Когда миллиона мало - Анна Витальевна Литвинова
Богдане иногда казалась: она не в стране Италии, а в каком-то странном раю. Кругом сплошь сытые, довольные, без проблем. Придумывают от скуки разный бред: благотворительные ярмарки, петиции в защиту угнетаемых в Африке диких животных. Старшая по кварталу носится с идеей: улица должна выглядеть стильно, давайте на всех окнах первого этажа повесим белые шторы. А на подоконники поставим цветки красной герани. Богдана спросила:
– Вы, что ли, за «Спартак» болеете?
Но квартальная шутки не поняла. И Джованни тоже. С укоризной взглянул на Богдану и пообещал:
– Конечно, мы поменяем шторы. И герань заведем.
«Может, я слишком молодая – чтобы бездельничать? – ломала голову Богдана. – Или… или просто не умею своего счастья ценить? С детства ведь мечтала: принц, дом, богатство. И вот все у меня сейчас – как на том плакате из сарая в Кувшинино. Даже лучше. Но почему все чаще хочется бежать отсюда со всех ног?»
* * *
Ярким солнечным утром Богдана проснулась на заре и отправилась во двор – делать приветствие солнцу. Порадовалась, что жалюзи у соседей закрыты, – а то уже получила комментарии: что майка слишком обтягивает (от старухи из дома напротив), а штаны, наоборот, мешковаты (от ее мужа).
Начинала разминку – расстраивалась. Шея скрипит, суставы хрустят, лень одолевает. Но смогла себя раскачать. С каждым новым кругом Сурьи Намаскар солнце все больше насыщало лечебным теплом, кристальный воздух разгонял кровь, тело становилось сильнее, а настроение шикарнее.
До чего приятно наконец чувствовать себя здоровой и энергичной!
«Природа, экология хорошая, продукты. В Питере бы я сроду так быстро не восстановилась».
А тут еще Джованни. Выбрался незаметно через заднюю калитку и сейчас возвращается. Букет ее любимого ятрышника собрал – цветок дикий, но принадлежит к семейству орхидей, да еще нежным запахом ванили дурманит.
Она бросилась к любимому, обняла, зарылась носом в цветы. Эмоций скрывать не стала:
– Джованни, мне так с тобой хорошо!
А он в ответ улыбается хитро и достает из кармана бархатную коробочку.
Сердце упало. Нет. Только не это!
Джованни вгляделся в ее расстроенное лицо и мягко сказал:
– Ты забыла, что я умею читать твои мысли. Открывай, не бойся. Там не бриллиант.
В коробочке оказалось серебряное кольцо. Изящный ажурный ободок, а в центре гордо соединились два крошечных рубиновых сердца.
– Боже, какая прелесть! – взвизгнула Богдана.
И немедленно кинулась надевать.
– Позволь мне, – остановил Джованни.
Кольцо – подошло идеально. Он взглянул в ее глаза. Поцеловал ладонь. Протянул вторую коробочку:
– Теперь ты.
Богдана слегка взволновалась. Предупреждать надо, что помолвку задумал! Но он выглядел настолько торжественным и при этом перепуганным, что все выяснения отложила. Надела такое же кольцо на его безымянный палец.
А Джованни встал на одно колено и попросил:
– Выходи за меня замуж. Хочу быть с тобой вместе. Всегда.
За спиной что-то скрипнуло. Богдана обернулась – жалюзи в доме напротив приоткрылись. Соседи не могли пропустить яркое действо.
А ей вредная память почему-то подкинула: тоже Италия, и тоже лето. Юный Игнацио делает предложение, ее охватывает бесконечное счастье, и она говорит «да» – хотя совсем жениха своего не любит.
Усилием воли воспоминание прогнала. А Джованни нервничает:
– Ты почему не отвечаешь?
Она подняла его с колен – нечего соседей веселить – и шепнула:
– Конечно, да. Но пойдем, в доме поговорим.
Он рассмеялся:
– Я готов на весь мир кричать! Богдана – моя любимая женщина! И она согласна выйти за меня замуж!
Соседи высунулись из окна, разразились аплодисментами. Джованни с достоинством поклонился. Невеста покаянно подумала: «Блин, ну, что же мне еще надо!»
А когда пришли домой, шарахнула:
– Джованни, я счастлива и горда быть твоей женой. Но я бы хотела… чтобы мы жили в Петербурге. Хотя бы иногда.
Он спросил озадаченно:
– То есть как это – жили?
– Несколько месяцев в году. Допустим, весной. И летом, когда белые ночи.
– О, боже! Но зачем? В Италии так прекрасно – и летом, и весной!
– Но Питер – мой город. Я скучаю.
– Так езди в гости! Сколько хочешь!
– В гости – это не то. Там надо именно жить. И работать я хочу. Думала летом проводить семинары по медитациям. На Ладоге.
– Я не отпущу тебя так надолго.
– Я и сама не смогу так долго оставаться без тебя. Поэтому предлагаю: жить на два дома. С безусловным преобладанием Италии.
– Но я не чувствую себя дома – в твоей стране!
Она терпеливо сказала:
– Тогда давай искать компромиссы. Тебе не обязательно жить со мной все три месяца. Просто приезжай меня навещать.
– Но у меня был другой план. Так хорошо иметь жилье на море! Мы могли бы твою квартиру в Питере продать и купить домик где-нибудь на Сицилии. У пляжа. Чтобы засыпать под шум прибоя.
– Нет, – уверенно покачала головой Богдана. – Я свой город не брошу. И от квартиры не откажусь. Ты говорил, что уважаешь Достоевского. А он считал, что Петербург – самый фантастический город. С самой фантастической историей из всех городов земного шара.
– И в чем его уникальность? Что на строительстве триста тысяч человек погибло? А в блокаду – вообще полтора миллиона? – блеснул эрудицией Джованни.
Цифры как минимум вдвое преувеличил, но Богдана не стала спорить.
– Там живут удивительные, сильные, необычные люди. Можешь представить: в музее твоего любимого Достоевского смотрительницы каждый день заваривают Федору Михайловичу чай. По рецепту, как он любил.
– Что за бред? Он давно умер.
– Жаль, что ты не понимаешь.
– Не понимаю, – отозвался он с раздражением. – Да, в этом городе красиво. Но холодно. Бездушно. И опасно.
– Хорошо, – сказала она примирительно. – Давай не будем спорить, мы для этого слишком взрослые. Джованни, я тебя обожаю. Мне очень, очень хорошо с тобой. Но я поняла: бросить свой город и свою страну навсегда тоже не могу, что бы там ни происходило. Хочешь, буду уезжать туда сама. А потом возвращаться.
– Ну… это совсем не то, – не скрывал разочарования он.
– Джованни! Я честно, искренне, стопроцентно тебя люблю! – Богдана бросилась к нему на шею. – И я пыталась: жить только тобой. Полностью в тебе раствориться. Но, прости… Не могу.
– Ты кошка. Кошка, – сказал он горько. – Хочешь гулять сама по себе.
– Нет. Я готова быть лично твоей кошкой. Но иногда… иногда мне надо удирать – в свою собственную жизнь.
– Ну, и какая это будет семья? – спросил он с разочарованием.
– А зачем нам обязательно семья? Разве не достаточно того, что
