Анна и Петр Владимирские - Вкус убийства
На сей раз он потребовал у любимой немедленного и подробного отчета.
– Мы, канешна, понимаем, шо водителю не положено вопросы задавать! Но однако же обидно, когда твою женщину циклоп за ручку хватает! – полушутя, полувсерьез заметил Андрей. Одновременно он развернул автомобиль и направил его в поток, плывущий по Краснозвездному проспекту.
– Имеешь право иронизировать! – откликнулась женщина. Она чмокнула его в щеку, залезла в бардачок, достала пачку «Мальборо» и прикурила сигарету от автомобильной зажигалки. – Теперь спрашивайте – отвечаем!
– Кто это был? – строго спросил ветеринар.
– Олег Семенович Генкин, человек и акушер.
– А я думал, он человек и пароход, – усмехнулся Андрей и тут же вскинулся: – А зачем нам акушер? – Его синие глаза смотрели на Веру с таким выражением, что она слегка порозовела. – Ты намекаешь, что нам стоит задуматься о продолжении рода человеческого?.. Прямо сейчас?
– Ты хулиганский мальчишка! Вот ты кто! – выпалила женщина и отвернулась к окну, делая вид, что рассматривает городские пейзажи. Щеки ее пылали.
– Ладно. Зачем нам Генкин? – возвращаясь в безопасное русло, спросил Двинятин.
– Он меня проконсультировал по «семейному делу» Алисы. Я его, о мой ревнивый повелитель, да будет вам известно, уже закончила!
– А зачем он тебе ручку целовал? – сурово сдвинул брови ревнивец.
– Олег Семеныч мечтает, чтоб я перешла к нему на работу, – гордо сообщила Вера.
– А ты?
– Мне и в моей клинике неплохо… О! Кстати, о моей клинике…
Лученко стала названивать своим коллегам и договариваться о срочном проведении каких-то анализов. Ультразвуковое исследование ей согласились сделать сразу, а насчет анализа крови долго пришлось кого-то уговаривать. Андрей мимолетно удивился, какой Вера может быть настойчивой, когда хочет. Рядом с ним сейчас сидел боец, сокрушающий все на своем пути. Завлабораторией, по всей видимости, сдался под натиском коллеги.
– А в чем дело? – забеспокоился Двинятин. – Ты нездорова?
– Да ничего страшного. Потом расскажу.
11. Конец «семейного дела»
Осень вступает в город по коврам. Заходит по настеленному ковру из листьев, поворачивает вправо и влево по желтому и цветному.
Жилянская выстлана березовыми и липовыми листьями.
Новоботаническая оранжевеет кленовыми.
На бульваре Шевченко тополиная ковровая дорожка.
Крещатик укрыт ковром каштановым, хрустящим, рыжим.
Осень, наверное, боится ступить там, где не насыпаны ее визитные карточки. Она петляет по улицам, пока не доходит до самого сердца города. И приходит время, когда трепещущее лето, всё, без остатка, ложится под ноги…
Это осеннее воскресное утро началось щебетом воробьев в кусте можжевельника. Куст рос напротив окна Дашиной квартиры, где временно обитала доктор Лученко со своим ветеринаром. Избрав можжевельник местом для жилья, маленькие птички по утрам устраивали коммунальные разборки. Их птичьи концерты поднимали на работу лучше будильника. Хотя бы потому, что их нельзя было выключить…
Хозяйка квартиры Даша Сотникова проводила этот уик-энд на работе, выполняла какой-то срочный заказ. Уходя, она объявила своим «квартирантам», что завидует им чернющей завистью. Потому что они могут этот воскресный день провести так, как им вздумается. Но зря она им завидовала. Как потом оказалось, день этот для Дашиных гостей был одним из самых тяжелых за всю нынешнюю бархатную осень.
С самого пробуждения Вера почувствовала недомогание. Ломило суставы, было ощущение температуры. Но при этом – ни намека на характерные для простуды насморк или кашель. Просто тяжесть во всем теле, подавленность… Что же с ней такое? И тут Вера вспомнила: был сон. Странный, тревожный. Что же там происходило, во сне?.. Две туманные фигуры. По правую руку мужчина, по левую – женщина.
«У нас все началось еще в институте, – сказал мужчина голосом Павла Бессонова, которого Вера никогда не слышала. – Однажды зимой в раздевалке я увидел девушку. Она переобувалась, снимая тонкие, как перчатки, черные сапожки, всовывала изящную ножку в туфельку. Тогда я и понял: никого красивее природа не создала. Но одной красоты для любви мало. Если бы Ксения была только красива…»
«Позже он даже вывел теорию, – мягко ответила женщина. – Он ведь большой теоретик, Павел Бессонов. Придумал свои пять элементов любви…»
«Ну да, – сказал мужчина. – Ведь чтобы любовь длилась долго, у двоих любящих должно быть пять общих элементов. Первый – чувство юмора. Обоим должно нравиться или не нравиться одно и то же. Плохо, если один смеется над шутками Петросяна, а другой обожает Жванецкого… Второй элемент – отношение к отдыху. Если один любит рыбалку в сельской глуши, а другой – комфортабельные курорты, то отдыхать они станут врозь. Третий элемент – культурные предпочтения. Она заядлая театралка, а ему больше нравится лежать на диване у телевизора? Тогда их союз не будет прочным».
«Почему они со мной разговаривают? – думала Вера во сне. – Или не со мной, а друг с другом?..»
«Четвертый элемент, – сказала Ксения Николаевна, – отношение к еде. Паша у нас гурман. Еда у него – одно из основных жизненных удовольствий. И приготовление пищи – такое же искусство, как сочинение стихов».
«Ты очень вкусно готовила, – заметил Павел Илларионович. – Ну и пятый элемент, как известно психотерапевтам, это отношение к сексу. Женщина должна быть желанна всегда, днем и ночью, утром и вечером. Потому что она сосуд любви. А это значит, что она будит сексуальное желание мужчины, волнует его».
«Не все это понимали, милый, – задумчиво сказала туманная фигура Ксении. – Женечка называла наши отношения любовным беспределом. Но, если вдуматься, она была права. Настоящая любовь не имеет границ. Она – какой-то таинственный феномен беспредела чувств. По непонятному праву любовь овладевает тобой, как заразная болезнь. Проникая в каждую клетку организма, она что хочет, то с тобой и творит. А чужое счастье порождает шлейф недовольных. Самим своим существованием любовь выделяет двоих из массы недолюбленных людей, и тогда…»
«У любви нет оправданий, – вздохнул Павел, – кроме самой любви. В самом деле, для чего она? Для продолжения рода хватило бы секса. Тогда зачем эти страдания, эти любовные треугольники? Нет ответа. Просто два человека не могут жить друг без друга».
Они замолчали, а Вера старалась не дышать, чтобы не спугнуть, и не понимала, снится ей это, или диалог звучит в ее голове от слишком усердных попыток вжиться в прошлое, понять его. И пульсировала, стучала в мозгу мысль: предупредить о болезни, сказать, может, там этого еще не произошло… Хотя где это – «там»?
Мужчина спокойно произнес:
«Да, да… Ее болезнь свалилась на меня страшно и неожиданно. Не хотелось верить. Терзаемая страданиями душа отказывалась принимать реальность. Но я видел приступы ужасной боли, видел ее искусанные в кровь губы, и муки меня самого прожигали насквозь. Болезнь терзала нас обоих. Вся предыдущая жизнь перестала иметь значение. Осталась только Ксения и короткие передышки, когда боль отступала. Человек заболевает – и человек умирает, так всегда было и будет. Но как быть с тем, что в промежутке? Унизительна не конечность жизни, а физическое страдание. И, признаюсь, я мечтал о той самой ампулке…»
«Просто у тебя нет опыта потерь, – ласково сказала Ксения. – Да и возможен ли тут опыт? У тебя никогда не было такого, что разговариваешь с человеком – и знаешь, что время его жизни отмеряно. – Туманный силуэт вдруг повернулся к Вере. – А вот она такое испытала. Бедная… Не будем ее мучить. Она справится. Пойдем».
Они взялись за руки и медленно удалились в туман, продолжая беседу. До Веры донеслось на пороге исчезания: «Ты знаешь, мы скоро станем бабушкой и дедушкой…»
– Верунчик, ты что?! – Андрей тряс ее за плечо. Вера очнулась. Она сидела в кресле, осколки кофейной чашки лежали у ее ноги.
– Так… Сон вспомнила. Не беспокойся, все нормально.
– Точно? Ну ничего, это к счастью. – Андрей принялся собирать осколки, отпихивая ногой любопытного Пая. А Вера пошла принимать душ. У нее было ощущение поднявшейся температуры тела, как минимум тридцать восемь градусов. Но она решила пересилить недомогание.
Потом она советовалась с Андреем, как поскорее закончить «семейное дело». Надо собрать их всех и разложить по полочкам события тех лет. Причем Вере не терпелось сбросить с себя этот груз.
– Хорошо бы прямо сегодня, – сказала она.
– Значит, ты уже выяснила, кто сделал эвтаназию? – обрадовался Андрей.
– Выяснила, и даже больше, чем мне хотелось, – вздохнула Вера.
– Расскажи!
– Неохота сейчас…
– Жалко, – расстроился Двинятин. – Мне на ипподром нужно заехать… А давай со мной? С Дельфином пообщаешься, – соблазнял он. – А потом поедем в Голосеевский лес, устроим пикничок. И ты мне все расскажешь.
