На гребнях волн - Вендела Вида
С Хью легко общаться. Я уже забыла, чем он занимается, и думаю о нем как об ушедшем на пенсию теннисисте. И разговор с ним – вроде урока тенниса для начинающего: он, тренер, посылает мне не слишком сложный мяч и ждет, пока я отобью. Если отбить не удается, посылает другой мяч.
Хью говорит, что очень рад со мной познакомиться: ведь подруг жены из времен ее детства, из Сан-Франциско, он почти не знает.
– Всегда пытаюсь представить себе, каково было там жить, – говорит он. – У моей компании офис неподалеку от Купертино, так что я нередко там бываю. Знаю одного человека, который занимается недвижимостью. Элитными домами. Валленберг его фамилия. Не знакомы с ним?
– Знала его когда-то, – говорю я. После той вечеринки в честь Марии Фабиолы я Акселя Валленберга больше не видела. – Он ходил в другую школу.
– Ах да, верно. Странно это, должно быть, – расти в школе, где вокруг одни девочки! Знаете, как всегда говорит об этом Мария?
Я округляю глаза. Он называет ее Марией?
– Она говорит, что вас там лишали индивидуальности. Делали копиями друг друга. И единственный способ с этим бороться состоял в том, чтобы как-то выделиться из толпы.
Я долго не знаю, что сказать, и наконец отвечаю:
– Что ж, Мария Фабиола, бесспорно, выделяется из толпы!
Он вежливо улыбается – ясно, что слышит такое не в первый и не во второй раз, – и машет официанту, прося кофе.
– Как вы думаете, если бы вы переехали в район залива, отправили бы своих дочерей в школу «Спрэгг»? – спрашиваю я.
Хью долго смотрит на меня.
– Дочерей? – переспрашивает он. Снова долго молчит, и что-то в его взгляде меня пугает. Наконец он спрашивает: – А кто сказал вам, что у меня есть дочери?
О боже, думаю я.
– Мария Фабиола говорила… – отвечаю я. – Рассказывала о своих трех дочерях.
– Можем мы выйти на минутку? – говорит он и, не дожидаясь моего ответа, встает.
Мы выходим на балкон – и обнаруживаем там двух женщин средних лет: они громко восхищаются браслетами друг друга.
– Не пойдет, – бормочет он и поворачивает назад.
Следом за ним я иду к лестнице за дверью в дальнем конце столовой. Лоск беззаботного отпускника с него слетел: теперь Хью выглядит как человек, отчаянно нуждающийся в отпуске.
– Вы должны понять… – говорит он так, словно собирается раскрыть мне какую-то страшную тайну.
Но никаких тайн не сообщает – вместо этого замолкает и молчит так упорно, что я, кажется, слышу движение воздуха.
– Она это делает… – говорит он наконец.
По лестнице поднимается горничная со стопкой свежих скатертей. Кажется, она не ожидала кого-то здесь увидеть.
– Scusatemi[9], – говорит она.
Хью, похоже, ее не замечает – даже почти не двигается, чтобы ее пропустить. Горничная кое-как протискивается мимо него.
– Нет у нас никаких дочерей, – говорит он и, словно фокусник в конце трюка, показывает мне пустые ладони. – Мы с вами, возможно, никогда больше не встретимся, но все же я решил об этом сказать. На случай, если вы будете что-то рассказывать другим своим подругам.
Умолкает и значительно смотрит на меня. Ясно, что такие объяснения ему приходится давать не впервые.
Я смотрю в окно, на океан, вспоминаю обед с Марией Фабиолой. Понятно, почему трое детей, думаю я. У меня один ребенок и два выкидыша. Всего три. Раздумываю, не спросить ли Хью, в самом ли деле Мария Фабиола собралась купить этот отель вместе с фестивалем, – но вдруг понимаю, что страшно устала; а кроме того, я уже знаю ответ.
* * *
Мы с Инес спускаемся на фуникулере в порт, а затем поднимаемся на борт парома. Она хочет сесть сверху и занимает нам два места на корме.
– Ты ведь знаешь, об этом острове писал Гомер, – говорит она.
Я прошу напомнить, что он писал. «Одиссею» я не перечитывала со времен уроков мистера Лондона.
– Здесь обитали сирены, чудным пением заманивавшие моряков на острые скалы. Одиссей приказал своим матросам залепить уши воском, чтобы они не услышали гибельного пения. Но сам он желал услышать сирен – и потому приказал привязать себя к мачте, чтобы не поддаться соблазну.
Паром отходит от берега.
– Очень хочется пить, – говорит Инес. – А тебе?
Я спускаюсь вниз, в бар. Когда возвращаюсь, начинает звонить телефон. Номер незнакомый, так что я не беру трубку.
Секунду спустя на экране появляется СМС. Фотография: три красивые темноволосые девочки. И еще одна СМС, с текстом: «Мои детки».
Откуда Мария Фабиола знает мой номер? Ах да, я же дала ей визитку. Увеличиваю фотографию, приглядываюсь. Не знаю, откуда Мария Фабиола ее взяла, но подобрала отлично: юные красавицы с пухлыми губами и огромными глазами с поволокой действительно похожи на нее.
Инес сидит и смотрит, как к нам черепашьим шагом приближается Неаполь. Я сажусь рядом, протягиваю бутылку воды, вдыхаю исходящий от Инес запах мускатного ореха.
На экране новая эсэмэска. Теперь Мария Фабиола просит меня пристроить фото ее девочек в ежегодный бюллетень «Спрэгга». И следующие: «Симона – бунтарка». «Клео всех мирит». «Мирабелла – загадка, немного похожа на тебя».
Эсэмэски сыплются и сыплются, и о появлении каждой возвещает громкий мелодичный сигнал. «Надеюсь, они никогда не станут такими, как те вчерашние модели!» – пишет Мария Фабиола. И добавляет отдельной эсэмэской: «Такие дряни!»
И следующей: «Насчет моделей я, конечно, шучу».
Я выключаю звук и прячу телефон глубоко в сумку.
Вот мы и в Неаполе. Паром останавливается у пристани, и все пассажиры спешат к выходу. Я подхватываю наши чемоданы и помогаю Инес сойти на причал. Снова звонит телефон, опять в полную силу. Должно быть, пока он болтался в сумке, случайно включился звук.
Я оглядываюсь назад. Где-то там, на Капри, осталась Мария Фабиола. Сидит и звонит, звонит.
– Кто это так рвется с тобой пообщаться? – спрашивает Инес.
– Долгая история, – отвечаю я.
Мы пробираемся сквозь толпу туристов, спешащих в обратную сторону – на паром, с которого мы только что сошли. Чемоданы оттягивают руки. Я обливаюсь потом.
– Сюда, – говорю я и веду Инес прочь от бескрайнего синего моря.
А телефон все громче и громче. Все звонит, звонит.
Примечания
1
Вымоченная в щелочи рыба, традиционное скандинавское блюдо. (Прим. ред.)
2
В оригинале игра слов: «Vanessa Bell – it rings a bell!» (Здесь и далее – прим. пер.)
3
