Светлана Алешина - После дождичка в четверг (сборник)
А ведь я просил ее подождать. Но она вела себя как истеричка, становилась совершенно неуправляемой. Пришлось за свои деньги отправить ее в Сочи. Отдохнуть, в том числе и от вас. Вы пугали Алевтину Ивановну до дрожи. Ну, теперь-то ее страхи закончились. Дело в том, что я уже получил из Сочи телеграмму: «Адресат убыл. Выезжаю». Знаете, что это значит?
Еманов на время умолк. Он обшарил все укромные углы в комнате и теперь возился с сейфом, вделанным в стену. Замок сейфа был электронным, но мне показалось, что это не вызывает у Виктора Николаевича каких-то особых волнений. Он деловито орудовал набором пластиковых карточек, пока тот с легким звоном не открылся.
– Крамер тоже оказался жидковат, – ухмыльнулся Еманов, роясь на полках в сейфе. – Стоило только Буханкину крикнуть «полундра», как его приятель тоже соглашался на все мои условия. Он даже свои секреты оставил здесь, когда я отправил его в Сочи, вдогонку за Алевтиной Ивановной! Этим он очень меня обязал – наконец-то я смогу получить свое. И Крамер получит свое…
Еманов опять примолк и как будто насупился – кажется, содержимое сейфа несколько разочаровало его.
– Однако не шутки ли он со мной взялся шутить? – неприязненно пробормотал Еманов, заглядывая поглубже в сейф. – Мне это совсем не нравится… Где же они могут быть?
Он обернулся и принялся задумчиво разглядывать стены и потолок.
– Вот дьявольщина! – выругался он наконец. – Тут, не скрою, я, кажется, просчитался. Мне это представлялось более легким делом. Куда же он мог спрятать проклятые кормильцевские марки?!
Еманов приблизился ко мне и рукой, обтянутой резиновой перчаткой, похлопал меня по щеке. Его прикосновение почему-то ассоциировалось у меня с прикосновением жабы. Стало страшно противно.
– Признаюсь вам, – со смешком сказал он, – не рассчитываю тут долго задерживаться. Даже если не найду марки, через полчаса я ухожу. Мы вместе уйдем, извините за каламбур! Только прежде нужно приготовить господину Крамеру сюрприз…
Еманов вышел в коридор и тут же вернулся, неся с собой кейс. Поставив на стол, Еманов раскрыл чемоданчик и извлек оттуда какую-то коробочку с проводками.
– Понимаете, – доверительно сказал он мне. – Мы ведь как договорились с Крамером? Он выезжает в Сочи, находит там Алевтину Ивановну и где-нибудь в укромном местечке тихонько отправляет ее к праотцам. А я тем временем тут избавляюсь от трупа Буханкина. Именно поэтому Крамер оставил мне электронный ключ от двери. Уж очень ему не хотелось, чтобы у него в квартире находился труп.
А теперь представляете, что он почувствует, когда, вернувшись, обнаружит у себя дома два трупа? Но это же надо быть идиотом, чтобы вообразить, будто я стану развозить отсюда мертвецов!
И знаете, что он сделает? Правильно – бросится бежать куда глаза глядят. Но прежде заглянет в сейф, чтобы забрать из него деньги. Денег там, конечно, уже не будет, зато окажется небольшое взрывное устройство, которое сработает при открывании дверцы.
Боюсь, тогда здесь появится еще один труп. Надеюсь, невинные люди не пострадают. Но даже если так случится – меня к тому времени в городе не будет. Скажу вам по секрету, все ценное я уже перевез в свой кабинет в больнице. Отсюда я поеду прямо туда, все погружу и отправлюсь дальше. Если вам любопытно, я могу даже сказать, как распланировал свои дальнейшие действия. Но сначала поставлю, с вашего разрешения, бомбу…
Он взял в руки коробочку с проводками и опять отошел к сейфу. Пока он там возился, я попыталась собраться с мыслями, хотя, наверное, у меня в жизни не бывало более неразрешимой задачи, чем сегодняшняя. Голова гудела, точно в ней работал средних размеров трансформатор, во рту чувствовался солоноватый вкус крови, и вдобавок меня подташнивало. Плюс к этому путы на руках и ногах, липкая наклейка на губах. Одним словом, обстоятельства начисто исключали стройность мысли.
А придумывать что-то нужно было, и как можно быстрее, потому что времени у меня оставалось все меньше. Еманова можно было понять – кто бы на его месте стал здесь задерживаться. Как бы нерасторопно ни работала милиция, рано или поздно эту квартиру вычислят. И хотя Еманов, как ему кажется, все предусмотрел, спокойной жизни ему ждать не стоило. О его роли в деле Кормильцева знает вся наша редакция. После того как исчезнут Крамер с Буханцевым да Кормильцева, Еманов останется единственным подозреваемым. Он правильно решил, что пора сматывать удочки.
Мне же оставалось только констатировать, что, проведя в целом удачное расследование, в конце я умудрилась наделать массу ошибок, причем непоправимых. Совершенно напрасно я сунулась в это логово одна, никого даже не предупредив. Неправильно определила намерения Еманова. И вообще недооценила его личность. Но, в самом деле, как я могла ожидать от благополучного, уважаемого врача-психиатра такой злодейской прыти? Он же действовал как заправский гангстер.
В обществе широко распространено мнение, что психиатры от долгого общения с пациентами сами делаются немного сумасшедшими. Может быть, с Емановым произошло нечто подобное? Обязательно нужно будет проконсультироваться на этот счет с Александром, подумала я. Пусть разъяснит проблему как профессионал.
Однако тут же я сообразила, что теперь встретиться с Александром мне придется, скорее всего, только на том свете. Эта мысль показалась настолько ужасной и горькой, что я невольно застонала. С пластырем на губах этот стон напоминал мычание и, кажется, позабавил Еманова.
Он уже закончил прилаживать адскую машину, ему оставалось только захлопнуть дверцу сейфа. Однако прежде он обернулся на мой стон и, внимательно на меня посмотрев, удовлетворенно улыбнулся.
– Наконец-то я этого дождался! – сказал он, подходя ближе. – Знаете, предпочитаю слабых женщин! Нежных, поистине женственных… Самоуверенные особы вроде вас, несмотря на всю внешнюю привлекательность, вызывают во мне как в мужчине искреннее отвращение. И все-таки мне удалось заставить вас стать слабой, как и положено женщине. К сожалению, все это случилось слишком поздно и уже никак не может повлиять на мое решение. Сейчас я достану шприц и сделаю вам последний укол. Вам осталось потерпеть совсем немного…
Мне ужасно мешало то, что рот мой был залеплен. Можно было бы попытаться переубедить этого типа не совершать ненужных зверств. Может быть, поподробнее обрисовать ему картину последних событий. Напомнить о том, что он собирался еще поискать те дурацкие марки, наконец! Но все эти чудесные возможности не могли реализоваться из-за десятисантиметрового куска мерзкого скотча!
Впрочем, кое-что Еманов сумел прочесть по моим глазам, потому что тут же снисходительно пояснил:
– Поиски я решил не продолжать. Нужно уметь смиряться с потерями. Искать большего, жертвуя меньшим. К несчастью, подавляющая часть людей не придерживается этого закона. Итак, дорогая, вы теперь все знаете – я постарался в полной мере удовлетворить ваше профессиональное любопытство. В конце концов, не зря же вы так старались! Да и мне нужно было выговориться. Думаете, легко носить в себе груз такой тайны? Как психотерапевт я придаю этому немалое значение. Хорошенько выговориться, излить душу – это весьма действенный метод! Он помогает сохранить душевное здоровье… Кстати, женщины часто прибегают к этому средству чисто интуитивно. Увы, вас это уже не коснется! Но, согласитесь, тут вы сами виноваты…
Он горестно покачал головой и быстро отошел к столу. Я видела, как он опять запускает руки в кейс и достает оттуда бумажно-полиэтиленовую упаковку с одноразовым шприцем. Невольно я замерла, не в силах оторвать взгляда от этого безобидного предмета. Подсознательно образ смерти связан у нас с мифической старухой в белом саване, с косой в руках. На самом деле смерть имеет миллион обличий и таится в самых неожиданных местах. В моем случае она приобрела вид миниатюрного пластмассового шприца. Медицинская техника и раньше не пользовалась моей благосклонностью, но с этой минуты я возненавидела ее просто какой-то сверхъестественной ненавистью.
А Еманов действовал между тем привычно и сноровисто – разорвал упаковку, достал шприц, с осторожностью вскрыл какую-то ампулу и принялся набирать жидкость через иглу. Лицо его утратило снисходительно-насмешливое выражение – теперь он был угрюм и сосредоточен. Я охотно могла поверить, что Виктору Николаевичу было не по душе то, что он задумал, но, следуя своему закону, заботясь о своем спокойствии, он, не колеблясь, был готов пожертвовать такой малостью, как какая-то там «папарацци».
Наконец он закончил манипуляции со шприцем и обернулся. Взгляд, который он обратил на меня, был холоден и строг. Пальцы, обтянутые резиновой перчаткой, сжимали шприц. Не скажу, что в этот момент мне открылась какая-то истина, что мысли и правда приобрели возвышенный и трагический оттенок. Хотя совершенно не помню, о чем я думала в тот момент. Скорее всего, о какой-нибудь глупости.
