13 сектор. Следствие против знатоков - Левандовский Михаил
Кажется, один из крюков я видел. Мир праху твоему, Владимир Николаевич. Воистину — попал к начальству на крючок. Остается надеяться, что меня они все-таки пристрелят. Не хочется кончить свою жизнь в муках, как кит на гарпуне.
Маленькое окошко предбанника. Кое-что из него видно. Над воротами зажегся фонарь, и створки отъехали. Медленно-медленно в ворота дачи протискивалась фура. Та самая, которая на Лихачевском шоссе пыталась отправить меня в лучший мир! Оттуда выпрыгнул черноволосый человек, одетый не по сезону. Сверкающая кожаная куртка — дорогая, но, думаю, в ней холодно, на дворе ноябрь. Подобные вещи любят носить средней руки бандиты российского юга. Интересный альянс получился — старлей ГАИ, бандит, пришла очередь появиться Олегу.
Дверь бани открылась. Ефимов-младший рассмотрел меня с презрением:
— Ну что приуныл? Все только начинается.
Удар тяжелым милицейским ботинком — к счастью, не под сердце, по голени. О господи, как же больно, но треска нет, не переломано. Развлекается…
— Ты погоди, Николаша, пусть поймет.
— Что ему понимать? Он видел.
— Да ладно.
Игра в доброго и злого следователя в исполнении гаишника и бандита выглядела пародийной.
— Все, конец тебе. Если будешь слушаться, уйдешь быстро и легко.
Интересно, есть акцент в голосе, а вроде и нет. Да и на кавказца не сильно похож вроде, и голова черная, и на щеках щетина, а как-то не совсем по-кавказски выглядит. Пластика другая, если приглядеться. А на шее цепочка с крестом. Бред какой-то. Сон разума рождает чудовищ[60]. Может, я вижу предсмертные галлюцинации? Или попал в ад? Но мертвому не было бы так больно.
— Короче, хочешь спокойно помереть — документы на квартиру подпишешь и еще одну бумажку: «Я, Александр Михайлович Лекарев, признаю, что энного сентября две тысячи десятого года во время занятий извращенными видами секса по неосторожности причинил смертельные повреждения гражданке Морозовой Д. А.».
— Это вам зачем?
— Нужно хорошего человека порадовать, — засмеялся бандит.
Кстати, интересно, кто же им заявления кондовейшим канцеляритом пишет?
— Подпишешь?
— С какой стати?
Еще один удар по почкам. Я упал на пол, и мое тело взорвалось болью в самом неожиданном месте. Черт, правая рука, вывих! Конечно, когда я падал, наручник удержал мою руку на весу.
— Идиот ты, Коля, — процедил сквозь зубы черноволосый. — Нам его рука нужна здоровой — чтобы подписи нормально поставил.
— Ладно, первую помощь оказывать нас учили.
Гаишник-оборотень вправил мне руку. Хреново, конечно. Рывок — и в глазах помутилось от боли.
— К утру пройдет. Сейчас анальгин принесу.
— Спасибо, не надо. Лучше я сдохну как придется, но квартира достанется сыну.
— Не надо?
Господи. Бедные мои почки. Я почувствовал, что скоро умру от почечной недостаточности.
— Ничего, к утру будешь как человек. Все подпишешь.
— Пусть сейчас подписывает. И закончим.
— Подожди, Олег звонил. Ему от него тоже чего-то надо. Мы его до утра оставим.
— Ладно. Только мне утром баня нужна, сам понимаешь.
Черноволосый мерзко ухмыльнулся.
— Знаю, знаю.
Мне кинули засохший кусок пиццы, банку воды и десять таблеток анальгина — универсальное лекарство. Весь СССР на нем сидел. Вредное до ужаса. Чувствую, что не расстанусь с ним до самой смерти, но далека ли она?
Много я жаловался на свои пробуждения. То в семь утра вставать, то за окном серо, то плохое настроение, то пес разбудил. Тогда я не знал, что по-настоящему плохое пробуждение — очнуться на деревянном полу со скрюченной рукой и болью во всем теле. Ощущение, что настал последний день моей жизни на земле, удовольствия тоже не предполагало. Как я спал? Приятно считать себя героем? Как же. Сочетание анальгина и водки кого угодно уложит. Правда, подобное сочетание вызывает язву, но у меня она появиться вряд ли успеет. Так и скажут, что труп был хорошего здоровья, только почему-то очень задумчивый.
Дадут ли поесть? А дальше? Что? Надо расслабиться и вспоминать. Что у меня есть? Сама жизнь, учеба, наука, переход в бизнес, игры, путешествия, Европа, сын. Чудо мое золотоволосое, я проводил с тобой мало времени, редко тебя видел. А теперь, наверное, совсем не увижу… Ну-ка, не позволять себе расклеиваться! Вспоминай хорошее. После этого требования к себе перед глазами поплыли картинки лучшего вечера в «Распутье» — прекрасная Юля кружится передо мной, фартучек падает на пол, татуировки, цитата из Тэффи, произнесенная голой девушкой, которая нравится мне больше всех остальных стриптизерш… Я успел разглядеть ее тело. Теперь мне надо придумать, как ее прикрыть и спасти.
Дверь открылась, и меня выволокли на холодную улицу. Трава была покрыта тонким слоем инея.
— Ну что, понял свое место? — спросил меня лейтенант Ефимов. Кстати, в его голосе отсутствовала злоба. — Подпиши, будет проще.
С крыльца сошел вчерашний «кавказец». Не так уж он и молод, если присмотреться. И седина в волосах. Сложение, конечно, божественное, мускулатура любому на зависть. Ни тюфяк Ефимов, ни многие другие знакомые и в подметки не годятся. Разве что Роберт мог бы потягаться с «кавказцем» на предмет красоты телосложения. По его телу перекатывались шарики мускулов. В вырезе майки-алкоголички действительно находилась цепь с крестом. Непонятная история. Кто он и откуда?
— Ну что, очухался? Писать будешь?
— Нет.
Удар. Господи, левая нога превратилась в один сплошной синяк.
— Советую подписать, очень советую.
Еще удар.
— Не подпишу.
Подписать, конечно, придется, но сдаваться сразу нельзя. Если я сдамся, то в мою искренность они не поверят, а мне надо пару раз наврать как можно убедительнее. Пусть последней жертвой буду я. Роберт-то, может, за себя и постоит, все-таки фээсбэшник, хоть и шифровальщик. А кто защитит Юльку? Ракетная армия? Они могут добраться до всей ее семьи.
— Подожди, — сказал черноволосый гаишнику. — Сейчас Олег приедет, у него есть ряд вопросов.
Кошмар…
— Не только Олег приедет — и ко мне приедут. Готовь баню.
— Что, вместе с ним? Жарить его будем?
— Жарить мы его не будем. Мне сегодня есть кого жарить. Не шибко приятно, но для дела полезно. Сунь его куда-нибудь, только не в дом, а то хозяин бузу поднимет: «Опять в моем доме грязь развели, натоптали». Вечно он гундит.
О да, Сергей Геннадьевич Ефимов, мой шеф, теперь уже бывший, был абсолютным чистюлей.
— Ну и куда его?
— Понятия не имею. Скинь куда-нибудь, а я схожу доспать.
— Одни с тобой хлопоты, вечно от вас, проныр, сплошные проблемы.
Лейтенант ухватил меня за предплечье.
— Куда ж тебя? В фуре посидишь. Есть место, — Ефимов-младший опустил лесенку. — Поднимайся.
— Куда? Зачем?
Он легко запрыгнул в кузов, несмотря на свисающий животик, и втащил меня. Очередной синяк. Но считать их я давно перестал. Одним больше, одним меньше — какая разница, если скоро умрешь.
— Лезь сюда.
В кузове фуры стоял близнец моего джипа. Меня отволокли к переднему бамперу.
— Вот здесь и пристегнем.
Наручники защелкнулись на кольце для буксировки.
— Сиди пока.
— Свечку хоть оставь, а то так страшно, что с ума сойду.
— Свечку ему, совсем охренел? Ладно, я добрый. Я тебе, парень, честно скажу, такой смерти ты не заслужил. Просто-напросто оказался не там, где стоило. Предупреждали тебя. Не лезь, не связывайся, веди себя интеллигентно. На тебе, сиди.
Гаишник достал из машины ночной фонарик и включил его.
— Думай. Если подпишешь — умрешь легко. И не моя это инициатива. Не люблю я убийства.
Ефимов спрыгнул на землю. Я остался в кузове один. Да, провести последние часы мне, похоже, придется без особого комфорта. Сзади — джип, к которому я пристегнут рукой, справа — какие-то ящики. Порыться в них, что ли? Зачем? Да так, отвлечься от страшного ожидания неминуемой смерти. Не зря ведь у американцев, последней нации первого мира, сохранившей смертный приговор, страх смерти в день казни является дополнительным наказанием. Нет, нельзя сдаваться. Я вспомнил самую любимую, но не самую известную песню Городницкого[61]:
