Лариса Соболева - Портфолио в багровых тонах
— А вы не задумывались, почему так много убийств вокруг вас?
Вон оно что! Да на него табличку надо повесить «Осторожно, подколодный змей». Да с ним расслабляться никак нельзя.
— Я не подхожу на роль роковой женщины, — отбрила Ника, взяв резкий тон. — А то еще чуть-чуть, и вы скажете, что убийца я.
— Не сердитесь, Ника. Просто у меня ощущение, что вам известно чуточку больше, чем вы говорите.
— Докажите! Черт, я так и знала, что вы прицепитесь ко мне!
— Доказать — докажу, только мне бы хотелось без лишних хлопот, затягивающих расследование, услышать все, что известно вам.
Как быть? Глеба сдать — недостойно, она навредила ему достаточно, чтобы ее четвертовать, и уверена: его вины нет. Вот если бы он сам захотел встретиться с ацтеком… но нет, Ника на его месте ни за какие блага не согласилась бы.
— Вы задумались? — перетянул ее внимание на себя Гранин. — Значит, есть что мне сказать. Я жду, Ника.
— Какой вы противный!
О, боже, ацтек умеет смеяться! Смеясь, он достал звонившую трубку и поднес к уху, услышав голос криминалиста, отошел к выходу.
— Иван Николаевич, на скатерти, конечно, не соус. Это кровь. Ирочка только что звонила, говорит, кровь принадлежит убитой.
Он закончил исследование кафе часам к четырем утра. На ребре главного стола, точнее, на скатерти, Игорь заметил красные пятна, похожие на кровь. Похожие! Но это же мог быть и соус с красителями ядовитых оттенков. Скатерть изъяли. Игорь занялся исследованием, выяснив, что это кровь, отправил часть скатерти в лабораторию Ирины. Только что получены результаты.
— Значит… — хотел пуститься в рассуждения Гранин, Игорь прервал:
— Убийца после убийства вернулся в зал и продолжил пить, может, даже есть, там же столько всего было… я слюной давился.
— К счастью, не подавился. Дальше.
— Убийца потянулся за понравившимся кусочком, одежда соприкоснулась со скатертью на изгибе, так он оставил след и не заметил этого. Но, Иван Николаевич, одежда должна быть темных тонов, в противном случае кровь сразу заметили бы.
— Отлично, отлично, — сказал Гранин, Фисенко не разделил его радость:
— Да не радуйтесь. Как мы узнаем, кто стоял на том краю стола?
— Есть одна идея… Встретимся позже, я расскажу. — После переговоров с Фисенко Гранин вызвал Дерезу. — Андрей, задерживай ребят.
Вернувшись на свой стул, он попросил показать кадры зала. К счастью, их было много, так много, что рассматривать каждый не хватило бы времени до позднего вечера. Гранин положил флешку на стол:
— Перебросьте мне все снимки, что были сделаны вами в кафе. Буду премного вам благодарен.
Надутая Ника, записывая снимки, ни словом не обмолвилась с ним, молча отдала ему флешку, не отреагировала, когда он попрощался. Пусть усвоит, что она предпочитает честные игры, а не ловушки. Потом допоздна сидела в студии. Звонила Лидан, Ника что-то плела про занятость… стыдно, но сейчас ни с кем общаться не хотелось. Наконец, уставшая от бессмысленно проведенного дня и тревоги, поселившейся внутри, она попала домой, открыла своим ключом (второй отдала ребятам), вошла в комнату и чуть не упала замертво. Развалившись на диване, смотрел ее крошечный телевизор полицейский с вытянутым, как у лошади, лицом.
— Заходи, заходи, — пригласил ее Дереза.
* * *Лена переоделась в форму медсестры, поправляла шапочку перед маленьким зеркалом на стене, как вдруг влетела коллега:
— Ленка, ты где ходишь? Твой очнулся!
В мгновение ока Лена очутилась у лифта, а он занят. И грузовой занят. Она кинулась к лестнице — каких-то четыре этажа, восемь лестничных пролетов, это же тьфу. У нее длинные ноги, они переступали сразу через три-четыре ступеньки и принесли в отделение за секунды. Пока шла по коридору, отдышалась, открыла дверь реанимации… а там пустая кровать. Лена заметалась по этажу, заглядывая в палаты. Персонал в курсе, что по непонятным причинам она опекает тяжелораненого, поэтому кто-то, догадавшись, кого девушка ищет, подсказал ей:
— Его в шестнадцатую перевели, во втором крыле.
Она сначала чуть-чуть приоткрыла дверь палаты на двоих и заглянула в щель. Он не спал, смотрел в потолок, вторая койка пустовала. Лена тихонько вошла, он перевел на нее взгляд и улыбнулся:
— А… русалка…
Наклонившись к нему, она рассматривала лицо, глаза (они были живыми и смешливыми), губы, не веря, что он так легко отделался. Погладив по небритой щеке парня, а брила она его регулярно, Лена спросила:
— Как себя чувствуешь?
— Нормально.
— Что-нибудь хочешь? Поесть хочешь? Ты так похудел…
— Были бы кости… — Он быстро устал. Но ничего, это скоро пройдет. — Апельсин… хочу.
— Ой! — шепотом сказала Лена, чтобы не испугать парня. — Я же принесла и внизу оставила. Сейчас…
— Нет, не уходи…
У него получилось взять ее за запястье, хотя рука была еще слабой, но это была мужская рука, можно сказать, волевая.
— Да я скоро, туда и обратно, — успокоила его Лена. — А ты полежи и… подумай, что принести — книжки, ноутбук или что другое.
Он разжал пальцы, отпуская. Лена добежала до двери и уже открыла ее, как вдруг захлопнула и вернулась, снова склонившись над ним.
— Послушай… как тебя зовут?
— Серега. Сергей. А тебя?
— Лена. Жди и думай, я быстро.
Она попала в западню благодаря родителям. Не всегда они были запойными пьяницами и попрошайками, зацикленными на своем эгоизме выпивох, Лена помнила другие времена. Давным-давно мама с папой были не номинальными, а любящими, талантливыми, веселыми. Любовь и взаимоуважение — понятия, весьма размытые для многих людей, а для некоторых это идиллический гарнитур из классической литературы, уводящий идиотов от действительности, отчего рождаются большие и маленькие драмы. Но когда эти два понятия есть, все вокруг их видят, чувствуют и, конечно же, завидуют. Жила семья Лены с переменным успехом: то есть деньги, то их нет, то стол ломится от яств, то на завтрак, обед и ужин каша в различных вариантах. Отсутствие денег не мешало делать из каждого нового дня маленький праздник, а трудности — они были временными, быстро проходили, когда удавалось продать работы. Лена думала: «Так будет и у меня».
Отец художник, кстати, неплохой, писал природу. О, как ждала Лена выездов на натуру! С утра забрасывали в старую пятерку рюкзаки и корзины с едой, термосы с чаем, пледы и большие зонты. Потом ехали за город, или к морю, или в горы. Часто к ним присоединялись друзья, компания становилась большой и шумной, но никогда не была агрессивной. И споры, споры… Лена слушала споры об искусстве и политике, песни под гитару, узнавая что-то новое, и думала: «Так и я буду жить».
Мама скульптор, ее конек — малые формы. Она лепила из глины забавных человечков с большими головами и ушами, коротенькими ручками-ножками, трогательно грустных и очень добрых. Собственно, это была одна и та же пара человечков — он и она, а также все то, что происходит между людьми: любовь, ревность, обида, счастье. Но главным достоинством мамы была ее красота. Миллион раз Лена видела, как ею любовались совершенно посторонние люди, а отец любил мать, словно благородный рыцарь в романах Вальтера Скотта. Они практически не ссорились, заботились друг о друге. Лена, обожавшая родителей до бесконечности, думала: «Меня будут любить так же».
Художник живет за счет картин, а работы покупали крайне редко, не всем нужны дивные пейзажи и глиняные фигурки, вызывающие улыбку, даже если в душе застряла грусть. Родители решили подыскать дело пусть с небольшим, но постоянным доходом, а искусство… для искусства отвели свободное время. Так они занялись бизнесом, чтобы деньги, которые еще не проели, сохранить и приумножить. Денег не хватило, родители набрали кредитов, запустили бизнес, ведь на их глазах многие улучшили материальное положение, почему же им не удастся? Они, трудолюбивые и сообразительные, удачливые и далеко не глупые, не сомневались в успехе, взялись за дело с энтузиазмом. Вероятно, у каждого человека есть своя дорога, определяется она не им, а кем-то свыше. Если же он сворачивает с предназначенного только для него пути, то тот, который над ним (возможно, сам ангел-хранитель), бросает его, дескать, трепыхайся сам.
Мама с папой прогорели вчистую. Родители не просто потеряли бизнес, им пришлось продавать все, что имело мало-мальскую цену, включая квартиру и две мастерские, чтобы вернуть банку заем. Наступили по-настоящему лихие времена, когда в прямом смысле голодали. Лена видела растерянные, потухшие глаза родителей, лихорадочные подсчеты — сколько еще осталось долгов, отчаяние и думала: «Не хочу так! Не хочу… не хочу…»
Семья перекочевала в полуподвальное помещение, которое отец купил, еще будучи в силе, но не успел отремонтировать. Там не имелось ни канализации, ни водопровода, другие удобства — во дворе. Слава богу, электричество было, имелась газовая плита. Воду носили в ведрах, набирали из колонки, которая стояла на другой стороне улицы. Носили всем семейством, заполняя украденные на стройке баки, цистерны, ведра. Купались в корыте, но еще не унывали.
