Валерий Поволяев - Охота на охотников
- Подкрепиться чем-нибудь более существенным не хочешь? Это все баловство, - он стукнул ногтем о край вазы с фруктами, - слюни забугорья, которыми русское пузо не ублажишь, можно только раздразнить да жирную слюну вызвать... Хочешь копченого угорька? - Егоров сделал отрицательный жест, хозяин наклонил голову, будто бы вдавил что-то подбородком себе в плечо. Может, кусок мяса с кровью, а? У меня тут своя повариха, мигом зажарит. Стейк называется. Очень вкусная штука. Особенно когда на куске лопаются масляные пузыри, сам он пышет жаром, пыхтит, ворочается на тарелке и хочет побыстрее скакнуть в рот...
- Да нет, нет, Сергей Михалыч, уволь... Есть я не хочу, - Егоров, словно бы сдаваясь, поднял обе руки, - сыт я, спасибо. Коньячку с тобой немного хряпну - надеюсь, что привыкшие к сивухе гаишники не учуют его аромата...
- А если и учуют - тоже ничего страшного. Мне тогда скажи...
- Ладно, - Егоров благодарно кивнул, - заморской репой закушу, - он показал на ананас, - и буду очень доволен.
- Что ж, вольному воля. - С Печки Бряк взялся за бутылку "хеннесси", налил в фужер половину, потом во второй столько же. - Помнишь, как пили капитаны, когда приходили домой, в родной порт? В тот же Архангельск, а? Помнишь, что тогда творилось в ресторане?
Это Егоров помнил. Официанты, сервируя стол для капитанов, ставили рядом с тарелками два "предмета". Большой фужер и маленькую стопку. Большой фужер для минеральной воды, маленькую стопку - для водки. Капитаны, стосковавшиеся по берегу, по людям и ресторану, наливали в фужеры водку, а в маленькие стопочки минеральную воду, и пили...
- Еще я помню, в ресторанах всегда фикусы были... Много фикусов. И все до единого - в дырках.
- Ага, - добродушно подтвердил С Печки Бряк.
Ресторанные фикусы действительно всегда были в дырках, что ни растение, то решето - это капитаны гасили о листья сигареты.
На суровом, почти неподвижном лице бывшего боцмана родилась сожалеющая улыбка - он словно бы нырнул в то далекое время, - впрочем, тут же вынырнул обратно, посчитал, видать, что находиться там не имеет права слишком уж больно становится на душе. Поморщившись, он по-боцмански лихо выпил "хеннесси" - лучший в мире, как знал опытный Егоров, коньяк и вытер рукой рот. Произнес с сожалеющим видом:
- Ну вот...
- Ты все-таки скажи, Михалыч, сколько мне денег приготовить? попросил Егоров, с неудовольствием отметив, что в его голосе появились заискивающие нотки. - Не то ведь, сам понимаешь, чтобы собрать нужную сумму, нужно время.
Вместо ответа С Печки Бряк махнул рукой, посмотрел на Егорова тяжело, с плохо скрытой печалью и снова махнул рукой.
- Нисколько, - сказал он, - другому бы это стоило большой суммы, тебе - нет. - Бывший боцман снова налил в фужеры янтарного душистого коньяка. - Давай, Иван, выпьем за наше с тобой общее прошлое. Все-таки оно здорово греет нас в настоящем.
- Давай, - Егоров с удовольствием, со вкусом и смаком выпил, так же со вкусом и смаком закусил - он все умел делать привлекательно, вкусно, потянулся за долькой ананаса и, сладко почмокивая губами, сжевал её.
Похвалил южный растопыристый фрукт:
- Хор-рош, зар-раза колючая! А то у нас, бывает, такую недозрелую кислятину продают, что её в рот засунуть невозможно. А этот - тает. Сахар с вареньем... - И, вспомнив о своих дальних хохлацких корнях, добавил, коверкая язык: - Це дюже гарно. Сало в шоколаде!
Через двадцать минут С Печки Бряк, расслабленный воспоминаниями и коньяком, здорово захмелел, опорожнив одну бутылку "хеннесси", он достал другую, и Егоров, чтобы не напиться, поспешил откланяться.
Ольга Николаевна позвонила знакомому калининградскому подполковнику:
- Ну как поживает свободная экономическая зона?
- Цветет и пахнет!
- В чем это выражается?
- В том, что я "опель" здесь могу купить за две тысячи долларов. А в Москве сколько он стоит?
- Не знаю, - сказала Ольга Николаевна, хотя сразу вспомнила, что нарядный "опель", отнятый "мальчиками" - Каукаловым и его напарником - у артиста балета Большого театра, ушел в Грузию за десять тысяч долларов.
- Как минимум шесть, - сказал подполковник.
- Ну что там пострадавший... как его фамилия? - Ольга Николаевна взглянула в блокнот, лежавший перед ней на столе. - Ага, вот... Левченко.
- А что Левченко? Права не получил. И не получит. Переведен на должность слесаря - чинить автомобили. Поскольку он два года не был в отпуске, то сразу после перевода на новое место взял отпуск. Вот, собственно, и все, Олечка! Отдыхает. Гоняет, наверное, зайцев в полях под Калининградом либо приводит кому-нибудь в порядок автомобиль.
- Это точно?
- Абсолютно точно. Наша фирма, как известно, Олечка, веников не вяжет.
- Зато делает хорошие гробы! - Ольга Николаевна призывно, по-девчоночьи звонко рассмеялась, и подполковнику захотелось немедленно очутиться в Москве.
Прибыв домой и приняв с дороги ванну с пеной, пахнущей сиренью, - в Москве сейчас появилось много новой "банной косметики", разных травяных настоев, шампуней, мазей, мыла, цветочных отваров, лосьонов и тому подобного, и Новелла Петровна отводила душу, она уже всю ванную заставила флаконами, пузырьками и пузырями, стеклянными и пластмассовыми емкостями, банками и пластиковыми коробочками, - Каукалов, весело подпрыгивая на одной ноге, пытаясь вытряхнуть из уха прилипчивую капельку, застрявшую внутри, поинтересовался у матери:
- Ма, мне тут, пока я жарился под солнцем в Египте, никто не звонил?
- Ну как же, как же не звонил... Еще как звонили. Один хрипун, например, раза три уже объявлялся. Я тебе сейчас фамилию его скажу, она у меня на бумажке записана... - Новелла Петровна прошла в свою комнату, поковырялась там в бумагах и выкрикнула: - Арнаутов его фамилия. Есть у тебя такой знакомый, а? Вроде бы есть. Ты в армии с каким-то Арнаутовым служил. Не он ли, Жень? Только голос у него что-то очень быстро постарел.
Каукалова раздражала болтливость матери. Он понимал: чем дальше - тем будет хуже. В старости почти все люди становятся надоедливыми болтунами. Это болезнь, от которой нет лекарств.
Услышав фамилию старика Арнаутова, Каукалов перестал скакать на одной ноге.
Новелла Петровна встревожилась.
- Случилось что-нибудь, Жека?
- Ничего не случилось, - отрезал Каукалов, вытерся насухо полотенцем и позвонил деду.
- Здрассте, ваше высокопревосходительство! - вежливо произнес он.
- А-а, явился - не запылился! - сипло, дыряво, будто горло ему прогрызли мыши, вскричал старик Арнаутов. - Ну докладывай, как отдохнул.
- Нормально.
- Нормально - это значит, никак.
- Нормально отдохнул, - упрямо повторил Каукалов.
- Ладно, нормально - значит, нормально, хрен с тобой. К борьбе за дело Ленина - Сталина готов? - У Арнаутова была цепкая память, он хорошо помнил пионерские призывы своей юности.
- Всегда готов! - у Каукалова память была не хуже, чем у старика.
- Тогда завтра же и заступай на свой пост, - приказал Арнаутов. Шоссе заждалось. Иначе Олечка Николаевна... - Старик сделал многозначительную паузу. - А это знаешь... - он прищелкнул языком, - это чревато.
- Мной... личной мной она не интересовалась? - спросил Каукалов, почувствовал, как у него, будто у застенчивого школяра, покраснели щеки.
Не надо было задавать такого вопроса, он это понял, когда уже задал, - и замер теперь в напряженном, каком-то странном для себя ожидании.
Старик Арнаутов не выдержал, грубо захохотал.
- Только тем она и занималась, что интересовалась твоей личностью! Он захохотал ещё громче, ещё грубее. - Даже слезы горючие начала лить... Ну ты и даешь, парень!
...Утром Каукалов и Аронов вновь выехали на Минское шоссе. Аронов выглядел неважно - несмотря на загар, был зеленым, в височных выемках у него собирался пот, стекал тонкими струйками на щеки, в глазах, возникнув однажды, застыло стойкое мученическое выражение.
- Чего это с тобой? - бросив беглый взгляд на напарника, спросил Каукалов. - Заболел, что ли?
В ответ Аронов демонстративно покашлял в кулак, потом ухватился пальцами за больной костистый кадык, подергал его из стороны в сторону, будто посторонний предмет, случайно проглоченный им.
- Заболел... не заболел... Какое это имеет значение? - пробормотал он. - Но чувствую я себя плохо. Не всякий организм выдержит такие перепады. - Аронов покосился в боковое, заляпанное грязью окно, за которым уползала назад тоже грязная, в саже, в масляном порохе и хлопьях отгара природа, так не похожая на сверкающие картины, что они видели в Хургаде, на коралловых островах Красного моря и вообще в Египте. То был праздник, а это?
Увы, праздники тем и отличаются от будней, что быстро проходят. Праздники проходят, а будни остаются.
- Понимаю, - с неожиданным сочувствием хмыкнул Каукалов, - но делать нечего. Следи за трассой, ничего не упускай, ни одной детали.
- Ну что там, не сняли с нас епитимью?
- А её и не было.
- Тогда чего ж мы перед Хургадой ложились на дно?
