Кейт Аткинсон - Поворот к лучшему

Кейт Аткинсон

ПОВОРОТ К ЛУЧШЕМУ

Дебби, Глинис, Джудит, Линн, Пенни, Шиле и Тессе

Тем, кто мы были, и тем, кто мы сейчас

Хочу поблагодарить Мартина Олда, Малькольма Р. Диксона (помощника инспектора Управления внутреннего контроля полиции в Шотландии), Расселла Экви, майора Майкла Кича, шерифа Эндрю Лотиана, доктора Дага Лайла и доктора Энтони Тофта за то, что поделились со мной своими знаниями. Простите, если я что-то неверно поняла, а также за то, что намеренно исказила отдельные факты.

Спасибо Дэвиду Робинсону и Дональду Россу из «Скотсмен», Реган Артур, Ким Уизерспун и Питеру Страусу, а также издательствам «Литтл Браун» (США) и «Трансуорлд» (Великобритания).

Спасибо Дэвиду Линдгрену за то, что пытался — как правило, тщетно — объяснить мне корпоративное право, и главное — за то, что он обедающий юрист.

Спасибо Элану Стокеру и Стивену Коттону за то, что приходили на помощь в трудные времена.

И наконец, но не в последнюю очередь, спасибо писателю Рэю Эллану за то, что любезно позволил мне использовать историю из его биографии.

Male parta, male dilabuntur.

(Что дурно добыто, то дурно расточится.)

Вторник

1

Он заблудился. Непривычная штука. Обычно он составлял план и четко ему следовал, но сейчас все явно шло против него, и он решил, что просто не мог этого предвидеть. Два часа он тупо простоял в пробке на A1 и в Эдинбург въехал только к полудню. Потом увяз в потоке одностороннего движения и застрял на улице, перекрытой из-за прорванного водопровода. Всю дорогу на север лил неумолимый дождь, который дал слабину только на подъезде к городу, но толпу никак не распугал. Ему даже не пришло в голову, что в Эдинбурге разгар Фестиваля [1] и по городу разгуливают орды праздного народа, словно только что объявили о конце войны. Раньше он сталкивался с Эдинбургским фестивалем, только когда случайно включал «Ночное обозрение», где задроты-интеллигенты обсуждали очередную претенциозную постановку экспериментального театра.

В итоге он очутился в грязном эдинбургском центре, на улочке, которая казалась расположенной ниже уровня остального города, в этаком черном ущелье. От дождя булыжная мостовая стала скользкой и склизкой и ехать приходилось осторожно, потому что улица была забита людьми, которые норовили перебежать на другую сторону или сбивались в кучки прямо посреди дороги, — видимо, им никогда не говорили, что дороги — для машин, а для пешеходов есть тротуары. Во всю длину улицы вытянулась очередь — народ стоял, чтобы пробраться в дыру в стене, напоминавшую пробоину от взрыва, под вывеской: «„Фриндж“. Площадка № 164».[2]

У него в бумажнике лежали водительские права на имя Пола Брэдли. «Пол Брэдли» — легко забываемое имя. От настоящего имени — которое он больше не воспринимал как свое — его уже отделяло несколько других личин. Вне работы он часто (но не всегда) представлялся «Рэй».[3] Просто и со вкусом. Луч света, луч тьмы. Луч солнца, луч мрака. Ему нравилось менять имена, ускользать как песок сквозь пальцы. Взятый напрокат «пежо» подходил идеально — ничего броского и брутального, машина для простого парня. Простого парня вроде Пола Брэдли. Если бы его спросили, чем он занимается, чем занимается Пол Брэдли, он бы ответил: «Да обычная офисная крыса, бумажки перебираю в бухгалтерии. Тоска зеленая».

Он вел машину и одновременно пытался разобраться в карте Эдинбурга, чтобы понять, как выбраться с этой адской улицы, — и тут кто-то выскочил под колеса. Он таких на дух не переносил — молодой, темные волосы, толстые очки в черной оправе, двухдневная щетина, в зубах сигарета, — в Лондоне они ошивались сотнями, все косили под французских экзистенциалистов-шестидесятников. Он мог бы поспорить, что никто из них в жизни не открывал книги по философии. Сам-то он прочел изрядно философов — Платона, Канта, Гегеля, — даже подумывал получить как-нибудь степень.

Он дал по тормозам, и очкарик не пострадал, только чуть подпрыгнул, как тореадор, уворачивающийся от быка. Парень был в ярости — размахивал сигаретой, орал и показывал ему средний палец. Неприятный тип, никаких манер, — интересно, его родители гордятся плодами своего труда? Он терпеть не мог курение — отвратительная привычка — и терпеть не мог типов, которые показывают тебе палец и орут: «А вот это видал!» — брызгая слюной из грязных, прокуренных ртов.

Он почувствовал глухой удар, примерно такой же силы, как если темной ночью сбить барсука или лису, только удар пришелся сзади, подтолкнув его вперед. Тем лучше, что парень в очках отплясал свой пасодобль и убрался с дороги, иначе его раздавило бы в лепешку. Он посмотрел в зеркало заднего вида. Голубая «хонда-сивик», вылезает водитель, настоящий бугай, глыбы мышц, как у штангиста, — такие сгодятся для спортзала, но на деле пользы от них никакой, они не помогут протянуть три месяца в джунглях или в пустыне. Он и дня бы не протянул в отличие от Рэя. На бугае были уродливые водительские перчатки из черной кожи, с отверстиями на костяшках. Сзади в машине сидела собака, здоровенный ротвейлер, именно такого пса обычно и представляешь с подобным типом. Прямо-таки ходячее клише. Собака заходилась от бешенства, забрызгивая окно слюнями, и скребла когтями по стеклу. Она не особенно его беспокоила. Он умел убивать собак.

Рэй вышел из машины и направился к заднему бамперу, чтобы осмотреть повреждения. Водитель «хонды» заорал:

— Ты, мудак тупой, ты соображаешь, чё сделал?

Англичанин. Рэй пытался придумать, что бы сказать, дабы избежать стычки и успокоить этого типа, — тот производил впечатление пароварки, которая вот-вот взорвется, которая хочет взорваться, подпрыгивая, словно выведенный из строя боксер-тяжеловес. Рэй принял нейтральную позу, придал нейтральное выражение лицу, но тут толпа дружно ахнула от ужаса, и он увидел в руке у верзилы ниоткуда взявшуюся бейсбольную биту и подумал: «Черт!»

Это была его последняя мысль на некоторое время. Когда через несколько секунд к нему вернулась способность думать, он валялся на земле, держась за разбитую голову. До него донесся звон стекла — ублюдок обрабатывал окна в его машине. Он попытался — безуспешно — подняться на ноги, но ему удалось лишь встать на колени, будто для молитвы, а бугай уже шагал к нему с занесенной битой, взвешивая ее в руке и собираясь пробить хоумран ему по черепу. Рэй, защищаясь, поднял руку, отчего голова закружилась еще сильнее, и, падая обратно на булыжную мостовую, подумал: «Боже, неужто конец?» Он сдался, на самом деле сдался — прежде с ним такого никогда не бывало, — но тут какой-то человек выступил из толпы, размахнулся и швырнул чем-то квадратным и черным в типа из «хонды», зацепив его за плечо и сбив с ног.

Он снова отключился на несколько секунд, а когда пришел в себя, рядом с ним на корточках сидели две женщины-полицейских, одна из которых говорила: «Просто дышите, сэр», — а другая вызывала по рации «скорую».

Впервые в жизни он обрадовался полиции.

2

Мартин никогда не делал ничего подобного. Он даже мух дома не бил, а терпеливо преследовал и ловил между стаканом и тарелкой, а потом отпускал на волю. Кроткие наследуют землю.[4] Ему было пятьдесят лет, и за всю жизнь он не совершил ни одного акта насилия над другим живым существом, хотя иногда думал, что это скорее из трусости, чем из пацифизма.

Он стоял в очереди и ждал, что кто-нибудь вмешается в ситуацию, но толпа уподобилась зрителю, случайно попавшему на особо жестокую постановку, и не собиралась портить себе развлечение. Да и сам Мартин поначалу подумал, что это очередное представление, не слишком удачная импровизация, цель которой — шокировать или доказать нашу невосприимчивость к шоку, потому что мы уже давно живем в мировом медиасообществе, сделавшем нас пассивными наблюдателями насилия (и так далее). В таком вот ключе мыслила отстраненная, рассудочная часть его мозга. С другой стороны, примитивная его часть думала: «Твою ж мать, какой ужас, пожалуйста, кто-нибудь, прогоните этого головореза». Он не удивился, услышав у себя в голове отцовский голос («А ну соберись, Мартин»). Тот уже много лет как умер, но Мартин до сих пор часто слышал его натренированный на плацу командирский рык. Когда парень из «хонды» покончил со стеклами серебристого «пежо» и направился к его водителю, потрясая битой и готовясь нанести последний, сокрушительный удар, Мартин понял, что лежащий на земле человек сейчас умрет, что сумасшедший с бейсбольной битой убьет его у всех на глазах, если никто ничего не сделает, и инстинктивно, без единой мысли — потому что если бы он подумал, то мог бы этого и не сделать, — он спустил с плеча портфель и размахнулся им, точно метательным молотом, целясь в голову обезумевшего водителя «хонды».