миров.
Лира задержала взгляд на последнем предмете – кисточка, которую, казалось, взяли из детского набора для рисования акварелью, ручка зеленая, щетинки – черные. Грэйсон взял ее и попытался открутить ручку. Тщетно.
– Может, поводить ею по бумаге? – предложила Лира, прилагая титанические усилия, чтобы сохранить концентрацию. – Или по стенам.
– Хорошее предложение. Но сначала щелкнем выключателем.
Ничего не произошло. Тогда девушка поводила кистью по бумаге, а затем решительно направилась к стене. Грэйсон устремился за ней. Одетта тем временем взяла один из оставшихся предметов.
Наверное, хочет изучить его через свои оперные очки. Лира продолжила эксперименты с кисточкой, но взгляд нет-нет да и соскальзывал на руки Грэйсона: длинные ловкие пальцы, крупные костяшки, гладкая кожа, отчетливо проступают мышцы у запястий, на большом пальце правой руки чуть ниже ногтя полукруглый шрам.
Лира наконец сосредоточилась на кисточке и стене.
– А у меня было самое обыкновенное детство. – Она так впилась взглядом в мозаику, что зрение помутилось. – Балет, футбол, салочки в лесу, купание в ручье. – Она поджала губы. – Поэтому я здесь.
Она хочет напомнить об этом себе или пооткровенничать с ним?
– Из-за обыкновенного детства? – переспросил Грэйсон и постучал
