Боб Гарсиа - Завещание Шерлока Холмса
– Это здесь.
На стенах еще виднелись следы резни. Я начал свое исследование под недоверчивым взглядом цербера. Я изучил каждый сантиметр комнаты в надежде обнаружить улику, избежавшую губительного воздействия времени. Кроме коричневых следов крови, которые местами были видны на стенах, я ничего не увидел. Это место не спешило выдавать свою мрачную тайну.
И вновь мне осталось лишь положиться на память свидетеля. Я обернулся к колоссу с лицом скотины.
– Никто из соседей ничего не слышал?
– Не знаю. Спросите у них. Но многие переехали или умерли.
– Барнсы принимали гостей?
– Очень редко. У них не было детей, и, похоже, родственников и близких тоже не было.
Он нахмурил брови, пытаясь сосредоточиться.
– Разве что только…
– Что?
– У них был старый друг, который навещал их каждый раз, когда приезжал.
– Когда приезжал?
– Я имею в виду, когда приезжал в Лондон. Он снимал небольшую квартиру на той же лестничной площадке, что и они. Но он приезжал редко, да и то не более чем на один день. У него был дом в шикарном пригороде Лондона. Эта квартира служила ему временным пристанищем, пока он улаживал свои дела в столице.
– В день убийства он был у них?
Консьерж почесал голову грязными ногтями, что заставило его потные мышцы заиграть.
– Кажется, и правда был…
– Как звали «старого друга»?
– Питер Блэкстоун.
– После убийства вы его видели?
– Нет, ни разу.
– Вы сообщили о нем полиции?
Колосс обнажил хищные зубы.
– Полиция и я – это две разные вещи. Кроме того, это они должны были задавать мне вопросы.
– Чем занимался этот мистер Блэкстоун?
– Насколько мне известно, он был коммерсантом, как и Барнсы. Поэтому они так хорошо ладили. Скорее всего он был оптовым торговцем, или что-то вроде того.
– Вы знаете его адрес в пригороде?
– Нет. Не принято задавать вопросы, когда арендатор так щедр и скромен.
– Можете описать его?
– Не помню уже. Давно это было.
Человекообразное существо сжало челюсти и сделало раздраженный жест.
– Так вы не рассказали?
– Простите?
– О нем полиции?
Я сунул ему под нос новый аргумент. Память тотчас же вернулась к нему.
– Ну, он был очень пожилым, немного сутулым. Ходил медленно, опираясь на трость.
Консьерж продемонстрировал походку посетителя. В другой ситуации это заставило бы меня рассмеяться.
– У него была достаточно длинная борода и седые волосы.
– А глаза?
– Не могу сказать. На нем всегда были забавные очки.
– Черные?
– Да. Однажды он сказал мне, что свет раздражает его глаза. Оно и понятно, в его-то возрасте.
Я протянул ему деньги. Он забыл поблагодарить меня и вновь надел маску укротителя хищных животных.
Следующие месяцы я потратил на то, чтобы отыскать оптового торговца по имени Питер Блэкстоун. Двое мужчин могли оказаться им. Я нанес им визит. Одному из них было всего двадцать три, а другой был парализован с детства и ни разу не выезжал за пределы своей деревни.
Я начал опрашивать немногочисленных соседей Барнсов, которые жили здесь в то время, когда было совершено убийство. Все утверждали, что в квартире Барнсов в вечер убийства было тихо.
На этот раз я почувствовал, что ухватился за верную нить. Больше не было никакого сомнения в том, что один и тот же мужчина находился в близких отношениях со всеми жертвами. И если он носил темные очки, то не из-за старости, а для того, чтобы спрятать глаза и не быть узнанным!
Казалось, за каждой из драм стоит призрак, странное существо, которое испарялось в воздухе сразу после убийства.
Мое подозрение усилилось. Я решил перейти к делу аббата Поля Мередита.
Прежде всего, я вспомнил о письме старой женщины, которая, вероятно, прислуживала аббату. Я перечел записку, которую анализировал до этого уже десятки раз. Может, мне удастся обнаружить новую улику.
«Мистер Холмс, мне сказали, что вы единственный, кто может раскрыть эту тайну. Исчез еще один сирота. Он уже пятый. Это проделки дьявола или колдуна. Даже несчастный Маллиган повесился вчера, хотя был в полном здравии. Приходите сегодня в восемь вечера в церковь Сен-Джорджа. Я объясню вам, что происходит, расскажу все, что мне известно. Оденьтесь так, чтобы я могла легко вас узнать. Мое зрение сильно ухудшилось за последнее время. Прошу вас запастись терпением и подождать, пока я выйду вас встретить. У меня болят колени. Если я не найду вас, то буду ждать в самом темном углу, самом дальнем от входа в ризницу.
Умоляю вас помочь нам.
Прихожанка».
В то время мне хватило нескольких секунд размышления, чтобы выдать Ватсону свое заключение: «Мы встретимся с верующей в возрасте семидесяти лет, одетой в черное, с лицом, наполовину скрытым под черной вуалью, коленопреклоненной в молитве, со сложенными руками и губами, неслышно читающими молитвы. Ее руки дрожат, и она будто охвачена страхом перед аббатом. Уже долгое время она с ним близко общается. Вне сомнения, она очень любит свою работу. Она позволит нам совсем недолго побыть с нею, а затем, прихрамывая, исчезнет…»
Все это я заключил из письма. Это было что-то вроде математической игры, программированной, неизбежной логики. В худшем случае Ватсон мог бы выдвинуть одно или два возражения. Возможно, он спросил бы меня, как я узнал, что она скроется, прихрамывая. Я ответил бы, что в таком возрасте длительное пребыванием коленопреклоненном состоянии вызывает онемение суставов. Достаточно понаблюдать за верующей, поднимающейся на ноги после долгой молитвы, чтобы убедиться в этом. Он мог бы также спросить, откуда мне известно, во что она будет одета. Я бы ответил, что все верующие одеваются одинаково, и держу пари, что среди них никогда не окажется верующей в розовой балетной пачке.
Программированная логика… Но кем?
Нужно было вернуться к началу и углубиться в исследование. Я предпринял попытку найти свидетелей той драмы. Но вскоре прекратил поиски. Я знал, что никто не ответит на мои вопросы. Закон молчания царил на этом дне, где человеческая душа стоила не больше пинты пива. Я стал усердно посещать шумную и грязную таверну, расположенную на маленькой улочке, недалеко от церкви. По прошествии нескольких недель завсегдатаи привыкли к моему присутствию и дали мне прозвище Незнакомец. Мне удалось без особых проблем войти в их круг. Конечно, мое знание арго имело большие пробелы, но они объясняли это тем, что я приехал издалека.
Однажды вечером мне удалось затесаться в группу из четырех порядочно захмелевших парней и завязать разговор на запретную тему об аббате Мередите. Огромный тип с рыжими волосами сразу же показал себя более словоохотливым, чем его собутыльники. Дружки называли его Аламбик. Ему не было еще тридцати, но его лицо было уже отравлено алкоголем. Постоянная пелена застилала его взор.
– Никто тогда ничего не понял. Даже по прошествии стольких лет мы не можем убедить себя в том, что аббат мог сделать такое.
– Лучше него никого не было во всем приходе, – подтвердил карлик в перерывах между икотой. – Однако могу вам сказать, что эти попики и я – две несовместимые вещи.
– Это точно, – добавил тип с болезненными глазами, – он бы все отдал за свой сиротский приют. Он посвятил ему всю жизнь.
– Ага. Он единственный всеми силами пытался помочь несчастным, но удачи ему это не принесло.
Пришло время задавать вопросы.
– Не принесло удачи? – спросил я подчеркнуто равнодушно, опустив нос в стакан.
– Относительно другого сумасшедшего.
– Вы имеете в виду несчастного малого Маллигана?
Аламбик удивленно повел огромными глазами.
– Думаю, ты слишком уж вежлив, называя его «несчастным малым». Он был безумный. Надо сказать, было в кого.
– Было в кого?
– Его мамаша померла от сифилиса, перед смертью она совсем обезумела.
– И из-за алкоголя, – добавил карлик, который был явно хорошо осведомлен.
– А его отец обрюхатил свою старшую дочку, когда напился сильнее обычного. Вот так и появился на свет Маллиган.
Это гнусное откровение вызвало взрыв всеобщего хохота. Я был вынужден улыбнуться, пытаясь скрыть отвращение, которое у меня вызывает подобное мерзкое поведение. Парень громко отрыгнул, вытер рот ладонью и продолжал:
– Аббат думал, что совершил благое дело, приняв его. В результате он убил пятерых несчастных сирот. А кто попал в тюрьму? Наш благородный кюре. А сейчас он гниет в земле.
– Однако мне всегда говорили, что Маллиган и мухи не обидит.
– Все так думали. Но к нему стали приходить видения.
Самый старший вдруг перекрестился и с жаром поцеловал крест, который носил на шее.
– Не надо говорить о дьяволе, Аламбик, это приносит несчастья!
Рыжий великан отмахнулся от этого замечания.
– Не верю я в этот вздор.
Затем он обратил свой затуманенный взор ко мне.
