Кейт Аткинсон - Поворот к лучшему
— Нет, с мужчиной.
Какими словами это ни скажи, все равно выйдет скверно. Он даже представить не мог, как бы она отреагировала, упомяни он о пистолете. Пистолет стал постыдным секретом, который он всюду носил с собой. Он должен был сказать о нем полиции, наплевать на их недоверчивость, но ночь в компании вооруженного киллера была бы плохим алиби.
— Боже! У тебя есть адвокат? — Она выдержала приличествующую случаю паузу. — Как идет книга?
Она действительно считает, что он способен писать в таких обстоятельствах? В его доме убили человека, убили его знакомого. Его мозги разбросаны по кофейному столику.
— Это как антидот, — пояснила она, — искусство может быть антидотом жизни.
Только вот Нина Райли — не искусство. «Берти, а здесь шикарно, нам нужно чаще ездить в круизы. Теперь осталось только доказать, что наш домушник — это Мод Элфинстон, а в ее свидетельстве о рождении написано „Малькольм Элфинстон“». Полное дерьмо!
— Мартин, ты еще там? Ты помнишь про завтрашний Книжный фестиваль? Хочешь, я приду для моральной поддержки?
— Нет. Я откажусь.
— На тебя много народу придет.
— Именно поэтому я и собираюсь отказаться.
Он отложил телефон и снова уставился в потолок.
В желудке у Мартина звенела пустота — он ничего не ел со вчерашнего дня, если не считать пакетика шоколадных драже, которыми он поделился с Клэр в полицейской машине. Большую часть дня его тошнило, и причины были самые разные — то мучительное похмелье с утра пораньше, то кровь, запекшаяся и не очень, которая осквернила его милый дом, то лицо Ричарда Моута, превратившееся в маску зомби, — но теперь он вдруг почувствовал зверский голод. Он с удовольствием съел бы настоящий ланч: яйцо-пашот с оранжевым желтком на горячем промасленном тосте. А рядом на столе большой фарфоровый чайник чая и круглый торт — генуэзский с вишнями или из грецких орехов, с глазурью. И его жена тихо вяжет где-нибудь в уголке.
Может, его и поселили в другой номер, но в мини-баре по-прежнему не было ничего съедобного. При виде притаившейся внутри банки «Айрн-брю» его замутило. Ему хотелось домой. Ему хотелось войти в свой дом, заползти в постель, натянуть на голову одеяло и прогнать весь этот кошмар, но кошмар никогда не кончится, потому что это его наказание. И оно будет длиться до тех пор, пока вся его жизнь не распадется на кусочки и кусочки эти не будут расплющены катком, чтобы уже никто не мог собрать его обратно. Только что он был полноправным членом общества, но с одним ударом часов превратился в изгоя. Понадобилась самая малость. Вычерченная битой дуга, тарелка борща и девушка, снимающая с волос шарф.
Красивая девушка со светлыми волосами захотела встретиться с ним (Марти) в «Икорном баре» Гранд-отеля «Европа». Она была иностранкой, и, может, в его нерешительной, робкой англичанистости для нее было что-то привлекательное, и там, где все видели тупость, она увидела сдержанный шарм.
Он уже был здесь, приглашал бакалейщика на ланч, но тот устроил целое представление, рассматривая маленькие сэндвичи и пирожные со словами: «Такие деньги дерут, а не разгонишься», — словно это он за все платил, а не Мартин. Вокруг было много девушек, очень хорошо одетых русских девушек, и умирающий бакалейщик подмигнул Мартину и сказал: «Мы-то знаем, кто это, верно?» — и Мартин удивился: «Да?» Бакалейщик фыркнул, скорчил рожу и расхохотался. «Петербургские невесты». К его мясистой губе прилип кусочек копченого лосося. Мартин спросил себя, зачем он все это затеял. В компании бакалейщик был все равно что живой труп. «Вообще-то, нет, — серьезно возразил Мартин. — По-моему, это просто привлекательные молодые женщины и они совсем не… ну, ты знаешь». — «Мартин, да откуда тебе знать?» — покровительственно изрек бакалейщик.
Они с бакалейщиком пили чай в светлом, воздушном помещении кафе, но «Икорный бар» оказался темнее, с более изысканной атмосферой и витражно-медным декором в стиле русского модерна.
— У нас этот стиль называется ар-нуво, — сказал он Ирине.
— Да? — ответила она, словно ей в жизни никто не говорил ничего интереснее.
Даже теперь, спустя год, он ясно видел красные и черные жемчужины икринок, блестевшие на маленьких стеклянных блюдечках с колотым льдом. Он не стал этого есть, даже от рыбы его воротило, а уж о рыбьих яйцах и говорить нечего. Ирина же ничего не имела против, она все съела сама. Они пили шампанское, русское и дешевое, но на удивление хорошее. Она заказала его сама, не спросив его, и чокнулась с ним со словами: «Марти, мы хорошо проводить время». Для вечера она переоделась, подколола волосы наверх и сменила сапоги на туфли, но ее платье было с высоким воротом и скромное. Ему хотелось спросить у нее, почему она торгует сувенирами в уличной палатке — переживает трудные времена или таково было ее призвание, — но это было для него слишком сложно.
Все время между «Идиотом» и Гранд-отелем он думал о предстоящей встрече. Он воображал, как они весело болтают, ее английский улучшился как по волшебству, да и он уверенно говорил по-русски (хотя на деле знал только несколько слов). Он должен был пойти вместе со всеми на балет в Мариинский театр, но, когда за ним пришел бакалейщик, сказал, что «подхватил желудочный грипп». Тот раздраженно удалился, наверное, для человека, вальсирующего со смертью, нелады с желудком не были поводом для уклонения от чего бы то ни было.
Вначале Мартин волновался, что Ирина неправильно его поняла и что она захочет, чтобы он ей заплатил, но то, что она оплатила счет в кафе, свидетельствовало о том, что она собой не торгует. Может быть, она ищет мужа. Вообще-то, он бы не был против. Никто в торговом центре «Сент-Джеймс» не посмотрел бы на нее так, как на какую-нибудь тайку. По ее виду никто не заподозрил бы, что он ее купил. (Или все-таки заподозрил бы?) «Да, Ирина Кэннинг, моя жена. О, она русская. Мы встретились в Петербурге и влюбились. Очень романтичный город». Она выучила бы английский, он — русский. У них были бы полурусские дети, Саша и Анастасия. Он дал бы ей все, что она захочет: финансовое благополучие, уютный дом, детей, растущих в западном изобилии, медицинскую помощь для престарелой матери, образование для младших сестры или брата и дальше по списку, а взамен она подарила бы ему его иллюзию — иллюзию любви. Прибыль-убытки, товары-услуги — разве не в этом главное? Бизнес. Как-то незаметно они перешли с шампанского на водку. Водка была такая холодная, что у него заломило в затылке.
Мартин понял, что сильно пьян. Он не был силен в выпивке — максимум бокал хорошего вина за ужином, — и ни его голова, ни желудок не были приспособлены к смеси дешевого шампанского с сорокаградусной русской водкой. Время рвануло вперед отдельными кадрами, вот он роется в бумажнике, выгребая оттуда рубли, чтобы оплатить счет, а вот он на переднем сиденье такси, несущегося с пугающе дерзкой скоростью. У него мелькнула мысль, что его похитили. Ирина что-то промурлыкала водителю. Мартин попытался пристегнуться, но таксист прорычал ему «нет» и что-то сказал Ирине, отчего она рассмеялась. «Не обязательно», — произнес он, словно Мартин усомнился в его шоферском мастерстве. Мартин тоже рассмеялся, он вручил руль своей жизни сумасшедшему русскому таксисту и своей будущей русской невесте. В нем неожиданно проснулось желание жить, что-то должно было случиться, что-то менялось.
В тумбочке своего номера в «Четырех кланах» он нашел закатанный в глянцевый пластик список меню и телефонных номеров местных служб доставки. У него заурчало в животе, и желудочный сок подступил к горлу. Он мог бы заказать пиццу, но знал, что, когда ее принесут, она окажется такой же неаппетитной, какой была на фотографии в меню, да и денег на нее не хватало.
— Выскочу перекусить, — сказал он администраторше за стойкой.
Он знал, что совершенно не должен отчитываться ей в своих действиях, но никак не мог избавиться от навязчивого ощущения, что в «Четырех кланах» он — арестант. У него почти не было денег, наверное, хватит только на жареную картошку или, может, тарелку супа где-нибудь в забегаловке.
— Конечно, — безразлично откликнулась администраторша.
У нее на подбородке было пятно, похожее на кровь, но Мартин решил, что это, скорее всего, кетчуп.
Он остановился на интернет-кафе с дешевыми ценами на еду. С виду оно напоминало старомодный угловой магазинчик, разве что было выкрашено в черный цвет и снаружи флуоресцентным пурпуром было написано «И-КОФЕ». Внутри пахло застоявшейся кофейной гущей и ванилином. Мартин заказал томатный суп, отдававший на вкус пересохшей душицей, но оказавшийся ему по средствам.
Посреди компьютеров интернет-кафе он снова почувствовал, как страдает без постоянной компании своего ноутбука. Он сказал о его пропаже инспектору Сазерленду, но тот не проявил к этому факту большого интереса, разве что сделал пометку в записной книжке. Очевидно, его ноутбук был в самом низу списка неотложных дел.
