Разбитое небо - Евгения Михайлова
Даня просыпался, все с интересом разглядывал, все замечал и говорил:
— Как стало классно, Тома. Как хорошо у тебя получилось.
Он постоянно хвалил ее еду, радовался любому подарку. И сердце Тамары теплело, как никогда в жизни. К ним на дом ходили учителя, регулярно посещали врачи. Дане не было одиноко, когда Тамара уходила на работу. Она бралась за любую подработку, до ночи таскала ящики и мешки. Умом понимала, что мальчик привык к абсолютному тоскливому одиночеству, что его жизнь во многих отношениях изменилась к лучшему. И что появилась реальная надежда для него — стать совсем здоровым. А ее душа постоянно тряслась и ныла. Ребенку надо не только хорошо питаться, спать, играть. Ему ведь нужны особые проявления любви человека, который рядом. Не родного по крови человека, но единственного, который может заметить его грусть, тоску, любую боль.
Тамара впадала в отчаяние, если ей казалось, что у Дани печальное лицо. Когда слышала, что он не спит в своей красивой комнате на удобной кровати: ворочается и вздыхает. А утешить, что-то хорошее сказать, просто погладить по голове она реально, тупо боялась. Вдруг это его только испугает, оттолкнет. Чужая тетка, которая по жизни никогда не говорила и не слышала нежных слов, не чувствовала ласковых прикосновений. Тамара была уверена только тогда, когда учила Даню правильно мыться, умываться, чистить зубы, питаться по часам и самому разогревать. Он отвечал ей примерно тем же: если у нее что-то не получалось по ремонту, в сборке мебели, находил проблему в интернете и очень толково все объяснял. Такое у них получалось деловое сотрудничество.
Однажды вечером Даня вышел из ванной босиком, как любил ходить в квартире, по очень чистому деревянному полу. В это время начинался сериал, который он смотрел. Он поспешил, видимо, ножки не вытер как следует. Поскользнулся, упал, закричал от сильной боли в лодыжке… У Тамары на мгновение потемнело в глазах. Потом она бросилась, схватила на руки, он показался ей вообще невесомым. Отнесла на кровать, дала болеутоляющее лекарство, лодыжку плотно забинтовала. Он пригрелся, затих, только дышал со всхлипами. Потом поднял свои роскошные мокрые ресницы и тихо спросил:
— Почему ты никогда не обнимаешь меня, Тома? Папа обнимал и целовал, когда мне было больно.
— Да господи, — потрясенно выговорила Тамара. — Потому что боюсь напугать. Потому что я такая страшная тетка, тебе может быть противно.
— Так я тебе нравлюсь? — уточнил Даня. — А я думал, нет. Меня в школе дразнили, говорили, что я гадкий калека.
— Да кто ж такое мог… Ты — красивейший ребенок. Для меня самый прекрасный на свете. Я даже не знала, что такие бывают. У тебя лицо светится изнутри, как у сказочного принца. У тебя красивый отец, но ты в тысячи раз красивее. Глаза, как глубокие темно-зеленые озера. Вот ты какой. Кудри твои шелковые. Я не знаю, как пахнут новорожденные дети, у меня их никогда не было. Но ты пахнешь как самый сладкий ребенок, который родился у меня сразу таким. И при этом ты настолько разумный, что мне даже страшно.
— А почему тебе от этого страшно?
— Боюсь, что кто-то позавидует. Боюсь, что не смогу от всех тебя защитить. Вот такая я глупая тетка. И я так все время хочу тебя обнять, приласкать, что у меня уже все сердце изнылось. Иди сюда. Обними меня тоже. Ты мой самый родной человек. Сынок. А ты зови меня по-прежнему Тома. Чтоб никто даже не знал, что я полюбила тебя больше жизни. Ты уж прости меня за это.
— Почему за это надо прощать?
— Потому что любовь — самая тяжелая и самая главная ноша на свете. Потому что ее невыносимо нести в одиночку. Потому что люди умирают, а она остается. И потому что я узнала это только сейчас, на старости лет. А дети так быстро растут… Они уходят. Им надо уходить, оставляя того, кто любит до боли, до крика.
— Ты тоже очень красивая, — погладил Даня по лицу свою Тому. — Ты самая добрая. И я люблю тебя. Не хочу, чтобы тебе было больно до крика. Я не уйду.
Тамара пролежала на краешке кровати до рассвета, слушая его дыхание, ощущая родной запах. Мыслей не было, только изумление: такое бывает? Такое счастье…
Эпилог
Одни иллюзии. То, что утро светлее ночи. То, что ночь умрет через двенадцать часов. То, что счастье можно заслужить. И то, что миром должна управлять любовь, а не злоба.
Все может идти по порядку и плану, и вдруг целую жизнь накрывает ночь-деградация. Линии рассвета нет и в помине. И человек или разные люди бредут по темной, беспросветной полосе, потеряв все ориентиры и надежды на свет. Даже звук не проникнет в абсолютную деградацию одной судьбы. Даже ураган не снесет ее стены. Убитую судьбу может разбудить, спасти лишь легкая волна родственного дыхания, чьего-то безмолвного призыва вернуться.
Никто не в состоянии предсказать свой завтрашний день. Никто не застрахован от бед и страданий. А счастье — это короткое мгновение, которое ослепит совсем нежданным восторгом и даст силы на продолжение пути. Такое короткое мгновение. Но оно того стоит. Из таких мгновений и состоит общее возрождение из пепла.
