Михаил Серегин - Воля под наркозом
– Что же ты сразу не сказал? – накинулся я на тезку, представив, к каким последствиям могло бы привести появление на перегруженных транспортом улицах неумелого «чайника».
– А что именно я должен был сказать? – невозмутимо ответил Колобок. – Ты спросил, вожу ли я машину. Но не поинтересовался, насколько хорошо я это делаю.
Глава 17
Бурный обмен впечатлениями Чехов выдержал стоически. Да он, похоже, и сам не слишком-то торопился просмотреть кассету. Возможно, из-за того, что опасался, как бы вся эта суета вокруг нее не оказалась напрасной.
Когда же время просмотра все же подошло, я быстро выяснил, что лично для меня на пленке нет ничего интересного. Полковник просматривал запись в ускоренном режиме, переходя на нормальный только тогда, когда на экране появлялась очередная фигура. Крутиков записью очень заинтересовался. Правда, любопытство его возбуждалось не столько содержанием пленки, сколько техническими подробностями. В частности, каким образом на трехчасовой кассете могла уместиться запись протяженностью в двадцать четыре часа. Я же устроился на диване с журналом и, беспрестанно позевывая, устремлял взгляд то на его страницы, то на экран телевизора.
– О! – воскликнул Колобок. – Прокрути-ка обратно. Надо же, та самая особа, которая в институте нашем училась. Ну, я рассказывал о ней. Блин, как же ее зовут…
Я с любопытством посмотрел на экран и выронил журнал.
– Катя…
– Катя? Точно! Катя! – Крутиков радостно хлопнул по подлокотнику кресла. – На три курса позже меня училась. Потрясающая женщина.
Чехов посмотрел озадаченно на нас, потом на экран.
– Так я не понял, Катя из института или Катя твоя? Которая из них?
– Это моя Катя, – твердо сказал я.
– Которая в свое время училась со мной в медицинском институте, – подхватил Крутиков.
Чехов пожевал нижнюю губу и задумчиво закончил:
– И которая теперь трудится в интересующей нас суперсекретной лаборатории. Интересное кино. Так что ты там, Вован, о ней рассказывал? Эксперименты, говоришь, проводить любила? Ладыгин, как же тебя эта гипнотизерша не скушала, а?
– Я ей понравился, – буркнул я. – И вообще, никто меня не гипнотизировал.
Я осекся, вспомнив, как Колобок использовал меня в качестве наглядного пособия по способам ненавязчивого введения в гипнотический транс.
– Да ну, ерунда, – я отмахнулся, как будто пытался этим жестом отогнать прочь роившиеся в голове мысли. – Не помню ничего подобного. Да мы вообще почти не разговаривали.
Колобок нетерпеливо вскочил.
– А ты и не обязан что-нибудь помнить. Ты можешь вообще ни о чем не догадываться. Кстати, чем меньше ты помнишь, тем лучше усваивается то, что внушалось. А для того, чтобы что-то внушить, совсем не обязательно вводить человека в глубокий транс. А особенно эффективно внушение, которое было сделано, пока человек спал. Я имею в виду обычный сон.
Перед глазами тут же мелькнула картинка: я просыпаюсь и вижу изучающий взгляд Кати.
– Ерунда, – повторил я упрямо. – Выпытывать под гипнозом у меня нечего, тайнами никакими не владею. И чувствую себя как обычно. Значит, никто ничего мне не внушал.
Крутиков вскинул брови.
– Как обычно? В самом деле? А кто намедни под машину кидался? Чехов, представляешь, он под машину броситься хотел.
– По какому поводу? – поинтересовался Чехов.
– Никуда я не бросался! Просто задумался, а тут – машина.
– Интересно, о чем можно так задуматься?
– Да я не помню. Мысли какие-то дурацкие были.
Чехов хотел было высказаться, Крутиков попросил:
– Погоди, Юра. Скажи-ка, Володя, что для тебя важно в жизни?
Что важно в жизни? Что важно… Чехов машинально нажимал на пульте кнопки, и на экране снова и снова появлялась Катя, проходила несколько шагов, оглядывалась, смотрела прямо мне в глаза и исчезала за дверью. Потом быстро двигалась обратно и вновь шла мимо камеры, мимо меня…
– Ну, что важно… Любовь. Еще дружба, работа. Это главное, наверное.
– Хорошо. А предположим, работу ты потерял, лучший друг тебя предал, любимая женщина бросила. Что тогда?
Я на мгновение представил такую перспективу и ужаснулся.
– Тогда и жить незачем.
– Ты действительно так думаешь? – Колобок медленно и отчетливо выговаривал каждое слово. – Это действительно твои мысли?
Я растерялся. В самом деле, мои ли это мысли? Не припомню, чтобы когда-нибудь меня пугала перспектива потери работы. Потерять любимую женщину или друга, конечно, тяжело. Но…
– Но, послушай, я тоже, между прочим, не курсы трактористов оканчивал! Невозможно под гипнозом заставить человека сделать то, что противоречит его моральным ценностям, жизненным установкам! Невозможно внушить мысли, которые противоречат установкам личности!
– Невозможно. Вот так, с ходу. Если в человеке накрепко сидит «не убий», то одним словом из него убийцу не сделаешь. Но если сначала расшатать психику, разрушить личность, стереть «я», сделать из человека подобие зомби…
– Ты на что намекаешь? Что я – зомби?!
Колобок поморщился.
– Ни на что подобное я не намекаю. Между прочим, в каждом из нас есть что-то от бога, а что-то от дьявола. В каждом. Ты что, никогда в жизни никому не говорил: «Убить тебя мало» или что-нибудь в этом роде?
– Так то же говорил, а это еще ничего не значит.
– Ничего из ничего не берется. Значит, есть где-то там в глубине нужное зернышко. А представь, всю структуру личности разрушить, а это зернышко оставить? И на его основе новую личность создать? А для маскировки сверху старую, привычную окружающим маску на человека надеть. Но так, чтобы в нужный момент снять можно было. Хотя как раз личностью такого человека уже не назовешь. Какая там личность – запрограммированная биомашина, зомби… Исследования, эксперименты в этом направлении очень даже активно проводились. Да и сейчас проводятся. Денег на них, между прочим, не жалеют. Правда, стараются не афишировать. Но информация-то все равно просачивается…
– Что-то мне контрактник из психушки вспомнился, – проронил Чехов.
– Действительно, – вспомнил я, – ты же сам говорил: режим готовности, пароль требуется… Так, может, они в этой лаборатории зомби штампуют?!
– Верно! – полковник отбросил пульт в сторону, и Катя ушла от меня окончательно. – А подходящий народ им Тарасов поставляет. Не на улице же они людей вылавливают.
Крутиков опять вскочил.
– А что? Вполне может быть! Больные ведь во время лечения от и до изучаются. И лекарства им какие-нибудь подсунуть можно, если для предварительной обработки или чего-то еще это потребуется.
– Накачать какой-нибудь гадостью, – подхватил я, – а потом к профессору на консультацию пригласить! Как этого, как его… ну, с Никитской.
– Ага, а когда пациент Коркин с улицы Никитской к профессору ехать отказался, они вместо него самого Тарасова забрали. А может, бедняга Тарасов им по каким-то причинам больше не нужен стал… – Колобок прищурился. – А ты откуда знаешь про профессора?
Я рассмеялся.
– А я там, пардон, в шкафу сидел. Не один ты такой умный за Тарасовым следить. А вот где прятался ты? Я заглядывал в эту комнатушку, там спрятаться негде.
– Вообще-то я и не прятался. То есть сначала не прятался, – Колобок помялся, потом смущенно улыбнулся. – Когда дверь первый раз открылась, я галстук перед зеркалом завязывал. А зеркало за холодильником висит. Иногда маленький рост очень кстати приходится. Ну а потом так за холодильником и остался, пока Тарасов не ушел.
Чехов слушал нас с интересом. Оказывается, до сих пор ни я, ни Крутиков не удосужились поведать ему о Тарасове и приключении на Никитской. Хотя о короткой схватке ночью в подъезде с «интеллигентом» и «вышибалой» я тоже никому из них не рассказывал. Как-то из головы вылетело. Потом «вышибалу» я, кстати, нашел на кассете. Солидный, немного флегматичный мужчина, с которым Тарасов общался на Пятницком, тоже там был. А вот «интеллигент» ни разу не появился, наверное, ногу я бедняге все же сломал.
Колобок в красках живописал, что произошло около магазина детской одежды и как потом он спас меня от неминуемой расправы.
– А почему Коркин с Никитской отказался к профессору ехать? – прервал его оживленный монолог полковник. – Раз уж вы такие осведомленные…
Я с любопытством посмотрел на Крутикова:
– Действительно, почему? Я, между прочим, видел, как ты его карточку прихватил.
Колобок покраснел:
– Адрес переписывать некогда было. Карточку я еще вчера на место положил. Он отказался, потому что я его отговорил. Что-то мне этот загадочный профессор доверия не внушал. Ну, я Коркину так и сказал – шарлатан, мол, этот профессор, только деньги дерет.
Я рассмеялся вслед за Чеховым, но на душе будто дюжина кошек скребла.
– Только мне цели не совсем понятны. Ну, промыли человеку мозги, сделали из него эдакую послушную биомашину. И что, все это чисто из научного интереса? Или мы что, к тотальной войне готовимся?
