Фридрих Незнанский - Возвращение в Сокольники
Турецкий наклонился к открытому окну водителя:
– Извини, браток, а что это ты заметил про беспокойство-то? Я не понял.
– А-а, это ночная привычка. Заранее просчитывать ситуации. Я как глянул на того «мерина», на его поведение, подумал, что намечается разборка. Потом гляжу, базар вроде спокойный… Не люблю, когда много шума на трассе. На-ка вот, командир, вдруг понадобится. – Он протянул Турецкому листочек из маленького блокнота, что был прикреплен к его торпеде.
– Чего это?
– А номерок того «мерина». Вдруг понадобится, говорю. Ну пока.
Турецкий посмотрел на номер, записанный шариковой ручкой, хмыкнул и сунул в карман.
Такси ушло. Турецкий с дамой поднялись в квартиру. Илона повесила плащ на вешалку. С сумочкой в руках прошла в комнату, на кресло, потянулась так аппетитно, что Турецкий невольно усмехнулся.
– А где же виски? – спохватился он. – Мама родная, да я ж его в такси забыл! Ах, дьявол… То-то ж, смотрю, шеф был доволен…
– Да вот она, твоя бутылка, – засмеялась Илона и, открыв свою вместительную сумочку, достала оттуда виски с черной этикеткой. – Я сразу спрятала, чтоб не забыть. Видишь теперь, какая я предусмотрительная?
– Умница! – Турецкий чмокнул ее в макушку и с какой-то прямо яростной решимостью продекламировал:
Так весело,ОтчаянноШел к виселице он.В последний часВ последний плясПустился Макферсон.
– Что это? – удивилась Илона.
– А это, милая моя, из моего детства. Роберт Бернс.
– Да? – спросила недоверчиво. – А к чему ты?…
– А к тому, – продолжая улыбаться и сжав ладонями ее щеки, почти нос в нос, сказал Турецкий, – что…
И перед смертью об одномДуша моя грустит,Что за меня в краю родномНикто не отомстит!
– Тоже Роберт Бернс? – наивно спросила она, и Турецкий расхохотался, а Илона обиделась. – Ну чего смешного, если я не читала твоего Бернса? Подумаешь? У меня были другие заботы, пока ты стихи читал. В детстве…
– Прости, и не думал тебя обидеть. Все, с поэзией покончили. Ты ведь хотела под душ? Правильно я тебя понял?
– Правильно. Надеюсь, хоть полотенце ты мне дашь?
– Идем, все дам. А вот здесь, – он показал на свой широкий раскладной диван, – устрою нам легкую выпивку.
Пока Илона стояла под душем, Турецкий разложил на придвинутом к разложенному дивану журнальном столике свои легкие закуски, открыл бутылку виски, в чашку кинул десяток кубиков льда из морозилки. Взял сумочку Илоны, чтобы переложить ее из кресла, которое также подвинул к столику. Удивился ее тяжести.
Не удержался от соблазна. Оглянулся на дверь, услышал плеск воды в ванной и открыл сумочку.
Брови его, если бы он увидел себя в зеркале, изобразили ту самую крышу, про которую обычно говорят, что она «поехала». Среди косметики и каких-то бумажек он увидел рифленую рукоятку пистолета. Осторожно, двумя пальцами, извлек – самый доподлинный «макаров». Ну и ну!
Кинул оружие обратно, защелкнул сумочку и бросил в кресло. Оставил все, как было. Вопрос вставал, как говорится, интересный. Вот тебе и Бернс в переводе Маршака…
Она вернулась, закутанная в длиннополый халат Турецкого, который волочился за ней по полу. Дама со шлейфом. Посмотрела на него, покачала головой и с укоризной сказала:
– Лазил все-таки… Ну что это у вас, у мужиков, за манера шарить по чужим карманам и сумочкам!
– С чего ты взяла? – встрепенулся Турецкий.
– На роже твоей, дорогой мой, все написано!
– Ну раз написано, отвечай…
– Ты ведь сам сказал, что табельное оружие свое дома забыл. А Вячеслав мне его кинул в сумочку и сказал: вдруг чего. Отдашь, говорит, Сане. Мало ли. Не веришь, позвони ему и сам спроси. А я этими штуками отродясь не интересовалась. Мне они – ни на фиг!
– Не врешь?
– Позвони и спроси.
– Ты прекрасно знаешь, что Славку сейчас из пушки не поднимешь!
– А вот уже это – ваши дела. Допрос окончен? Сам в душ не собираешься?
– Правильно. Матросы перед последним боем всегда надевали чистое белье…
– Не нравится мне что-то твоя тема… – поморщилась Илона. – Скажи, у тебя проблемы? Что ты заладил одно и то же? Виселицы какие-то! У тебя, между прочим, в гостях женщина! О чем ты должен думать в первую очередь? Этому тебя в школе не учили?
– Ничего более логичного, более трезвого, так сказать, я в жизни не слышал… Все, баста! Больше ни слова.
Он где-то читал, что в древние времена осужденному на смерть человеку «сердобольные» судьи в последнюю ночь давали вина и приводили к нему женщину. И вот эта последняя плотская утеха как бы скрашивала идущему на казнь последние минуты жизни на белом свете и облегчала уход в мир иной. Но, в общем-то, так считали писатели. А что думал тот, кому «облегчали» уход, вероятно, не знал никто. Да, впрочем, этот вопрос никого особо и не интересовал.
Александр Борисович лежал на спине, глядя в потолок, по которому время от времени пробегали светлые полосы – отражения лучей фар проезжающих по набережной машин, затаив дыхание, слушал тихое и ровное сопение усталой, спящей рядом женщины и думал о том, что, наверное, уйти не так уж и страшно. Если ты не предрасположен к истерикам. Если разумно смотришь на вещи. Если ты действительно способен размышлять трезво… несмотря на выпитое. Да, выпито было, кажется, довольно прилично, но Турецкий чувствовал себя абсолютно трезвым. Ну, скажем, адекватным. Способным к спокойному размышлению – анализу и выводам.
Сейчас у него было все, что необходимо тому древнему его сородичу, который уже выслушал свой приговор. Нынешний разговор с человеком из «мерседеса» лишний раз убедил его в том, что он попал в железные клещи, из которых, пожалуй, не вырваться. А вся эта антимония, другими словами, рвотная болтовня, насчет того, что за отречение свое, так сказать, он получит большой гонорар, – это чистой воды провокация. Липа это. Не верил Турецкий ни одному сказанному слову этих мерзавцев – в каком бы тоне они ни разговаривали с ним и чего бы ни обещали взамен.
Деньги в таких суммах для передачи отступного в кейсах не носят. Легкая провокация, и ты – в Бутырках. Уж как это делается, кому и знать! Значит, в любом случае и в любых ситуациях они не теряли ничего, он же – все. От чести до свободы. «А тебе это надо?» – в тысячный раз спрашивал себя Александр Борисович. И так же твердо отвечал: «Тебе, „важняк“, этого не надо…»
Ну то, что Ирка мечтает об его уходе на волю, и говорить не приходится: сто раз сказано, и – вслух. Тайны ни для кого нет. Как и об их отношениях – тоже. Но, ставя перед ним практически невыполнимые условия «соглашения», эти гады прекрасно знают, что и он тоже знает все. Или держат его за идиота? За доверчивого кретина? За кого? У нас не Америка, где действуют различные системы защиты свидетелей там и прочих. У нас если сказали – достанем, значит, можно не сомневаться: достанут. Ну ладно тебя! А при чем же здесь Нинка?! И что же их теперь, прощать? Слушаться? Бежать сломя голову? Но ведь все равно догонят…
Главная отличительная черта российского бандитизма, в отличие, вероятно, от прочих криминальных организаций по всему миру, в том, что он не просто безжалостен, он аморален даже в бандитском понимании смысла этого слова. Говорил же незабвенный товарищ Сухов насчет того, как бы он хотел помереть: сразу или помучиться? – в истинно российском ключе: хотелось бы помучиться…
Тебе мешает человек – убей его, презри Божьи заветы. Там – воздастся. Нет, хотелось бы все же помучиться… глядя на то, что делают с твоей дочкой… с женой…
Вежливые люди… Этот тип из «мерседеса», конечно, интересен. Им бы заняться поближе. Да времени уже практически нет. И они сами рассчитали все очень точно. Удар нанесен классно. Профи! Стоп, а не может ли это быть?…
Турецкого вдруг словно обожгло!
Как эта фраза прозвучала?… Заявление будет зачитано и продемонстрировано в телевизионном выпуске «Новостей»? А кто ж это такой шустрый, что может все организовать заранее и, главное, ни секунды не сомневаться в успехе? Тот, кто сидит недосягаемо высоко. И расчетный счет в Сбербанке им известен, хотя на нем со времен советской власти, кажется, десятка завалялась… И Сочи для них – не проблема. И уверения в отсутствии кровожадных намерений. Да, и вот, главное! «Я постарше, да и в жизни повидал побольше…» Это насчет того, что все перемелется.
– А я знаю, кто он! – сказал Турецкий вслух.
Рядом завозилась Илона, сонно пошарила рядом с собой рукой и, наткнувшись на руку Турецкого, привалилась к ней всем телом. Не проснулась. Слава богу. Женщина сегодня потрудилась выше всякой похвалы. Но зачем Славка дал ей пистолет? Если этот пистолет действительно его?
Господи, как все запутано!
Так как же зовут тебя, незнакомец из «мерседеса»? Ты скрывался в тени салона? А я все равно вычислил тебя, Георгий Дмитриевич! Сам приехал посмотреть, кто копает под тебя? Плохи, значит, твои дела, господин бывший генерал госбезопасности! Довериться некому? А Иван Иваныч, получается, твой человек. Ну номерок твоего «мерина» мы с утречка успеем «пробить».
