Сергей Сибирцев - Привратник Бездны
Вот именно, это порядочное, кстати, весьма нетипическое фамильное прозвище, я обнаружил в серединных главах сумасшедшего текста самодеятельного летописца, мещанина Происходящева.
И Бог бы с ним с упоминанием моего прозвища, - мало ли в жизни нашей непредумышленных и при этом как бы явно сконструированных совпадений...
Персонаж, действующий под моей славной родовой фамилией, носил вполне заурядную внешность, которая была до отвращения приблизительно скопирована с моего вполне ординарного во весь рост портрета!
Срисована, следует признать, в несколько утрированном - улучшенном тридцатилетнем варианте. И потом, этот тип запросто владел моими привычками, даже самыми интимными и немудреными...
Но самое непереносимо загадочное, - этого сочиненного фальшивого типа - моего двойника занимали буквально те же мудреные и житейские заботы и проблемы, что и меня, - сегодняшнего настоящего живого гражданина Типичнева?!
И даже этими правдоподобными обстоятельствами можно было пренебречь, - но ведь этот весьма дурно прописанный персонаж имел прескверную привычку размышлять почти в том же ключе, что и я, причем думать - именно аналогичными мыслеобразами, впрочем, не только ими, но и моими эпитетами, вульгарными и литературными словосочетаниями, междометиями...
И вообще сама манера уединяться в любом шумном толковище для достаточно элитарных мозговых упражнений была присуще именно моей созерцательной от природы натуре...
То есть, в любой компании, на любой пирушке я чрезвычайно отзывчиво откликался на любые парения ума: научную ли гипотезу, политическую ли сплетню, светскую жареную весть, просто анекдот с палеозойским нафталиновым шармом, - и при этом же всегда оставался наедине с самим собою, со своими учеными, служебными, семейными, а затем и холостяцкими, думами...
И все вышеназванное, и не названное со всеми нудными подробностями я вдруг - читаю, точнее, как бы подглядываю за самим собою, резюмирую свои действия...
То есть происшествия, которые когда-то (а то совсем недавно) довелось (и еще доведется!) пережить мне, - лично мне! - оказывается, больше не принадлежат одному мне!
Я не владелец своей прошлой, и главное будущей! - своей жизни!
Эта (моя?!) жизнь уже была, как бы кем-то прожита, прочувствована и с крючкотворной тщательностью запечатлена на рукописных страницах совершенно незнакомым мне русским господином, плоть и мозг которого, я полагаю, давным-давно обратились в прах и тлен...
А тут, пожалуйста, лично моим глазам, можно сказать подобострастно, докладывают про все мои будущие позорные трусливые замирания и потения подмышек... С чиновничьей учтивостью и дотошностью фиксируются все мои предполагаемые подлые и панические мыслишки, ознакомившись с которыми я тотчас же возмечтал выбросить их в утиль, забыть, стереть из памяти...
С репортерской скрупулезностью прописанные эпизоды какой-то жуткой фарсовой ночи, в обществе тандема подонков-мазуриков, в которой я непременно же буду валяться полуголый, с отбитым причинным местом, - буду валяться профессионально продезинфицированный разбойничьей едучей мочою...
Я возвращался мыслями к рукописным абзацам фолианта, и вдруг меня буквально до невротической кинжальной боли пронзила растерянная паническая догадка: о чем это я?! Как я могу судить собственные чувства, которые еще не пережил???
Я ведь не прошел (и не пережил) всего унизительного действа, - оно еще только случится...
Случится! Случится, по всей вероятности...
Мною кто-то (прямо сейчас, именно в данную секунду) забавы ради играет, приспособив меня (мое земное недолгое существование) в виде заурядного пишущего канцелярского аксессуара - карандаша, который ускоренно тупиться, и тотчас беспечно затачивается, уменьшаясь с каждой написанной строкой еще на миллиметр, еще на год существования...
С грифелем (сердцевиной моей индивидуальной жизни) этот бесцеремонный некто совершенно не церемониться, у него подобных карандашей в количестве мириады...
Мною пишут мою же историю, мою индивидуальную биографию холостяка-индивидуалиста, имеющего тайное уведомительное прозвище "первосвидетель"...
Верховный writer, - где же его сочинительский кабинет?
На самом верхнем космически черном этаже, - в бездонных чердачных небесах...
Или все же этот беспечный и беспечальный некто находится внутри меня...
В любом случае этот некто все равно же всегда управляющий моей судьбою, моими поступками, моими желаниями...
Я догадываюсь, что это не Создатель, не Всевышний, не Бог...
Мне кажется, я начинаю понимать, почему порою до облыжного жутковатого недоумения восстает моя щепетильная память, - она говорит моему истинному Я: это уже было с тобою, б ы л о!..
Получается, что я всю свою сознательную жизнь, буквально до самой последней секунды, как бы плетусь сам за собою, попадая с точностью до ядерной насечки в следы самого себя, уже ушедшего вперед, торопящегося...
Сделать усилие, попытаться догнать самого себя, - это, значит, стать вечным путником Вселенной, стать одним из посвященных и приближенных к божественному алтарю Времени...
Однако, что-то (или кто-то) мне подсказывает - это ничтожное усилие сравнимо по энергоемкости и энергонасыщености с взрывом заурядной звездной системы, - к примеру: Солнечной...
Можно ли концентрацию столь мощного потенциала передоверить ничтожно мизерному пространству, - это странное не представимое жалким человеческим воображением пространство, оказывается, возможно, уместить, буквально на кончике швейной иглы...
Астрофизики-теоретики нарекли сию таинственно малокалиберную невидимую невооруженным глазом область чрезвычайно художественным и абсолютно приблизительным двойным эпитетом - черная дыра...И нынче некие британские ученые практики пытаются в лабораторных условиях воссоздать сию космогоническую мистификаторскую идею, с тем, чтобы...
Господин Происходящев, каким-то чудесным неизъяснимым манером будто бы завладел микроскопической долей сего могущественного вещества, - в рукописи об этом факте сказано вскользь и невнятно, - и поэтому оказался вовлечен, помимо своей воли, в авантюрное предприятие - путешествие "в иные сферы", попросту говоря, в иное измерение, в будущую Вселенную, в другое временное пространство...
Попав в "иную" жизнь, в которой, впрочем, действовали вполне узнаваемые земные бесчеловеческие законы и отношения, он познакомился с неким существом мужского рода, служащего по какой-то литературной или журналисткой части, который и снабдил странного вечно умиляющегося путешественника неким рукописным раритетом, на титульном листе которого отличным удобочитаемым почерком было начертано: "Неубежденный циник, или Реликвия для коллекции", с подзаголовком: (ладные черновые записи здравомыслящего гражданина Типичнева)...
И смятенный мещанин российской самодержавной державы, господин Происходящев, по какому-то наитию взялся переписывать эти "ладные" чужие записки...
Но, переписавши целиком дневниковые изъявления, не остановился на этом, а продолжал заполнять свою (неизвестно откуда взявшуюся) вместительную амбарную книгу различными впечатлениями о приключениях, произошедшими с ним во время этого престранного, в сущности, фантастического путешествия по загадочной стране, название которой, доморощенный летописец почему-то не счел нужным упомянуть...
Впрочем, если автор не лукавил, то местопребывание его в точности напоминало Россию конца 70-х... Финал так называемой эпохи застоя. Последние годы социализма по-брежневски. Наивные последние годы мирной советской жизни.
Жизни, которую вскорости с необыкновенной русской дурашливой легкостью стряхнули, запрезирали, зачурались и, сладострастно млея от вседозволенности, прокляли через "плюралистические" государственные и прочие новоявленные "свободные", "независимые" средства массового оболванивания...
Не покаялись, не призадумались, не взялись за методичную черновую рутинную работу по освобождению души, сердца - жизни - от скверны, разложения и гнилья...
А так, между прочим, отступились и предали свое славное и непутевое социалистическое прошлое.
Именно в той застойной мирно-обывательской действительности жил мой странный однофамилец, оставивший свои престранные мистические записи...
И дурашливая, местами самороническая (не нынешняя сугубо прагматическая, злобно-ерническая) манера существовать в тех предложенных социалистических обстоятельствах, почти без сопротивления взяла в полон мое свободное, оциниченное, изверившееся, оцепенелое сердце.
Оцепеневшее и от личных чертовских приключений, и вообще от нынешней смутной, страшноватой, порочной и ирреально веселящейся, клубно-ночной, именно истинно чумной действительности, когда Пир и реки кровавого вина и слез...
Я вдруг не то, что уверовал, - я как бы вспомнил, что подлинный автор этих "ладных черновых записей" никто иной, как я сам...
